Пуговица - Ирен Роздобудько

Я спустился по лестнице, выкурил в холле пару сигарет и направился в студию, которая уже гудела, словно улей. Меня быстро проводили на место — оно оказалось, как и договаривались, в первом ряду — и проинструктировали, когда я должен буду вступать в разговор. Я огляделся: почти все женщины держали в руках платочки и фотографии, — и снова поежился. Руководитель проекта вышла в центр студии и дала последние наставления — по какому сигналу аплодировать, в какие камеры смотреть, как проходить к столу ведущих…

— Все! Внимание! Камера! — скомандовала наконец она и, подняв в воздух растопыренную пятерню, начала загибать пальцы. — Пять, четыре, три, два… Начали!

Аудитория как безумная захлопала в ладоши, и под этот оглушительный звук из-за пестрого задника, оклеенного фотографиями, вышли двое ведущих — пожилой мужчина и молодая актриса, успевшая засветиться в нескольких сериалах. Говорили они душевно. Ведущий сидел за столом, девушка бегала по залу с микрофоном. Женщины поднимали вверх фотографии своих родных и близких, которых хотели разыскать, и умоляли их вернуться. Я с ужасом ждал той минуты, когда микрофон окажется перед моим носом. И это наконец произошло.

— Кого ищете вы? — тоном доктора произнесла актриса, и весь зал и кинокамеры уставились на меня. Я заставил себя достать из кармана фотографию… Текст написал заранее и выучил его наизусть. Мне не хотелось быть слишком сентиментальным, поэтому текст прозвучал довольно сухо: имя, фамилия, год рождения, дата исчезновения. И в конце — то, что говорили другие: «Если кто-то встречал или может что-то сообщить — прошу звонить по телефону…» Когда произносил все это, чувствовал себя глупым попугаем. Ужаснее всего было то, что общий настрой аудитории охватил и меня. Мое горло сжалось, голос предательски задрожал, и я, как и все другие, выдохнул в микрофон: «Лика, если ты меня слышишь — возвращайся!»

…Я вернулся в гостиницу поздно вечером. В номере было холодно. Залез с головой под одеяло, а сверху на голову положил подушку, чтобы не слышать звуков, доносившихся из коридора. У меня был обратный билет на утренний поезд, и я попытался заснуть. То, что произошло сегодня, казалось мне еще более безнадежным, чем все предшествующее. Участие в народном телешоу стало последней точкой в поисках. Я должен был ее поставить. Бессмысленную и трагикомическую…

Самым сложным за эти прошедшие два года было не думать, что с ней. Чтобы не рисовать в своем воображении жуткие картины, я активно занимался поисками, в то же время по уши загружал себя работой, а по вечерам — алкоголем. И если этот ритм замедлялся хоть на минуту — я терял над собой контроль. В такую минуту мог запросто раздавить стеклянный стакан. Что однажды и произошло на глазах у удивленной публики во время какого-то важного совещания в Совете по вопросам телевидения. В следующий миг я мог бы затолкать эти осколки в рот, чтобы унять другую, постоянную боль… Особенно трудно было пережить ночь, когда на меня наваливался настоящий ужас — первого года поиска, и мрачная безысходность — второго.

Если ЕЕ больше нет на свете — как это произошло? Где? Кто был рядом в эту минуту? Где она теперь, моя девочка, которая так не хотела покидать меня? А если она где-то есть… Мысли об этом были не менее жуткими. Я вспоминал тысячи случаев похищений, продажи в рабство, которое существовало даже в цивилизованном Гамбурге… Если она жива — что делает в эту минуту, когда я схожу с ума на нашем диване? Как вообще это все могло произойти?! И почему — с нами, с ней? Я анализировал каждый миг нашего прощания: как она собралась, как я застегнул ее курточку, дал денег, проследил, как она села в такси. Неясным оставался вопрос со шкафом. Я хорошо помнил, что зашел в спальню вечером в стельку пьяный и заметил его лишь ночью. Но откуда взялась эта громадина? Не тараканы же ее занесли из соседней квартиры! В магазине я выяснил, что за шкаф заплатила какая-то девушка — наверняка это была Лика. Но когда она привезла его и зачем сделала это? Есть ли какая-то связь между этой покупкой и исчезновением Лики? Я ее не видел. Ненавистный шкаф затмевал мое сознание.

