Пенсионный возраст — сто - Павел Данилов

Я прищурился, и кожу обдало холодком. Вдалеке пробегала стая собак, но на добрых дворняжек они походили слабо. Я отдал удочку Марине и достал из рюкзака топор.

— Пошли в обход.

Мы поднялись на пригорок, а затем начали спускаться к реке. Я прищурился, затем поморгал, но странное видение не исчезло.

— Ты тоже видишь?

Марина кивнула.

Где-то в нескольких километрах от нас Волга втекала в золотистую стену и, как я не напрягал глаза, речку за ней разглядеть не удавалось.

— Дела-а… — протянул я. — Хорошо хоть наш бережок остался.

— Она светится, — сказала Марина. — Особенно внизу.

Золотистая стена изгибалась и уходила дальше вдоль реки. Около основания она светилась как прожектор, ближе к небу сияние тускнело. Я покачал головой. Кто ж это сотворил?

Мы спустились к реке, но стена так и не исчезла. Марина уселась на песок, а я взял лопату, банку и подошел к ближайшему дереву. Откинув в сторону комья влажной земли, я улыбнулся. Черви были такие же, как и до катастрофы: жирные, скользкие, белесо-лиловые. Накопав с десяток, я подошел к воде. Червяк сел на крючок с едва уловимым скрипом, свистнула леска, и над водой закачался красно-белый пластмассовый поплавок.

Удочка дернулась спустя две минуты. Я подсек и вытащил трепыхающегося карася. Зачерпнув котелком воды, я бросил в него рыбу.

— Здорово, — в первый раз за нашу встречу улыбнулась Марина.

Вторую рыбку пришлось ждать минут пятнадцать. Марина взглянула на блестящего желтоватого сазана и снова улыбнулась.

— Уже по рыбке есть, — сказала она.

— Вот Петрович был настоящим рыбаком, — со вздохом ответил я. — Мог в любом болоте за пару часов мешок карасей и сазанов наловить. Но Петрович смотал свои лески навсегда.

— Кто такой Петрович? — механически спросила Марина.

— Друг мой, — ответил я и показал на горшок. — Вот он.

Девушка заглянула в горшок и вскрикнула.

— Зачем вы его таскаете?

— Похоронить хочу. Кстати, подержи удочку. Упустишь — голодными останемся. Если поплавок начнет дергаться — зови.

Марина с опаской приняла удочку и уставилась на красно-белую пластмассу. Я взял горшок, саперную лопатку и огляделся. Отойдя от воды, я зашагал в сторону золотой стены. Найдя яму, я чуть-чуть расширил ее и опустил туда горшок. Взглянув последний раз на череп Петровича, я сказал:

— Ты был хорошим другом.

И начал засыпать кости землей.

Когда я вернулся, в котелке прибавился еще один карась, а Марина сидела с такой довольной улыбкой, словно спасла город и воскресила мертвых.

— Умница, — похвалил я. Еще штучки три поймаем и будем варить.

Так мы и сделали. Марина собрала хворост, я срубил пару огромных сухих веток. Почистив и нарезав рыбу, я повесил котелок над костром. Обычно мы с Петровичем брали с собой картошечку, хлеб, укропчик и, что греха таить, флакон водки. Но сегодня походную уху скрасила только небольшая пригоршня соли. Благо три рыбешки оказались с икрой.

Через двадцать минут мы, обжигаясь, хлебали уху прямо из котелка. Съев все до последней икринки, я с трудом встал. Марина легла прямо на песок и, улыбнувшись, спросила:

— И что дальше?

— Надо вскипятить воды впрок, — сказал я, скобля стенки котелка песком.

— А поспать не надо?

— А вдруг не проснешься? Надо узнать вначале, что случилось. Одежда есть, живот набили. Полсуток можно и людей поискать.

Марина кивнула и закрыла глаза. Не успел я раздуть угли, как она уже сопела в две дырочки. Вскипятив и остудив воду, я налил полную бутылку. Больше терять время было нельзя, и я громко позвал:

— Марина, вставай.

Девушка даже не шевельнулась. Я подошел к ней и потряс за плечо, груди под футболкой упруго качнулись. От прикосновения к женщине по моей старой коже прошла дрожь, а на лице нарисовалась довольная ухмылка. «Пенсионер, блин», — подумал я, вглядываясь в милое личико. Марина начала переворачиваться на бок, но я еще раз ее потряс и она проснулась.

— Нужно идти.

— Куда? К стене?

Было интересно посмотреть на золотое сияние ближе, но вдруг эта какая-то радиация или еще какие-то последствия катастрофы? С другой стороны именно там могли оказаться люди, которые знают, что случилось.

— К стене. До нее, вроде, недалеко.

Марина встала и потянулась.

— На, — сказал я, — бутылку понесешь.

