Шакал (Тайная война Карлоса Шакала) - Джон Фоллейн

— Среди ваших знакомых есть арабы? — спросил его Арран.

— Нет, я их ненавижу.

— А как вы объясните бейрутский штемпель в вашем паспорте?

— Любой может побывать в Бейруте в качестве туриста, — ответил Карлос. Поскольку он явно нервничал да еще пил, Арран обыскал его, но никакого оружия не нашел.

Ду вынул из кармана пиджака три фотографии и повернулся к Карлосу. На обратной стороне одного из снимков кто-то написал: “Мухарбал”, но Ду держал фотографию так, что этого нельзя было увидеть.

“Что вы делали 13 июня?” — спросил у Карлоса Ду. Карлос возразил, что он совсем не похож на высокого человека, изображенного на фотографии. К тому же он не знаком с ним и никогда не носил его чемодан. Поскольку Арран и Ду продолжали нажимать на него, переходя на повышенные тона, Карлос пригрозил, что обратится к своему послу, крикнув при этом: “Вы еще не знаете, кто мой отец!”

Однако избавиться от полицейских оказалось не так-то просто. Карлос предложил им виски. Арран согласился, и атмосфера несколько разрядилась. Лейма взяла Марино за руку и усадила рядом с собой на кровать, заявив, что будет петь и играть на кватре. Она запела, а Карлос извинился и ушел в ванную. Он закрыл за собой дверь и незаметно достал свой чемодан. Когда несколько минут спустя он вышел, чешский автоматический пистолет уже находился у него в заднем кармане брюк.

Аррана протесты Карлоса не убедили, и он попросил Ду привести Мухарбала. Пытаясь разрядить обстановку, он начал расспрашивать студентов об их политических взглядах. Те ответили, что придерживаются левого направления, но против насилия.

— Если вас не интересует политика, то чем же вы занимаетесь? — спросил Карлос.

— Я охраняю безопасность граждан, — ответил Арран.

— Понятно, ДСТ, — прошипел Карлос, указывая на него пальцем.

Донатини, которому до смерти надоело ждать, был рад приходу Ду. До этого момента его единственное развлечение заключалось в разглядывании фланирующей публики из-за окон душной машины. В самом начале одиннадцатого все трое пересекли пешеходный мостик над двором. Их приветствовала венесуэльская песенка “Барловенто”, доносившаяся из открытых окон квартиры:

Барловенто, Барловенто,Серебром звенит там-там,Негритянка с красной лентойПриходи. Я буду там.

Они начали подниматься по узкой лестнице.

Донатини был изумлен, когда, войдя в квартиру, увидел комиссара Аррана со стаканом виски в руке. Рядом на кровати сидела какая-то юная особа, аккомпанировавшая себе на каком-то музыкальном инструменте. И лишь Карлос стоял в стороне, выпадая из общей атмосферы. Он приглаживал волосы в тот момент, когда Мухарбал вошел в комнату, и был поражен тем, как тот изменился. “Мишель был просто неузнаваем. Казалось, он впал в летаргию. Несомненно, это было следствием психологических или физических мучений, перенесенных им”.{127}

Смущенный видом комиссара Аррана, пьющего вместе с Карлосом виски в подобной компании, Мухарбал попросил внимания. Ду спросил его, узнает ли он кого-нибудь из присутствующих. Ливанец поднял руку — он был так слаб, что не мог сдержать дрожь — и указал на Карлоса. Срывающимся от усталости голосом он подтвердил личность человека, которого до сих пор называл Нуреддином. “Вот он. Это тот человек, который нес мой чемодан”.

Карлос замер, а затем резко выкинул вперед руку с пистолетом. Лейма увидела лишь “огонь или вспышки”, которые ослепили ее.{128} Она услышала сухой треск очереди, потом закрыла голову руками и упала на кровать.

Мухарбал рухнул. Его шея была пробита пулей, которая вошла ниже правого уха, задела позвоночник и вышла около левого уха. Карлос, по свидетельству одного из присутствующих, “палил как сумасшедший”.{129} Однако в этом безумии была своя логика. Он уже понял, кто был старшим из трех офицеров ДСТ, и направил пистолет на комиссара Аррана, который стоял справа от него. Но когда Карлос нажал на курок, ветеран Второй мировой войны резко пригнулся. Пуля прошла по касательной, распоров могучую шею комиссара.

