Небеса и ботинки. Размышления о христианстве. Экзистенциальный опыт - Михаил Салиас

Данная же книга никакой монографии из себя не представляет. Она абсолютно субъективна и в этом смысле экзистенциальна. Я бы уподобил ее большому эссе с той лишь разницей, что логическая сторона и аргументация в ней будут превалировать над художественным началом. Автор счел себя вправе поделиться с читателем некоторыми своими наблюдения и размышлениями по этому вопросу. Я не собираюсь выступать здесь критиканом и ниспровергателем основ, которых за всю человеческую историю хватило и без меня. Напротив, религия истинная и глубокая, коей является христианство, по моему убеждению – не предмет для «нравится-не нравится», это не платье, не модное направление мысли, не спасительная палочка счастья по типу «опиума для народа», а сама глубинная суть мироздания. Христианство есть онтология, если уж применять этот философский термин. Простыми словами так устроен этот мир. Нравится это кому-то или нет, но мир так устроен, что есть Бог Отец, Бог Сын и Бог Святой Дух, кои все вместе представляют собой Святую Троицу, единую и нераздельную, в которую веруют все христиане.

Эта, казалось бы, незыблемая истина для всех христиан, догматически оформленная в Никео-Цареградском символе веры, не ведет, однако, к объятиям христиан по всему миру. Ну, а что говорить о жизни христианина в миру, об его отношении к ценностям «мира сего»? Огромное количество проблем поджидает нас на каждом шагу. Да и внутри церкви на уровне отдельно взятого христианина возникает масса вопросов. «Троица – то есть, – говорит человек „верующий“. – А вот как мне быть в моей ситуации?»

Возникает огромное «экзистенциальное поле» личного взаимодействия христианина с Богом. Система ценностей, выстраиваемая христианством в его рафинированном, евангельском виде, претерпевает постоянные попытки ревизионизма. Ценности размываются, говоря попросту. Постоянно мы слышим о компромиссах, о вреде «буквального понимания» и т. д. Все это, в конце концов, и приводит к венчанию гомосексуальных пар, к абсолютной подстройке христианства под нужды сильных мира сего, к откровенному атеизму и сатанизму под личиной креста. Тлетворное веяние духа «мира сего» настолько тонко и вместе с тем очевидно, что для подлинно верующего уже не осталось никаких сомнений в том, что действительно к концу времен «все черти ада вышли на землю, и весь ад опустел», по образному выражению одного из наших старцев.

В этой книге я хочу отловить этих чертей как можно больше, и, пусть не обижаются на меня православные, и в современном русском православии тоже. Кто-то посчитает, что автор сам разбирается со своей совестью, и нам это неинтересно, а кто-то вынесет что-то полезное. Что ж, окончательный судья – всегда вы, дорогие читатели. Мое дело всегда быть искренним и последовательным в своих суждениях. Моими маяками и критериями всегда будут служить слова Христа, а также духовный опыт святых отцов и, главным образом, нашего православного старчества, оплодотворившего весь мир своей бесконечной мудростью и любовью. Это старчество оптинских отцов прежде всего, которое нераскрытой еще до сих пор глубиной одно даже способно вывести человека на правильный путь в мутном водовороте падшего во все тяжкие мира. Пусть читатель не спешит с обвинениями автора в самомнении и зазнайстве, пусть верит, что путь двухтысячелетнего православного духа питает автора этих строк сквозь книги святых отцов нашей православной церкви.

Как я начинал

Из тех книг, что я прочитал, я усвоил, что все ниспровергатели и реформаторы церкви изнутри, включая и нашего Льва Толстого, действовали по одному и тому же принципу. Вначале они тщательно соблюдали обряды и церковный устав (как они это утверждают), а затем – ба! просветление! «а царь-то не настоящий»! И вот оно – новое Евангелие, обрезанное так, как ему надо, филиппики в адрес существующей церкви и т. д. и т. п. Такими же были и Лютер с Кальвином – идеологи протестантизма. Лютер вообще был католическим монахом до того, как взбунтовался против пап и прибил свои 85 тезисов к вратам Виттенбергской церкви 31 октября 1517 года. Мой случай совершенно противоположный. Я пришел из вне церковной ограды. Ни мои родители, ни бабушки с дедушками церковной жизнью не жили, в церковь меня никто в детстве не приводил. Я не изучал «Закон Божий», как Лев Толстой, и не рос в православной среде. Я пришел грешником в церковь и грешником долгое время в ней остаюсь.

