Уникум (СИ) - Поселягин Владимир Геннадьевич

Что по жизни Глеба. Сам он в Москве родился, это родители его из понаехавших. К слову, сам я из Уфы родом, в Москву поступать в иняз приехал да так и остался. Семья профессиональных врачей у Глеба. Мать педиатр, отец хирург. Старший брат в медицинском учится, на последнем курсе, в следующем году интернатура. Глеб, закончив десять классов тоже подал документы в медицинский универ, но я не он, медицина меня не привлекает. Да и пока не понятно, что делать. Нужно обдумать всё. Время есть пока в больнице нахожусь. Так вот, помимо родителей и старшего брата у того есть две младших сестры-близняшки десяти лет. Тоже врачами хотят стать. Как я уже говорил, Глеба в семье не любили, и всё старший брат. За что он ненавидел младшего брата, я так и не понял, хотя всю память просмотрел. Однако факт остаётся фактом, портил тот репутацию брата как мог, подставлял. Может это тоже наложилось? Знали, что Глеб ходок, и веры ему нет. Старший брат даже сестёр подговаривал, те шустрые, с шилом в задницах, мелкие пакости это всё про них, и пакостили они Глебу. Однако тот прощал. Вообще не злобливый был, прощать умел. Хорошо, что у меня другой характер. С такой семейкой никаких врагов не надо, и хорошо, что для меня они чужие и привыкать к ним не нужно. У Глеба бабушка по матери была, в Подмосковье жила, но умерла полгода назад. Мать Глеба тут же продала её дом, девяти дней не прошло, хотя Глеб хотел оставить его себе. Вот ту тот любил всем сердцем и смерть бабушки стала для него сильным потрясением. Вообще Глеб военным хотел стать, танкистом, и по росту подходил, но родители мечтали о том, что все в семье врачами станут, а Глеб не смел отказать. Документы поданы, уже принят, в следующем месяце начаться уроки должны, но мне это не интересно. Да, забыл сообщить. Сейчас август тысяча девятьсот сорокового года. Вот такие дела.

Да, судя по виду в окно, сейчас утро, значит всю ночь я знания принимал. А судя по шуму за дверью и довольно громкому знакомому женскому голосу, пришли родители Глеба. Говорить я не пробовал, всё болело, но если смогу, всё выскажу и пошлю их так далеко, как смогу, обрывая все родственные связи. Да и какие тут связи? Не было их никогда.

Глава 1. Вживление.

Поправив пилотку, я вышел из ворот военной академии. Основана эта академия по постановлению Совета Труда и Обороны СССР приказом Реввоенсовета СССР от тринадцатого мая тысяча девятьсот тридцать второго года как Военная академия механизации и моторизации РККА имени И. В. Сталина, на базе факультета механизации и моторизации Военно-технической академии имени Ф. Э. Дзержинского и Московского автотракторного института имени М. В. Ломоносова. Не смотря на то что выпускались тут из четырёх факультетов командиры в звании лейтенантов и соответствующих им, у меня в чёрных петлицах алели треугольники сержанта бронетанковых войск. Сегодня было четвёртое июня тысяча девятьсот сорок первого года. Пока шло всё как и задумывалось, пусть и не по плану.

Осмотревшись, я помахал рукой знакомой, к которой бегал во время увольнительной, да и в самоволку, чего уж тут, и переложив чемодан из правой в левую руку, быстрым шагом направился к той. Моя знакомая, дивчина двадцати шести лет от роду, с уже заметным животиком, моя работа, улыбнулась и позволила себя обнять. Мы же, не обращая внимания на недоумённые взгляды, разница в возрасте была заметна, да и не принято вот так вот свои чувства проявлять, но нам было всё равно, крепко поцеловались. Вдова морского командира-подводника, погибшего в Финскую, подхватила меня под локоток и поинтересовалась:

- Надолго отпустили?

- Поезд вечером.

- Успеем, - улыбнулась та и мы быстрым шагом направились к квартире, что та получила от работы.

