Непридуманная жизнь. Повесть, рассказы, стихи - Станислав Чернецкий

Ну, как говорится, с горем пополам доехали до ст. Шилка. До поселка Доросун, где жила т. Фиса, еще 5 км. Что делать, пошли потихоньку пешком со всем скарбом, тяжеловато однако. А тут мужик на подводе катит. «Вы куда, лишенцы?» Папка рассказал куда, к кому, зачем. А он знает т. Фисину семью и сам предложил: «Ну, всех не возьму – груз есть, да и лошаденка дохлая – а бабу с дочкой и вещами, так довезу». «Вот спасибочки!.» Погрузили скарб в телегу, мы с мамой забрались и как королевны поехали, ну а мужики – пешедралом, так без вещей то и ничего.

Добрались и, на первое время у т. Фисы остановились. Домик хоть и маленький, но поместились все – и их семья и наша – в тесноте да не в обиде.

Начался новый период в жизни нашей семьи, и начался не плохо. Папку, и в самом деле, на работу на рудник в пос. Байцетуй, в нескольких км от Доросуна, взяли. Руду они там что-ли добывали. И, самое удивительное, сразу, как папка устроился, полдома с участком дали. Вот радость-то. А то, конечно, у т. Фисы, в тесноте да не в обиде, но уж больно места мало – попами друг об друга бились. А в своем доме хорошо, да и огород можно обрабатывать, на зиму запасы.

Одно только, достали нас клопы. Что мы с мамой только ни делали: воду кипятили и все щели кипятком проливали, какую-то траву мама собирала и раскладывали по всем щелям и углам, какую-то жидкость доставали и проливали. Вроде стало поменьше, но совсем так и не избавились. Ну ничего – живем. Мама по дому я с ней, мальчишки в школу пошли, папка на руднике работает. Вроде как – жизнь налаживается. Место нам понравилось. Поселок – это не наша деревня, и по обширнее и народу по боле, повеселее. И подружки какие-то у меня и у братьев друзья, да и жить стали по лучше, папка больше, чем грузчиком получал.

Но опять работа у него была очень тяжелая. Работать поставили откатчиком – вагонетку из забоя выкатывать и разгружать. Вагонетка сама под тонну весит, а с рудой – не знаю сколько, но очень много. Вот папка со товарищи загружал ее рудой, выкатывал по рельсам из забоя и разгружал. Если никакой профессии нет и этому рад, да и семья устроена и кусок в доме есть.

Все вроде хорошо. 1936 год.

Но у русских долго хорошо не бывает. Если хорошо – жди беды. Так не заставила себя долго ждать. Полгода или чуть больше папка проработал, как случилась беда. Откатывали тележку из забоя, а она сошла с рельсов, да еще и груженая. Вся работа встала. Забойщики не работают, руду некуда отгружать. Время идет, а норму, хоть обкакайся, но выполни. Вагонетка и пустая то тяжелая, а уж груженая вообще не подъемная. Это, значит, нужно ее прямо на месте схода на землю разгрузить, поставить на рельсы, снова загрузить и только тогда откатить. А время уйдет черт знает сколько. И решили они вагонетку приподнять и поставить на рельсы как есть – груженую. Ну, есть ум? Попытались. Да так, что у папки в спине что-то хрустнуло, была страшная боль, потерял сознание. Очнулся, а встать не может, и ноги не идут, отказали ноги. Так из забоя на носилках вынесли и в больницу увезли. В больнице говорят, что, наверное, ходить не будет, что-то серьезное с позвоночником.

Вот и закончилась хорошая жизнь.

Но папка мужик здоровый, да и куда деваться – семья на руках, как-то выкарабкался. Что уж там врачи делали, не знаю, может и природное здоровье помогло, но через месяц он пришел домой на своих ногах. Еще месяц был в санатории. И вроде окреп, нормально все, но на тяжелую работу больше нельзя, врачи не пускают. Сказали: «Скажи спасибо, что вообще ходишь! Что само по себе удивительно. А начнешь тяжело работать – ног лишишься». Ну, хоть сам живой, а то представляешь – мама с тремя детьми, да еще и четверным беременная.

Ну а какую работу найдешь на руднике не тяжелую, она вся для здоровых людей. Стал папка по поселку работу искать: где дрова поколет, где что починит, где еще что, но это ж не заработок, даже штаны по нормальному не поддержишь. Написал он сестре в Красноярск, так просто, как сообщение о жизни, ни на что не надеясь. Сестра отписала, что в Красноярске с работой тоже швах, но ее муж с мужиками какую-то артель организуют, чего-там хотят делать, может, и ты сгодишься, родная кровь, не пропадать же. Папка задумался. А на дворе зима, мама на восьмом месяце беременности, мне, вот в декабре, 7 исполнится. А парни уже подросли и – Миша, старший брат, пошел работать и в техникум на бухгалтера поступил, 15 ему было, уже самостоятельный, Валя, средний, пять классов закончил, 12лет, поступил в ФЗУ, где его днем кормили, а потом общагу дали, он там жил. Тоже, наверное какие-то деньги получал, ведь они там не только учились, но и работали, значит проживет, да и старший брат рядом. Решили папка с мамой съездить в Красноярск, посмотреть, если получится, то и остаться, и меня с собой, конечно, куда ж девать. Так и поехали, пацанов в Доросуне оставили, а сами в Красноярск.

