В ожидании мира - Мадина Амагова

Что-то знакомое привлекло мое внимание, кажется это остатки монумента. Где же я его видела? Вспомнила! Это же наша школа, а монумент стоял перед школой.

Теперь я поняла, где нахожусь, и стала понемногу ориенти-роваться. От школы и от огромного здания Нефтяного института, прилегавшего к ней, остались только руины. В голове замелькали отрывки из школьной жизни. Как приятно было вспомнить это время. Как мы всем классом сбегали в кино или ходили до ближайшего парка поесть мороженого. Вряд ли мы, когда — то беззаботные школьники, которые знали о войне только из книг и фильмов, могли представить, что на себе испытаем весь ужас войны, и то, что это страшное слово войдет в обиход и станет привычным.

Мы уже на знакомой улице. Последние метры бредем, еле передвигая ноги. Волосы и ресницы стали седыми от осевшей на них пыли. Чем ближе подхожу к дому, тем больше волнение. Ком в горле мешает плакать. На той же улице живет моя бабушка, я спешу увидеть ее, забегаю в дом. Она сидит в углу, прижавшись к печи, и тихо читает молитву. Я дала волю чувствам и разрыдалась. Мне стала до боли жалко эту хрупкую несчастную женщину, не так давно перенесшую смерть дочери и сына. Почти всю войну она прожила в подвале своего дома. Потеря детей вызвала у нее неизлечимую болезнь, а война ускорила смерть. Через две недели ее не стало.

Похороны прошли тихо и незаметно. Смерть больной бабушки никого не удивила. Люди привыкли к трагедиям. Не было ни одной семьи не пострадавшей от войны: кто-то потерял родных, кто-то лишился крова или сам пострадал физически.

Сейчас и соседи, и родственники даже не старались изображать скорбь, и мы не осуждали их за это.

Мне вспомнились первые похороны в моей жизни. Это была старушка, что прожила довольно долго и умерла скорее от старости. Тогда мне было лет семь, не больше. Плакали все соседи, и даже детвора, всегда веселая и шумная, притихла в тот день. Почти не знавшие эту старушку, мы с сестрой обсуждали это событие как что-то невероятное и страшное. Телевизор и музыку не разрешали включать около недели, выражая, таким образом, скорбь соседям.

Сравнивая эти две смерти, я поняла, насколько изменились люди, изменилась жизнь, отношение к смерти, изменилось все. Кажется, что людские сердца очерствели и уже не могут так остро чувствовать боль. Жестокая реальность натянула на наши души и разум пленку, а скорее броню, которая притупляет восприятие боли, тем более, чужой.

Последнее желание бабушки — быть похороненной рядом с детьми, не было исполнено. Ее похоронили на чужом ближайшем кладбище, дороги из города были перекрыты, и отвезти ее на родовое кладбище не смогли. Бабушка и трое ее детей, которых она пережила, захоронены в разных концах республики.

Похороны прошли. Немногочисленные соседи и родственники разошлись. Мы остались наедине со своим горем.

Всегда после смерти близкого человека, когда заканчиваются слезы, наступает другой период — период воспоминаний. Теперь мы видим ее только на фотографиях и слышим голос на кассетах. Почему- то, на видеосъемке даже в самые, казалось бы, счастливые моменты, бабушка плачет. Быть может, с высоты прожитых лет, она понимала, что счастье не может длиться долго.

Человека нет, но остается память о нем, она нетленна.

Глава 2

Несколько недель я жила у маминого брата. Его зовут Альберт, мы с детства зовем его Абик. Он единственный близкий родственник по матери, остальных уже нет в живых. Абик потерял отца, двух братьев, сестру и вот теперь мать. Я знаю насколько ему тяжело, но он старается держать себя в руках — мужчина не должен плакать.

Абик рассказал мне о последних событиях, которые произошли за то время, что мы не виделись.

В Феврале по всему городу начались «зачистки», то есть проверка документов, обыски, допросы.

Как правило, такие зачистки заканчивались тем, что в доме лишались более или менее ценных вещей. Будь то телевизор, фотоаппарат, золотые украшения, уносили даже посуду и одежду. А если брать было уже нечего, забирали кого-нибудь из семьи мужского пола, чтобы впоследствии продать его — его же родственникам.

