Гастроль в Вентспилсе - Гунар Цирулис

Тетушка Зандбург по всей вероятности еще долго читала бы мораль ребятам, если бы в эту минуту на площади не появился микроавтобус киностудии. Из него выскочил очкастый мужчина в черном кожаном пиджаке, за ним выпрыгнула чернявая худышка в сером беретике на вздыбленных кудрях. В руках она держала кинокамеру. Не теряя ни секунды, кинооператорша навела объектив на скопище людей, уткнулась носом в видоискатель и включила мотор.

— Не тратьте зря пленку, Лилия, — сказал ей режиссер Крейцманис. — Опять не хватит на кинопробы.

Лилия Дунце не дала себя сбить с панталыку. Злые языки утверждали, что невооруженным глазом она теперь вообще ничего не видит, а может воспринимать окружающее лишь через видоискатель киноаппарата. Лилия не возражала против такого мнения. И сейчас профессиональное чутье позволяло ей безошибочно брать в кадр наиболее подходящих кандидатов.

У Крейцманиса тоже глаз был наметан на оригинальных типажей. В свое время он изучал психологию и стал неплохим физиономистом, так что не было ничего удивительного в том, что и оператор и режиссер одновременно обратили внимание на тетушку Зандбург.

— Вы великолепны! Прямо как по заказу! — возликовал Крейцманис и принялся трясти старушке руку. — Прошу вас, присядьте, то есть, конечно, стойте... В театре вы бывали?

— Театр — моя стихия! — тетушка Зандбург выпрямилась, насколько ей позволяли годы. — В драмколлективе нашего домоуправления мне доверяют самые ответственные роли. И только здравый смысл вынуждает меня отказываться от таких образов, как Гретхен или Дездемона. В моем возрасте позволить убить себя на глазах у публики какому-то ревнивцу-негру...

— В нашем фильме подобные страсти вам не грозят. Роль бывшей домовладелицы для вас будет сущий пустяк, — успокоил Крейцманис. — К примеру, попробуйте произнести такую реплику: «Как вспомню свой первый бал в этом зале!.. Высший свет города!.. Даже капитанш не пускали на порог...»

— Неправда! — запротестовала Зандбург. — Мой покойный в ту пору ходил всего вторым штурманом, но я не пропускала ни одного званого вечера.

— Еще бы! Вашему папаше принадлежала оптовая торговля и трехэтажный дом на Гертрудинской, — вмешался в разговор стоявший рядом старичок.

— Как не совестно говорить такие вещи, товарищ Тимрот! Мой отец обанкротился еще в тридцать первом году и потом до самой смерти работал простым судебным исполнителем.

— Бог дал, бог и взял, — прочувствованно заметил Тимрот.

— Лилия, глядите-ка, вот он, наш проповедник-баптист! О лучшем просто грех мечтать! — восторгался режиссер. — Снимайте, что вы глаза вылупили... Такая везуха прямо с самого утра. Янсон, запишите адреса и паспортные данные.

— Я? — выдохнул Тимрот. — Зачем вы вводите меня в соблазн? Ведь в писании сказано: бесчестье — удел того, кто гонится за благами на этом свете.

— Прекрасно! — Дунце опустила камеру. — Благодарю вас, достаточно. Я смотрю, вы уже начинаете вживаться в роль.

— В какую роль?

— В образ брата Сигизмунда, — пояснил Крейцманис. — Есть у нас по сценарию один такой святоша.

— Господи, не дай взять грех на душу... Я хотел сказать... Нельзя ли сыграть кого-нибудь еще? Ближе к трудящимся...

— Нет, нет, нет! Роль проповедника будет сидеть на вас прямо-таки с иголочки, — агитировал директор картины Янсон. — Платить будем восемь рублей за съемочный день и по столько же на озвучивании.

— Что ж, это еще куда ни шло, — заметила Зандбург. — Скажите, а в надписях наши фамилии будут?

— Сейчас трудно сказать, — режиссер спрятал улыбку в свой большой носовой платок. — Если очень хорошо сыграете...

— Насчет этого можете не сомневаться, — с холодком в голосе перебила тетушка Зандбург. — Но я все-таки попрошу сохранить мое инкогнито или дать возможность выступить под псевдонимом. Опасаюсь, как бы высокопоставленные родственники не истолковали мой шаг превратно и не подумали, что я гонюсь за славой или за деньгами.