То, что Лика была первую неделю на биенале, не вызывало сомнений — я (конечно же, следователи тоже прошли по этому пути) обошел всех, с кем она ездила, и они подтвердили это. Она исчезла раньше, чем закончился этот праздник искусства. Как в воду канула! Никто не мог сказать ничего определенного. О том, что она исчезла, я узнал дней через десять-пятнадцать после возвращения остальных. Ведь Лиза запретила мне даже близко подходить к их дому и сказала, что встретит Лику сама. Я был уверен, что Лика больше не хочет меня видеть (хотя это казалось мне невозможным), и все это время думал, что же мне делать? В конце концов осмелился позвонить в дом бывших родственников. Просто хотел услышать голос… Удивительно, но — голос Лики.

— Разве она не с тобой?! — истерично закричала в трубку Лиза.

Оказывается, в поезде, который она встречала, Лики не оказалось. Поездов из тех краев было много, и Лиза решила, что я ее опередил…

Таким образом, было потеряно две недели…

А потом начались изнуряющие поиски, жуткие процедуры допросов следователя, интервью и преследования кинокамер. Фотографии Лики висели на всех станциях метро. Мои коллеги и студенты смотрели на меня с сочувствием, это тоже было невыносимо, я держался из последних сил…

В первые месяцы Лиза звонила мне — я с надеждой хватал трубку, но слышал лишь проклятия. В конце концов я прекратил всяческие контакты с семьей Лики, и только изредка до меня доходили слухи, что Елизавета Тенецкая почти не выходит из дома и потихоньку спивается вместе со своей домработницей — бывшей актрисой, сыгравшей в ее первом фильме. Тем временем ее муж все силы направил на поиски дочери и прочесывает карпатские леса. Но все напрасно.

Лика исчезла…

Теперь я понимаю, что значит «пропал без вести», и знаю, насколько эта формулировка страшна. «Без вести» — это гнетущая безысходность. В Афгане я сталкивался с подобным, но тогда это не касалось меня лично. Помню, мне даже казалось, что в этом есть определенная надежда — дождаться, увидеть, верить в лучшее. Но теперь я думал совершенно иначе. Узнай я, что Лики нет в живых — это было бы тем катарсисом, после которого я смог бы дышать. А так — я просто задыхался, рисуя в воображении самые страшные картины. Лика совершенно не была приспособлена к жизни, да и не пыталась приспособиться, и поэтому с ней могло произойти все что угодно. Но что включало в себя это «все что угодно»? Все — это все. Мне было легче считать, что ее забрали инопланетяне…

Долго не давали покоя ее вещи. Я постоянно натыкался на них, мучился, пытаясь вспомнить, когда она надевала то или иное платье, зарывался в него лицом. А на исходе второго года не выдержал — все, вместе с красками и рисунками, спрятал в шкаф. Тот самый. Разве могли мы, разглядывая его в витрине, подумать, что он станет саркофагом?

О Лизе я больше не думал. Странно и дико: Лика словно бы забрала с собой навязчивую идею всей моей жизни. Но неужели за это нужно было заплатить такую цену?

…Я лечу в самолете. Я еще не знаю, какие новые запахи, звуки, ощущения встретят меня после приземления. Не знаю, какая комната ждет меня в отеле, какой вид откроется из окна. Море? Пальмовые рощи? Горы? Или разноцветная череда ресторанчиков на набережной? Не знаю. И люблю это ощущение новизны — селиться в незнакомых отелях, люблю момент, когда ключ от номера из рук администратора переходит в мои, люблю подниматься в лифте и брести по длинному коридору следом за коридорным, угадывая, где мое временное пристанище. Какое оно? Обожаю момент, когда вхожу в него и запираю двери изнутри… Все!

Люблю щелкать всеми выключателями одновременно, распахивать двери ванной комнаты и всех шкафов, осматривать «свои» владения. Открывать балкон и обнаруживать, что он чист и просторен, со стеклянным журнальным столиком и двумя уютными плетеными креслами. Мне нравится, что я и мое новое жилье — независимы друг от друга и поэтому между нами сохраняются пиететные отношения: временное жилье, как и случайный попутчик, не требует душевного тепла и ни к чему не обязывает. В самолете, на высоте десять тысяч метров, прохладно, в моем городе вообще отвратительная сырость — лето в этом году не удалось. Отпуск я провел, не вылезая из дому. И вот теперь этот семинар на берегу Адриатики — две скучнейшие недели в кругу коллег из всех уголков мира, доклады, просмотры программ, клипов, рекламных роликов. Все это уже давно меня не интересовало, я лишь старался держать марку. Хотел даже вместо себя отправить в командировку менеджера или еще кого-нибудь из молодых, но все как сговорились — никто не соглашался ехать. Было ясно: они хотят, чтобы я немного развеялся. Хорошо, попробую. Если получится…