Светлана Иванова, не смотря на то что всего два года назад жила в Ленинграде, где служил её мужа, после его гибели перебралась в столицу, благо поступило неплохое предложение по её специальности. Она была технологом-производственником. Работала на местном автозаводе, где выпускали грузовики «ЗИС». Вот как ценному специалисту ей и выделили из резервного жилого фонда небольшую квартирку. Пусть небольшая, зато не коммуналка. То, что будущего у нас нет та хорошо знала, но своего женского счастья упускать не желала. Ну и попросила ей ребёнка заделать. Будет одна воспитывать. А я, когда мы встретились, сильно сомневался, что агрегат будет работать, да и что дети у меня будут. Отец Глеба отбил ему всё. Видели яйца у быка? Когда я свои осторожно и морщась нащупал, они были такого же размера, да ещё переливались в синяках. Потом конечно спали, но травма серьёзная, мог инвалидом стать. К счастью, обошлось. Пока мы со Светой идём к её квартире, тут минут пять ходу, опишу что со мной было.

Всё же когда я впервые сам увидел родителей Глеба, а не из его памяти образы взял, жуткая ненависть к ним так и колыхнулась во мне, однако я её скрыл, не задавил, злоба так и клубилась во мне, но скрыл. Материть и ругать я их не стал, просто тихим голосом сказал:

- Я сирота, родственников у меня нет. Попрошу покинуть палату.

После этого отвернулся и закрыл глаза, не общаясь с неприятными мне людьми. Те приносили извинения, но я молчал, так что потоптавшись, всё же ушли. Что интересно, у меня была одноместная палата, явно для большого начальства. Да и сама больница та, где родители Глеба работали. Видимо они и подсуетились, чувствуя свою вину. Однако прощать я не намерен, и не простил. К концу сентября, когда меня наконец выписали, мать одна пришла встретить. Глянув в её глаза полные тоски, я отвернулся и ушёл. Уже все поняли, что сына и брата они потеряли, а эта ходит. Прощать её было не за что. Муж её был махровым подкаблучником, та смотрела в кабинете следователя как избивают Глеба и молчала. А теперь прости-извини? Идите на хрен. Я так им и сказал. Вообще стоило бы подольше полежать. Всё же сломан нос, правая рука, два ребра и ещё в двух трещины, внутренние травмы, отец Глеба бил тяжёлыми сапогами в живот, вот так легко не лечатся, однако причины попросить выписать пораньше были. Я долго думал и размышлял, пока лежал в палате, что делать дальше и как жить. То, что жить буду хорошо, это и так понятно, помню все захоронки что находил в столице. Тут другое. Знаете, мне нравятся люди этого периода, они добрее и душевнее. Я не говорю о родителях Глеба, дерьмо всегда найти можно. Тут как большая семья, всегда придут на помощь. Причём тут не только воспоминания Глеба, но и мои впечатления по работникам больницы. Окровавленную одежду постирали и погладили, выдавая при выписке. Сами. Родители не просили, и похоже даже не вспомнили. Кстати, отношение к ним изменилось. Я особо и не скрывал своё мнение, описывая что было с Глебом, так что большая часть работников больницы была на моей стороне.

Так что я удумал. Скоро будет война, а оставаться в стороне я не хотел, а желал воевать, закончив войну фронтовиком, опытным солдатом. Может быть даже офицером. Потом устроюсь в столице и буду жить дальше. С путешествиями завязать можно, ну или летом по Союзу путешествовать, тоже большая страна с интересными уголками. До них ещё дожить нужно, так что планов я особо пока не строил. Да, можно отсидеться в тылу, возможности есть. Или вон сообщить правительству, как-нибудь, что я из будущего, так мне обеспечат безопасную жизнь. Пусть в клетке, даже не золотой или серебряной, но безопасной. У многих свои мечты есть, у меня тоже. Даже не одна. Вот одна из них - это встретить войну на Западной границе. Можно в качестве гражданского добраться до тех мест и так встретить войну, но я после долгих размышлений отказался от этой мысли. Не хочу летом сорок первого, будучи призванным и необученным быть брошенным под танки с одной винтовкой. Может это и вранье историков будущего, но такие случаи были. В общем, я решил получить воинскую специальность, даже хоть какой-то теоретический опыт перед началом войны, и стать одним из немногих кто прошёл её от начала до конца. Надеюсь моя Фортуна не подведёт. Лётчиком бы стать, эта специальность и после войны может пригодится, но по времени не успеваю.