(Тут мама всполошилась: «Ой, сынуля, да уже 3 часа ночи. Ложись-ка спать, миленький мой. Совсем я тебя заговорила. Ложись, ложись. А я посудку помою, да тоже баиньки». «Мам, давай утром помоем?». Возмущенно: «Да что же она всю ночь киснуть будет. Я быстренько». «Ну, давай я, я по моложе». Иронично: «Ага. Это ты за тысячи километров летел, чтобы в три часа ночи посуду мыть». В приказном тоне: «Иди спать». Вся в деда, не повоюешь. Пошел спать. Завтра, вернее сегодня вечером, попрошу рассказывать дальше. Будет вечер – будет продолжение.)

Часть 3. Вечер второй

(Странный механизм – человеческая память. Очень избирательный. Я стал задумываться: почему я так мало помню из детства?, после того как моя жена, Алла, сказала, что очень хорошо помнит себя с двух лет. Да и мама про детство рассказывает, как будто вчера это было. Попытался я покопаться в черепушке, но кроме отдельных разрозненных эпизодов, ничего. Да и то что запомнилось, не соотнести с датой происшедшего. Почему? Совсем память никудышная? Помню был эпизод, который остался в моей памяти. Мама с папой работали посменно, а меня, чтобы был под присмотром, отдали в круглосуточный садик. Садик был далеко, за городом, почти в лесу и до дороги на город было 2 км. Помню, поили нас там рыбьим жиром, чтоб рахита не было. И такая это была гадость, что половину детей после приема рвало. До сих пор, как вспомню, рвотный позыв появляется. Мамы с папой и сестры нет рядом. Мне плохо было – жуть. И решил я сбежать. Подговорил друга, и мы сорвались. Но первый раз не получилось. На полдороги навстречу нам воспитательница попалась. Нас не увидела, мы в лес сиганули и, обратно быстрее ее в садик пришли. А второй раз убежали, и даже до города доехали. Но на выходе из автобуса, нас – двух шкетов – кондукторша задержала, все выяснила, ну мы маленькие, раскололись, вернее легенды не придумали, чего это мы в автобусе катаемся, и обратно на этом же автобусе в садик увезла. Зато меня и друга сразу из этого садика забрали родители. Вот почему это запомнилось? И другие эпизоды: или плохие, или очень хорошие запомнились, а в общем детство не помню. Да и не только детство. Уже и во взрослой жизни иногда вспоминаешь событие, а дату, когда было, не помнишь. Стал спрашивать у родных, друзей, знакомых: как у них? И для себя сделал такой вывод. Память у мужчин и женщин разная. У мужчин, в основном, разрозненная, зачастую не соотнесенная с датами и возрастом. У женщин более упорядоченная, разложенная по полочкам: какое платьеце во 2 группе детсада на праздник 8 марта, в 4 года было у нее, а какое у Дашки, помнит. Но общее для памяти всех людей одно. Когда человеку хорошо в жизни. он это плохо помнит или не помнит совсем. Да и правильно. Зачем помнить, когда хорошо. Так должно быть по жизни. Для этого человек рожден, это заложено в нем при рождении – чтобы было хорошо, это природа подразумевает само собой. А вот когда событие выбивается из этого «хорошо» в ту или другую сторону т.е. или очень хорошо или очень плохо, память это обязательно фиксирует. Фиксирует для того, чтобы человек мог сравнивать и понять: «Что такое хорошо, а что такое плохо».

Был второй день моего гостевания у мамы и, соответственно, второй вечер. Наконец, мы уселись на кухне, я с коньяком, мама с чаем. Ну, что там дальше?

Мама стала рассказывать, а я, как будто смотрел продолжение фильма: про то время, про ту жизнь, про ту семью, как будто это не моя мама, а просто кино показывают. И что с ними будет?)

Ну что. Приехали в Красноярск и остановились у маминой сестры т. Нюры (Анна). Хата на правом берегу Енисея, не большая. Своих детей 5 да мы трое. Опять в тесноте, да не в обиде. Ну всем не привыкать, проходили. А папина сестра жила на левом берегу. Пошли мы к ним в гости. До моста на другую сторону километра 3, а дом то вот он, напротив, через реку. Если через мост, то до моста 3 км, в обратную сторону по другому берегу, тоже, соответственно 3 км, и по мосту 1,5. Итого 7,5 км. Ни фига себе крючок. А Енисей уже встал, и народ через реку прет, и ничего. На улице метель, ветрюга с ног сбивает, но решили – надо идти. Кому надо? Зачем надо именно сегодня, а не завтра или через день в хорошую погоду? Пошли. Папа держит маму, мама меня, и потихоньку чапаем. До реки спустились, ничего, хоть ветер и сильный, но за деревьями идти можно. А как на реку вышли – никакого укрытия, а Енисей широкий, идти далеко. Лед скользкий, зараза, падаем, кое-как поднимаемся, маме на 9 месяце беременности совсем подниматься тяжело, но идем. В очередной раз падаем, мама выпускает мою руку, чтобы подняться. А я худенькая, легкая, как пушинка. Тут порыв ветра сильный и меня по льду понесло, и несет так быстро, как будто задница маслом смазана. Зацепиться не за что, затормозить не могу, качусь на попе и спине, а остановиться не могу. И несет то прямо на полынью, того и гляди в Енисей плюхнусь, а оттуда уже точно не выбраться. Слава Богу, папка увидел, да рванул за мной. Как он на ногах устоял, не упал на скользком льду, да под лед не провалился, к полынье лед утончается, но догнал меня, наверное, как спринтер на короткую дистанцию бежал. Догнал, схватил, до полыньи не доехала. Вернулись к маме, а она сидит охает, сама то бежать не может.