Где вы Ильин (Навстречу звездам) - Владимир Савченко

И мысли снова вернулись к предстоящему полету. "Все ли сделано, как нужно? Все-таки свой глаз лучше". - Ильин еще раз посмотрел на часы и решительно встал. - Долой врачей и всякую медицину! Пойду!"

Три конструктора - помощники Ильина - уже шли навстречу.

- Все в порядке, - доложил Сергейчук, маленький, чернявый, очень подвижный.

- Польный порядок, - медленно и веско произнес долговязый эстонец Браге.

А пожилой, седеющий Рюмин, самый солидный из всех, раздельно сказал:

- Лично я не обнаружил неисправностей.

Ильин улыбнулся. Рюмин осторожен и пунктуален, как всегда. "Все в порядке" - слишком смелое выражение. "Не обнаружил неисправностей" - наверняка точно.

Ильин попросил прикурить. Рюмин хотел зажечь спичку, но это никак не удавалось ему. Спички ломались, пламя гасло. Ильин с теплотой подумал об этом суровом человеке. [, что даже этот суровый человек волнуется за него.]

- Переживаете?

Но Рюмин не хотел сознаться.

- Почему же переживать? Как будто все предусмотрено. Со временем полет на Марс будет так же привычен, как поездка в Крым на автомобиле. Правда, и с автомобилем бывают неприятности, случается.

В 20.50 Ильин сел у пульта ракеты. Захлопнулись герметические люки. Снаружи остался зеленый круг поля и по краям его черное море голов, уходящих к горизонту. Ровно в 21.00 раскатисто ударили взрывы. Над площадкой поднялась пыль. Ракета, набирая скорость, скользнула вверх по башне и вырвалась в синее, быстро темнеющее вечернее небо. Четверть минуты были видны красноватые вспышки дюз. Потом все исчезло. Провожающие еще искали в небе мелькающую точку, а ракета была далеко за горизонтом.

Между тем у передатчика, затаив дыхание, сидели члены комиссии.

- Как чувствуете себя? Как двигатель? - спрашивал председатель.

В наушниках звучал приглушенный голос Ильина:

"Все нормально. Стартовая ракета уже сброшена. Включил цепную реакцию. Набираю ускорение. Самочувствие хорошее. Конечно, ощущаю перегрузку, как полагается".

- Где вы сейчас? - спросил председатель через несколько минут.

- Прошел первую тысячу километров. Скорость - 7 километров в секунду. Механизмы работают хорошо.

Постепенно спадало напряжение, лица светлели, на них появились улыбки.

- Итак, товарищи, - сдвинув наушник с одного уха, начал председатель, нас, кажется, можно поздравить с ...

И вдруг в наушниках что-то треснуло, стукнуло, загудело. Голос Ильина задрожал и замер.

- В чем дело? - крикнул в микрофон председатель. - Ильин, Ильин, вы слышите? Что случилось?

Прошла томительная минута. Наконец, из гула помех возникли слова:

- Не могу определить. Резко возросла перегрузка. Ускорение выше нормы. Двигатель не отключается. Жду, чтобы кончилось топливо.

Прием стал ухудшаться, пришлось подключить дополнительные каскады. Люди, замершие у передатчика, молчали, тоскливо чувствуя свое бессилие. Только председатель спрашивал беспрерывно:

- Ильин, Ильин, вы слышите нас? Что с вами? Ильин, Ильин...

После бесконечно длинной паузы донесся далекий слабый голос:

- Не понимаю... Скорость все возрастает. Сейчас 33 километра в секунду. Направление - на созвездие Девы.

Долго еще параболические антенны Земли посылали в пространство радиосигналы: "Ильин, что с вами? Слышите ли нас, Ильин?

Ракета не отвечала. 2. ОТРЫВКИ ИЗ ЗАПИСЕЙ ИЛЬИНА

25.7.77. 0 ч. 10 м. Буду вести дневник наблюдений. Что бы ни случилось - я жив, значит обязан работать.

Я вылетел с Земли 24 июля 1977 года в 21 ч. 00 м. Через 9 минут после старта ракета должна была набрать нужную скорость и выйти на расчетную трассу. Однако уже на шестой минуте скачком возросло ускорение. Меня вдавило в кресло так, что я задохнулся, почти потерял сознание. И сейчас болит грудь и спина. На локтях и на затылке - ссадины. Потом стало чуть легче, установилось ускорение 40 м/сек. Перегрузка четырехкратная, ненормальная. Регулировать двигатель не удалось, управление отказало. Пришлось сложа руки ждать, чтобы кончилось топливо, а кончиться оно должно было на девятой минуте. Но произошло непонятное, загадочное. Двигатель работает уже 3 часа без перерыва, а приборы показывают, что запасы аммиака почти не убавились. Со все возрастающей скоростью несет меня в пространство по направлению к созвездию Девы. Я сбился с эллипса на гиперболу. Трасса на Марс осталась влево (если глядеть с севера). Повернуть на нее не удается. Не слушается руль, отказали также рулевые двигатели. Ежесекундно жду атомного взрыва... тогда конец. Скорость сейчас 440 км/сек. Что-то немыслимое. Записал цифру и не верю сам. Расстояние от Земли - более 2 миллионов километров. Родная планета уже далеко. Она меньше, чем Луна для жителей Земли.

25.7.77. 3 ч. 00 м. Все время думаю: что же произошло с двигателем? Расход аммиака за 6 часов - ничтожно мал. Совершенно изменился режим работы. Пламя, вылетающее из дюз, гораздо ярче Солнца.

У меня на ракете стоит атомный нагреватель - реактор. Его задача: нагревать аммиак. Но после непонятной аварии температура резко возросла. И, возможно, инертное рабочее тело - аммиак - превратилось в ядерное горючее. Может быть, в реакторе возникли такие местные температуры, что происходит синтез ядер гелия из водорода, и даже более того: превращение ядер азота в ядра кремния. Такие реакции уже осуществили в лабораториях. Если это так, то запасы горючего в ракете увеличились в миллионы раз. И двигатель прекратит работу еще очень не скоро - во всяком случае, до тех пор, пока в несколько раз не уменьшится заряд урана в двигателе и цепная реакция не прекратится сама собой.

Почему сразу не произошел атомный взрыв? Видимо, сработали замечательные тепловые реле, изобретенные Сергейчуком: они, насколько возможно, не выпустили цепную реакцию из управления и убавили подачу аммиака. Электрические автоматы всегда проворнее и решительнее человека - они никогда не колеблются... А жароупорный руль, очевидно, расплавился.

26.7.77. Вчера в 23 ч. 45 мин. пересек орбиту Марса. Марс остался по курсу слева и виден был как с Земли, ярко-красной звездой. Меня по-прежнему несет к Деве, унесло уже на 200 миллионов километров. Двигатель все еще работает, ускорение, как и было, - 40 м/сек. Если бы не особая тренировка, вряд ли я выдержал бы такую длительную перегрузку.

Голова тяжелая, ноги, как у слона, к рукам как бы гири привязаны. Даже писать трудно, подталкиваю кисть плечом, словно дрова пилю. Но все равно пишу. Что же мне делать еще?

Положение отчаянное. В своей герметической кабине я как в клетке: в безопасности и беспомощен. Справиться с двигателем я не могу. У меня на полтора года пищи, воды и воздуха. Это мой максимум. Полтора года я буду жить и вести записи.

Для кого я пишу? Подводник на затонувшей лодке, моряк, бросивший бутылку в море, человек, закопавший свою рукопись в землю, могут надеяться, что их записи когда-нибудь найдут и прочтут. А на что могу надеяться я?