Теперь, когда Петрович обрел покой, в одной руке я держал удочку, в другой — топор. Взобравшись на пригорок, я внимательно оглядел окрестности. Тихо, спокойно, птицы летают. Еще немного и начнешь верить, что ты тот самый единственный Избранный. Да и спутница подстать…

Через час мы подошли к стене, где она выходила из реки и шла вдоль берега. Свет слепил, манил и пугал. Я потыкал в стену удочкой. Пластик проходил сквозь свет также легко, как и сквозь воздух. Но самому идти туда было жутко.

Мы отошли на несколько сотен метров от стены и двинулись вдоль нее. Трава на дороге показалась мне примятой, будто по ней ходили или даже ездили. «На велосипедах», — решил я, увидев тормозной след.

— Нам бы где-нибудь по велосипеду раздобыть, — сказал я Марине.

— У меня была машина, — вздохнула она. — Полгода назад права получила. А теперь мы пьем воду из речки.

— Кому-то повезло еще меньше, — ответил я, вспоминая Петровича.

— Спорный вопрос, — скривила губы Марина. — Я как раз ехала за родителями на дачу. Как они там? Живы ли?

— Никто не знает. Даже если и живы, то вряд ли они будут тебя ждать.

— Смотрите! Нам кто-то машет!

Шагах в трехстах в стороне шел парень и размахивал сразу двумя руками. Увидев, что мы его заметили, он опустил руки. На вид он был еще младше Марины.

— Чего это вы с топором? — спросил он, даже не поздоровавшись.

— Да я таких собачек видел… что не дай Бог, — ответил я. — Откуда идешь?

— Людей собираю, — улыбнулся он и сразу отвел глаза. — Меня Сеней звать. Нам такие нужны. Экипированные.

— Кому нам?

— Я ж говорю, я людей собираю. Нас там уже человек сорок. Парочка из них знает, что случилось.

— Вот это уже интересно, — заметил я.

— А мне все равно, — встряла Марина. — Чем вы там занимаетесь?

— Пытаемся восстановить порядок, — уклончиво ответил парень. И тут же добавил: — Но вы, если хотите, идите дальше. Но там тоже стена. А за ней… такое рассказывают.

— Все только проснулись, а уже и общество образовалось, и за стеной кто-то побывал, — с подозрением сказал я. Бегающий взгляд парня начинал меня напрягать.

— Проснулись-то вроде все одновременно, да только время за каждой стенкой по-разному течет, — улыбнувшись Марине, ответил Сеня. — Хотя я еще не ходил. Жуть берет. Говорят, кто-то прям в этом свету застревает. Как муха в янтаре.

— Я тыкал в эту стену удочкой, — ответил я. — Обычный свет. Только откуда светит непонятно.

— В Чернобыле вообще никакого света не было, — усмехнулся парень. — И ничего, все подохли как миленькие.

— Мне тридцать было, когда это случилось. Я помню.

— А сейчас тебе, дедуля, значит, девяносто. А мне сорок семь, — хохотнул парень. Затем подмигнул Марине и добавил: — А тебе еще больше, красавица. Полтинник, не иначе.

— Хорошо сохранились, — каменным голосом ответила Марина.

— Именно! — подхватил Сеня. — У нас иммунитет на эту катастрофу. Но и с ним можно сыграть в ящик. Так что я бы вам советовал пообщаться со знающими людьми. Куда соваться, а куда не стоит.

— Ладно, веди, — дала добро Марина, как будто меня и не было рядом.

— Ладно, — передразнил ее Сеня. — Можете с дедушкой идти. Только вдвоем в новом мире долго не протянешь.

— Веди, — повторила Марина.

Сеня заметно расслабился и пошел в сторону частного сектора, где был целый массив домов «крутых». Минут через пятнадцать мы встретили двоих мужчин в одежде из грубой ткани, через плечо у них висели ремни с автоматами Калашникова. Сеня кивнул им и, как ни в чем не бывало, пошел дальше. Марина, почувствовав, кто владеет ситуацией, сразу пристроилась рядом с ним.

Я слишком стар, чтобы обижаться на молодых девушек. Да и кто я ей такой? Не муж и не родной дед.

— Дедуля, ты бы топор убрал, а то людей напугать можно.

— А от автоматов они не пугаются? — поинтересовался я.

— Вы не раздражайтесь, таких здесь не любят.

— Можно подумать, я к вам набивался.

Я не знал, откуда взялась злость на парня. Наверное, он напомнил мне ту шпану, которая сидела по вечерам возле подъездов. Пила пиво, громко смеялась и материлась. И никогда не обращала внимания на стариков. А тут на тебе, понадобился я им.

— Это какой же сейчас год? — спросила Марина.

— Две тысячи сорок шестой, — самодовольно, словно это он всех перебросил на тридцать лет вперед, ответил Сеня.

«Вот и домечтался дожить до середины века, — подумал я. — Теперь нужно мечтать снова уйти на пенсию». Мы вышли к жилому массиву, и я увидел два десятка коттеджей, огороженных одним забором. Вход был закрыт старыми гаражными воротами. Металл блестел свежей серебряной краской.