Арран, ударившись лицом о паркетный пол, сломал два зуба, но все еще оставался в сознании и слышал продолжающуюся стрельбу. Донатини, стоявший ближе других к Карлосу, был убит пулей, попавшей ему в верхнюю губу; выстрел был произведен с такого близкого расстояния, что все лицо Донатини оказалось обожженным порохом. Ду чуть не удалось увернуться, но он был ранен в правую руку. Сила удара развернула Ду, и Карлос выстрелил снова, пропоров ему щеку. Следующий выстрел пришелся в основание черепа. Ду и Донатини упали рядом, и их кровь, смешиваясь, начала впитываться в коврик на полу. Карлос действовал настолько быстро и с такой холодной расчетливостью, что никто даже не успел скрыться в коридоре, который находился в нескольких шагах. Тела лежали на расстоянии нескольких футов друг от друга.

Ниже этажом завершался ужин у Инкарнасьон Карраско. Она стояла у двери, провожая одного из гостей, когда две пули, пробив потолок, врезались в пол. Карраско увидела человека, который несся вниз по крутой лестнице, перепрыгивая сразу через четыре ступени.

Фотограф Оливье Мартель, живший на первом этаже и тоже уставший от раздававшегося сверху шума, услышав выстрелы, бросился к окну. Он увидел силуэт человека, который держал в руке длинноствольный пистолет. Человек перебежал через пешеходный мостик, настил которого затрещал под его весом, спрыгнул во двор и начал карабкаться по лесам, стоявшим у четырехметровой стены, которая отделяла один внутренний двор от другого.{130} Еще через несколько мгновений раздался женский крик: “ Боже мой, что происходит?”

Карлос перелез через стену, открыл дверь, которая никогда не запиралась, и бросился бегом по коридору дома номер 11, по дороге запихивая пистолет в задний карман брюк. Оказавшись на улице, он заставил себя замедлить шаг и мысленно поблагодарил судьбу за внезапный перепад напряжения, который погрузил улицу Тулье во мрак, когда он проходил мимо вооруженного патруля полиции.

Студенты, оставшиеся в крохотной квартирке, наполненной едким пороховым дымом, были в ужасе. Марино, бросившийся на пол, когда началась стрельба, кинулся на улицу, крикнув Лейме, чтобы та следовала за ним. Лейма требовала, чтобы он вернулся и забрал ее сумку. Вместе с Урданетгой они выскочили на улицу и побежали к улице Суффло.

Они добежали почти до Люксембургского сада, когда Ур-данетта внезапно остановился и стал убеждать приятелей, что они не сделали ничего дурного, поэтому должны вернуться и помочь раненым. Перед домом Нэнси они натолкнулись на залитого кровью Аррана, который уже терял сознание. Студенты помогли ему забраться в такси, которое и доставило его в госпиталь Кошен. Из четырех жертв Карлоса в живых остался только он.

Врачи, вызванные Карраско, перевернули тела на спину, чтобы выяснить, могут ли они чем-нибудь помочь. Чуть позже появился комиссар Даниэль Марку, который осторожно обошел лужи крови, впитывавшиеся в ковер и паркет. Он осмотрел одежду убитых и выяснил, что у них не было при себе оружия.{131} Мухарбал лежал в ногах двух офицеров контрразведки, его лицо и шея были залиты кровью, вытекавшей изо рта. Глаза и рот были широко раскрыты. Его опознали позднее, поскольку в момент осмотра при нем была найдена только пишущая ручка и восемьдесят франков.{132} Ду и Донатини лежали рядом

“Мне довелось многое повидать на своем веку, но три трупа в одной комнате — это многовато”, — заметил Пьер Оттави-оли из отдела криминальных расследований.{133} Пока судебная полиция снимала отпечатки пальцев, Оттавиоли пытался хоть что-то понять из тех показаний, которые давали трое перепуганных венесуэльцев. Однако они мало что знали о человеке, которого называли “Карлосом”, и никто из них не был знаком с убитым Мухарбалом.{134}

В сопровождении помощника прокурора Оттавиоли уехал в госпиталь Кошен, чтобы допросить Аррана. Комиссар находился в отделении интенсивной терапии, где его готовили к операции. Однако он успел кое-что сказать своим посетителям. Он назвал имя Мухарбала, сказал, что тот был заключенным и что, войдя в квартиру, он опознал человека с пистолетом.{135}

Сотни полицейских и жандармов оцепили улицу Тулье, обратившись с просьбой к жильцам не покидать свои квартиры. Консьержки брюзжали, что они не видели такого количества фликов с тех пор, как студенты Сорбонны разбирали мостовые в мае 1968 года.

Той же ночью настойчивый телефонный звонок разбудил Ампаро, спавшую в другой парижской квартире примерно в миле от места происшествия. Звонил Карлос, чтобы узнать, не может ли он зайти — но не для того, чтобы вновь раздувать пламя затухающей страсти, а для того, чтобы забрать кое-какие бумаги. Раздраженная столь поздним звонком, Ампаро сказала, чтобы он зашел позже, так как она спит. Если нужно, пусть зайдет поближе к утру. Она повесила трубку и механически взглянула на часы. Они показывали полночь.