Господь по временам давал мне знаки своей благодати. Так, уже несколько позже своего крещения, году в 1991-м, я начал активно посещать церковные службы и исповедоваться. Храм Воскресения Христова в Сокольниках был совсем рядом с нашим домом. Мне не составило труда заходить в этот храм ежедневно. Для меня было большой проблемой пропустить какую-нибудь важную службу. Я учился тогда во ВГИКе, посещение занятий было весьма вольным, и мой ангел хранитель то и дело теребил меня – «пойдем скорее!», «вставай на службу! сегодня же Иверская!» Мне не обязательно было отслеживать календарь, ибо в дни важных праздников весь мой организм и без того устремлялся в церковь. Если я выходил из церкви посередине службы, мне становилось физически нехорошо, и я спешил вернуться обратно.

Сейчас мне очевидно, что в то время я жил, как монах. Женщины меня вообще не интересовали. Все посты я соблюдал в точности по типикону, вплоть до соблюдения дней, когда можно растительное масло, а когда нет. Для мамы моей это было большой проблемой, так как она реально думала, что я сошел с ума. Единственное, о чем она меня слезно попросила – чтоб я не уходил в монастырь. Я обещал. Да и не было такой надобности – церковь была рядом, на великопостных службах первой недели особенно я простаивал с 8-ми утра до часу, двух дня. Иногда мама заходила в храм и смотрела, чем я там занимаюсь. Увидев, что я стою без движения, она молча удалялась, не в силах мне сказать что-либо. Исповедовался я каждый день, чем вверг в легкое беспокойство пару батюшек из этого храма. Я читал богословскую литературу без всякого наставника и вполне возможно претерпел некоторые изменения сознания, по которым можно было судить, что я действительно сошел с ума. Во всяком случае, у родителей, с которыми я жил, был повод для беспокойства, как и у священников храма в Сокольниках.

Аналогична была и реакция моих преподавателей во ВГИКе. Вел я себя не совсем адекватно. Ходил все время в одном сером свитере. Почти ни с кем не общался и не смеялся. После одного моего довольно длинного отрывка, который я сам придумал со своими актерами-однокурсниками, когда все отхлопали и по обыкновению должно было начаться обсуждение с «разбором полетов», я, ни слова не говоря, развернулся и ушел. Мне казалось, что я должен уйти, так как на меня навалилась какая-то слабость и я почувствовал, как потерял энергию. Мастерство – это основной предмет на режиссерском факультете, проходили занятия по нему по субботам. Но по субботам я предпочитал оставаться дома, так как что-то внушало мне, что ходить никуда не надо, я вновь потеряю «благодать», и я никуда не ходил. Когда мои преподаватели спрашивали меня, отчего же я не прихожу на мастерство по субботам – я не знал, что им отвечать. Я говорил довольно странную фразу «иногда хочется побыть одному». На что интеллигентный Валерий Давидович Рубинчик интересовался: «Но почему этот день приходится всегда на субботу?»

Примерно таким же обросшим, только что вышедшим из затвора странным субъектом, я появился и на телевидении после окончания ВГИКа в 1995-м году. Немудрено, что некоторые потенциальные начальники просто шарахались от меня и не давали никакой работы. А известный продюсер Анатолий Малкин, к которому меня привели по блату на Авторское Телевидение, как-то остановил меня на лестнице известного особняка на Полянке, и, держа за пуговицу, поинтересовался, как мне работается? После того, как я промычал что-то нечленораздельное, он посмотрел мне в глаза и спросил: «Вы действительно всегда долго думаете, долго отвечаете?» А когда в кабинете я переспросил его о чем-то, о чем он в начале разговора говорил, он заметил: «А спрашивать надо один раз». Вероятно, я думал в этот момент о том, надо ли идти сегодня на всенощную под Владимирскую или дождаться получения денег. Признаться, тогда для меня это было тяжелый выбор, и выбрал я, кажется, всенощную.

Сейчас для меня очевидно, что тогда я страдал нешуточной формой расстройства психики, что некоторое время еще продолжалось в связи с поисками работы и перескакиванием с места на место. На каждом новом месте мне казалось, что что-то творится не так,

Перспектива у меня была только одна – психбольница. Разрываться между мистическими далями и реальной жизнью у меня не получалось. Оставалось одно – провалиться в эту пропасть импотенции и перфекционизма с пожизненным диагнозом сумасшедшего. Спасение пришло свыше – меня пригласили в передачу «Канон» на ТВ-6. Съемка религиозных сюжетов, общение с православными коллегами как-то нормализовало потихоньку мою психику, я втянулся в работу и года через два был уже настолько нормален, что судился с продюсером за невыплату зарплаты более шести месяцев. И, надо сказать, что деньги эти он мне, в конце концов, отдал.