Неизлечимые - Катерина Новицкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В комнате зазвучал голос любимого нами Бо Диддли, и она начала танцевать вокруг меня, без оглядки отдаваясь задорному звучанию его песни «Road Runner». Окинув пустой бокал задумчивым взглядом, я колебался: не лучше ли остановиться сейчас, пока не поздно? Но, черт возьми, я так устал за последние полгода, сводя концы с концами, и на душе скребли такие кошки, что соблазн махнуть на все рукой был слишком велик.
— Эдди! Давай со мной! — воскликнула она, ритмично двигая узкими бедрами, отчего черное короткое платье в стиле Бриджит Бардо откровенно задиралось и оголяло ее молочную кожу. Я не отрывал от нее взгляда и от души посмеивался над тем, как она кривляется и беззвучно подпевает Диддли, не забывая при этом еще и пускать сигаретный дым кольцами. — Немедленно поднимай свою распрекрасную задницу, дружище, и танцуй со мной!
Плеснув себе еще порцию бурбона, я выпил его залпом, желая расслабиться и забыться: мысли скакали галопом. Если Джо все бросит и уедет, то я, не раздумывая, отправлюсь за ней следом. Все равно куда. Хоть на Луну полечу, будь она не ладна.
Я давно знал, куда зовут ее мечты: она то мечтала стать актрисой, то моделью, то всем сразу, купаться в деньгах, ездить на красном кадиллаке «Эльдорадо» 1953 года, и чтобы ее лицо красовалось даже на банках томатного супа.
Во многом наши стремления совпадали. С той лишь разницей, что мне хотелось серьезно заниматься музыкой. С самого детства я грезил о собственной рок-группе, колесить по всему миру с концертами и быть кумиром миллионов, особенно девушек, которые бы на каждом нашем выступлении безудержно осыпали нас нижним бельем. Главное — мне хотелось оставить след в истории, придумать и успешно внедрить свое новое видение в культуру рок-н-ролла. Очень часто во сне я представлял себя на вершине музыкального Олимпа, и рядом со мной были все великие музыканты нашего времени, плечом к плечу. Вдруг эта картина снова так ярко встала перед моими глазами, что я подскочил с пола, готовый прямо сейчас все бросить и укатить за горизонт навстречу музыке, славе и народной любви.
— Я поеду с тобой! — Заявил я, подойдя к ней сзади, взял ее за острые танцующие плечи и развернул к себе. — Слышишь? Сделаем это вместе!
Она ответила широкой белозубой улыбкой и порывисто обняла меня, а в глазах ее мелькнуло то ли облегчение, то ли радость — спьяну было сложно разобрать. Особенно в этот момент, когда я остро ощущал, как она, взмокшая от танцев, прижималась ко мне всем телом и как неистово стучало ее сердце. Медленно огладив ее волосы и спину кончиками пальцев, я несмело опустил ладонь на ее поясницу и смял влажную ткань платья. До изнеможения хотелось сорвать его с Джо и коснуться ее тела своими руками. Мое дыхание потяжелело, и я до боли прикусил себе губу, сдерживая себя и молясь, чтобы мое тело ничем не выдало себя. Уловив звук моего судорожного вздоха, подруга хихикнула мне в грудь и мягко оттолкнула от себя. Ее глаза возбужденно поблескивали в приглушенном свете, но то было от алкоголя и танцев, а не от меня.
— Не отвлекайся! Танцуй! — велела Джордан, пытаясь перекричать музыку, залпом осушила стакан, наполнила заново и вновь задвигалась по комнате, но уже совсем нетвердой походкой. Горько усмехнувшись ей вслед, я пересилил себя и, восстановив свое самообладание, хлебнул остатки пойла из стакана. Пальцем подцепив со стола черную потертую шляпу, я залихватски напялил ее на голову и задвигался в такт музыке. Это было так хмельно и весело, что я не мог удержаться от широченной улыбки, танцевал и пел, а моя подруга, хохоча, прыгала по комнате с бутылкой бурбона, которую стянула из бара родителей, в одной руке и с сигаретой в другой. У меня кружилась голова, и казалось, что я слышу приглушенный голос Джо откуда-то издалека. Бо Диддли пел уже по черт знает какому кругу, и после очередной сигареты я почувствовал, что в стельку пьян.
Позже, смутно помню, я стоял в ванной, в мокрой футболке и с влажными волосами, пытаясь успокоиться и хоть немного протрезветь. Вновь и вновь меня охватывало неистовое желание поцеловать Джордан. Везде, куда только успею дотянуться, пока мне, наверняка шутя, не влепят пощечину. Но я не хотел испортить нашу дружбу, а потому убеждал свое отражение в зеркале как можно скорее идти домой, не испытывать мою силу воли и не издеваться над самим собой.
Только вот возвращаться домой безумно не хотелось. Там реальность давила на меня бетонной плитой: на моей шее висели мать-алкоголичка, давно и плотно сидящая на антидепрессантах, и брат-инвалид, который доживал, возможно, последние годы своей жизни, какой бы уход и помощь я ему не обеспечил. Неподъемный груз ответственности, что я взвалил на плечи, бесконечные попытки совмещать учебу в школе и работу в автокинотеатре с переменным успехом, вечный недосып и постоянная нервотрепка были моими вечными спутниками вот уже семь лет. Назвать это «жизнью» не поворачивался язык. В один момент стать единственной, хоть и хлипкой, опорой, рабочей силой и оплотом заботы и любви было катастрофически тяжело для пятнадцатилетнего пацана, поэтому периодически я порывался все бросить и убежать на край света сломя голову… Но все эти годы каждое утро, заходя в комнату к брату для проведения всех необходимых утренних процедур, я с тоской признавал, что не могу бросить его, ведь он того не заслуживал. Моя совесть не простит мне такого поступка и сожрет меня изнутри. Пока наша мать стремительно катилась на самое дно, Мэтью оставался невинной и доброй душой с немощным телом, которое, увы, ему больше не подчинялось. Ради него я остался в Джонстауне, бросил колледж, пожертвовал своим обучением в перспективных университетах штата, в которые меня по результатам школьных оценок безоговорочно приняли. Натан Кроули, наш школьный учитель музыки, благодаря которому я выучился нотной грамоте, зная мою историю, всячески поддерживал меня и пытался помочь, но я всегда отказывался и замыкался в себе. Мне казалось, что как мужчина я должен быть сильным, не стенать и не жаловаться, самому со всем справляться. В день моего выпускного в старшей школе мистер Кроули подарил мне акустическую