Теперь никто уже не помнил, каким образом к Райте прилипло прозвище «Кобра». Фигура ее вовсе не была по-змеиному гибкой, нос ее не украшали очки, и волосы тоже не были настолько пышными, чтобы хоть издали напоминать клобук кобры. Да и по характеру своему эта шестнадцатилетняя пухленькая блондинка была скорее добродушной, нежели ядовитой. Она была единственной девчонкой, которой удавалось вот уже несколько лет состоять в компании «заклятых холостяков». Эта братия носила неведомо где раздобытые значки-эмблемы с буквами ВАБ — Вентспилсская Автомобильная База, — которые расшифровывала как «Великие американские бизнесмены». Райту они терпели в своей бражке по нескольким причинам: если скандинавским морякам после третьей рюмки на глаза попадалась Райта с ее невинной улыбкой, по-детски пухлыми щечками и голубыми очами, в которых светилось наивное доверие, то им начинало казаться, будто они не в Вентспилсе, а в своем далеком Нарвике, Хаммерфорсе или Пори и к ним навстречу бежит с развевающимися по ветру рыжеватыми волосами их невеста. И они принимались щедро ее одаривать — жевательной резинкой, сигаретами, шариковыми ручками, пробными флакончиками духов, пестрыми расписными косынками. Райта никогда не пыталась что-либо присвоить себе, отдавала все в общий котел, который пополнялся скупленными и выменянными вещами. Не менее полезной оказывалась девушка и когда требовалось что-нибудь сбыть. У нее были знакомые перекупщики еще с тех времен, когда мать в трудные минуты заставляла ее на рынке в проходах между ларьками распродавать подарки, присланные дедом из Канады. Но потом из заграницы пришло письмо в черной траурной рамке, вслед за ним на почте в последний раз была получена посылка с обратным адресом уже покойного Яниса Клявиня, и на этом сей источник доходов навсегда иссяк. Осталась лишь сноровка безошибочно находить вероятного покупателя и по его виду определять наиболее подходящую цену товара. Еще «бизнесменам» нравилось и то, что Райта никогда не выказывала сомнения в их превосходстве и праве повелевать и подчинялась всем распоряжениям Мексиканца Джо и даже Герберта Третьего.

Герберт Кагайнис по-прежнему именовался Третьим, хотя оба его старшие тезки уж больше года как выбыли из сплоченных рядов ВАБа. Первый теперь работал в угальском леспромхозе, поскольку сам пришел к выводу, что спокойнее зарабатывать деньги честным путем. Второму эту мысль пытались внедрить в голову воспитатели исправительно-трудовой колонии.

Остальные бизнесмены еще не заслужили особых прозвищ и назывались обыкновенно — Янка, Рудис, Владик и Славик. Однако в мероприятии, намеченном на то утро, оба брата Морозовых играли выдающуюся роль. Ведь никто иной как они разузнали у своего отца — сменного диспетчера порта — о том, что в Вентспилсе для пополнения запасов воды и топлива ошвартуется и простоит несколько часов судно «Хелена». У ребят не было сомнения, что моряки с самого утра сойдут на берег отведать местного пива, и потому несли свою «вахту» в Парвенте. Удалось матросам утолить свою вечную жажду или нет — неизвестно, но иностранцы были перехвачены неподалеку от ворот порта, «бизнесмены» у них закупили по дешевке четыре блока наилучшей голландской жвачки и даже отменные наручные часы для водолазов, о которых Мексиканец Джо мечтал давным-давно. Неважно, что механизм у них был дрянной: штамповка и ни одного камня, зато вид — закачаешься!

В данный момент часы перекочевывали с руки на руку, вызывая огромное восхищение. Мальчишки даже не осмеливались перевести стрелки или нажать кнопку хронометра — столь угрожающим было выражение лица нового владельца сокровища.

— Эта покупка отбрасывает нас на две недели назад, — недовольно проворчал Герберт. — И в каникулы куда трудней расторговать по штуке эту чертову жвачку.

Мексиканец Джо, чувствуя себя в известной степени виноватым, пытался найти хотя бы теоретическую возможность залатать непредвиденную прореху в общей кассе.

— Если удастся раздобыть три пары джинсов, мы завтра же будем разгуливать с «Сикурой» под мышкой.

— Кончай заливать! — махнул рукой Рудис. — Станут тебе иностранцы разводить канитель с джинсами. Их привозят только наши. И цену им знают получше нас с тобой.

— Вчера в магазине давали «Милтон» по семнадцать рублей, — сообщила Райта. — Вполне приличные...

— Мягковаты. И разве это лейбло: какой-то беззубый тигр? — Герберт собаку съел на импортных товарах. — Эти шкарята похожи на настоящие «Леви-Страус» не больше, чем Рудис — на Метревели.

— Метревели играет в большой теннис, а я — в пинг-понг. — Обиделся не на шутку Рудис.

— Если для тебя главное фирма, — предложил Славик, — у меня дома есть старенькие «Райфлы». За пару пачек сигарет отпорю для тебя лейбло. Лепи на задницу и носи на здоровье.

— Надо с кем-нибудь договориться, чтобы привез десяток этикеток, — задумчиво проговорил Владик. — Отец рассказывал, в Роттердаме есть такие маклацкие лавчонки, где можно достать, чего хочешь, А если нету денег, можно выменять и на водку. «Экстру» берут не очень, а «Кристалл» или «Старку» — за милую душу.