Не обошла эта участь и Абика. Военные приехали рано утром и вломились во двор. Обыскав весь дом, они дошли до подвала. А в то время, когда начинались обстрелы или бомбежки, все у кого были хорошие подвалы, прятались там. В подвале оставляли матрасы, свечи, кое-какую еду и одежду. Когда обострялись перестрелки или бомбили с воздуха, приходилось пережидать, а то и ночевать в подвалах. Абик и не подозревал, что его убежище станет причиной событий, которые не только подкосили его здоровье, но и причинили ему столько моральной боли и унижений. Его обвинили в том, что в этом подвале он прятал боевиков. Не трудно догадаться, что последовало за этим обвинением. После недолгих допросов его начали избивать на глазах у больной матери.

— Будьте же людьми! Уведите мать! Она больна и не выдержит этого! — кричал Абик.

— Ничего пусть смотрит! Может быть, она нам скажет, кого ты прятал в своем подвале.

Бабушка на коленях просила их остановиться, однако ни мольбы, ни слезы, ни уговоры — ничто не помогло.

Во дворе Абика положили на груду камней, а точнее гравия, который был привезен им для стройки.

— Считаю до трех — сказал один из военных, — если не назовешь имена тех, кого прятал, тебя расстреляют.

— Я уже тысячу раз вам говорил, в подвале прятались мы с матерью. Больше мне нечего сказать.

Военный досчитал до трех и приказал стрелять.

Абик говорит, что закрыл глаза и приготовился к смерти. Но как, ни странно, он остался жив. Стреляли не в него, а вокруг него. Осколки от камней больно вонзались в тело. Не выдержав издевательств, он закричал:

— Да стреляйте же! Убивайте! Не мучайте меня и мать!

Прекратив стрелять, люди в форме посовещались и решили увезти смельчака с собой. Они надели ему на голову мешок, посадили на БТР и увезли в неизвестном направлении.

— Когда я ехал с мешком на голове, — рассказывает Абик — я думал, что уже никогда не вернусь домой. Я не имел представления, куда меня везут, зачем, но ничего хорошего ждать не приходилось.

Когда с головы сняли мешок, он понял, что находиться в каком-то холодном помещении без окон и мебели. Позже Абик узнал, что находиться в одном из разрушенных корпусов консервного завода. Успокаивало лишь то, что завод находился всего в нескольких километрах от дома. Просидев несколько часов в темноте, он уснул. Проснулся он, когда за ним пришли и забрали на допрос. Старший по званию задавал одни и те же вопросы. Не услышав ничего интересного, он отдал его в распоряжение остальных солдат.

Абика вывели во двор завода, снова надели на голову мешок, поставили на колени и стали избивать с еще большей жестокостью, чем раньше.

— Самое страшное, — говорит он, — что я не знал, куда меня в очередной раз ударят, чтобы хоть как- то защититься от удара. В этот момент мне казалось, лучше бы меня сразу расстреляли.

Издевательства и унижения продолжались два дня. Абик не знал, что его ждет и сколько еще придется терпеть побои.

На третий день его снова увели не очередной допрос. Допрос вел уже другой человек. Выслушав рассказ задержанного, он сказал:

— Не знаю почему, но я тебе верю. Мы вряд ли сможем наказать тех, кто над тобой издевался. Это война, а на войне нет правых и виноватых. Единственное, что могу для тебя сделать: приказать немедленно отвезти тебя домой.

Абика посадили в Уазик и привезли домой.

Сам не ожидал, что так обернется. Просто человек попался порядочный. А мать после того случая стала чувствовать себя хуже и прожила недолго.

Слушать его было тяжело, казалось, будто на шее затягивается узел. Хоть я и старалась сдерживаться, слезы предательски капали, выдавая то, что скрывается за внешним спокойствием.

Абик курил, наверно, уже десятую сигарету, а я, глядя на него, думала, до чего же сильное создание человек, до какой же степени он может быть выносливым и терпеливым. Наверно, Всевышний дает нам силы вынести все: потери, унижения, физическую и моральную боль, и при этом не сойти с ума. Я видела человека, потерявшего всех своих родных, но он говорил и даже был способен улыбаться. Я видела людей с физическими недостатками: слепых, глухонемых, парализованных и даже без рук и без ног, но несмотря ни на что, они жили и хотели жить, даже если эта жизнь больше походила на жалкое существование.

Глава 3

Прошло несколько недель, прежде чем я решилась навести порядок дома. Я долго откладывала это мероприятие, не хотелось даже заходить в дом, в котором я жила.

На воротах была надпись «Здесь живут мирные люди». Подобные надписи были почти на всех домах. Их писали сердобольные соседи, оставшиеся в городе, чтобы военные не подожгли дом.