Серпентариум - Влад Козлов

послушать, лишь бы отвлечься от своего бытия. Промычал мне одно только, мол, когда слушает голоса снаружи – они закрывают крики внутри. Ну я и завёл его в свой подвал – покажу ему свободы немного, да и сам разговорюсь. Решил, что потравлю свои истории из жизни, вдруг сможет отвлечься человек. Все равно ему немного на вид осталось, пусть перед уходом хоть поговорит со мной. Хотя бы он – всё равно. Лишь бы в подвале тепло было, и мы с ним поговорим.

Ключи от подвала у меня всегда были. Я подрабатывал дворником и по–совместительству вышибалой бомжей из подъездов/парадных/бесплатных секс–аудиторий или как там вы все их называете. А как ушел – копию ключика себе оставил. Всяко пригодится какую–нибудь встречную–поперечную на экскурсию сводить со всеми вытекающими, вот и решил сохранить на всякий случай.

Мы шли с Лёхой вниз. Шаги отстукивались в такт биению в висках от вчерашнего похмелья. Я долго ждал этот разговор, наверное, всю свою жизнь. Оттого и побрился утром, что если вдруг вечер закончится плачевно для одного из нас, то пусть он уйдет красивым, будь то тот свет, или этот.

Открываю дверь – она плачет. Громкий визг и истерический смех. Казалось, что в этом скрипе вся палитра эмоций. Лёха прошмыгнул внутрь и уселся на старый стул. Убранство моего тайного логова было скромным, но антуражным. Стол, украденный у закрывающейся местной кафешки, пару стульев с мусорки и тележка из продуктового магазина, в которой я носил найденные мной одеяла и куртки, приличные с виду. Я их, конечно, стирал, но воспоминания о чужом запахе на них остались еле видимыми желтыми пятнами.

Хлопок двери и всё. Назад дороги нет, впереди нас ждет рассказ, очень долгий. В этой комнате теперь я и он – как единое целое. Наконец я нашел его! Этот человек выслушает всё, что я ему скажу. Он никуда больше отсюда не уйдет. Мы теперь не Алис и Лёха, мы теперь – один организм. Мы – это комната с торговой тележкой. Мы – это жизнь наша. И мы шагнули на свою последнюю дорогу, где хлопок двери – это первый шаг.

Ну о чём же мы поговорим? Да, Лёха, ты прав. Каждый из нас – животное. Животное со своими страхами, надеждами и грёзами. Мы ужасные, уродливые и больные – ты и я. И поэтому я расскажу тебе о телах, что встречал в своей жизни. О да, ты ведь любишь тела? Точно любил, до недавнего случая. Девушек, ladies, madams, pussies, whores – ты всех любишь и любил. Так давай напоследок я расскажу тебе о них.

2

Лёха, ты заебал, слушай если я рассказываю. Вот с тобой что ни разговор, то уныние сплошное. Тебе рассказываешь–рассказываешь, а ты то ногой трусить начинаешь, то взгляд отводишь, то в стену втыкаешь. В глаза мне смотри, собака подмосковная, когда я с тобой разговариваю. Ишь ты какой, интересный гражданин, тоже мне. Ну так вот. Присаживайся поудобнее на вон ту табуретку, двигай её сюда и садись. Прости, что заранее не перевернул её для тебя. Ты просил меня рассказать об отношениях с моими дорогими и не очень ladies? Просил ведь, да? Ну так слушай! Я тебе столько всего расскажу, ебанёшься. Там одна веселее другой. Не такой богатый опыт, конечно, как у тебя, но рассказать есть что, это точно.

Я вообще со стародавних времен своих к девушкам внимание питаю, да вот только в школе никогда этим не пользовался. В школе я был хорош, но лишь снаружи. Внутри я был забит и зачухан. Мои интересы всегда были только лишь моими интересами, и никто их не разделял толком. А кто разделял – того пиздили беспощадно. Меня вот только не трогали, уважали немного. Я корешился с лидерами своего класса, и они мои интересы всегда явно принимали за дурь, которую талантливо и постепенно выбивали из меня. Хорошо вот в наше с тобой время жить! Очки носишь – ты стилёвый, а не очкар. Смотришь аниме – мать дома не грустит, все знают, что это норма. А в те времена все вокруг стремились выколотить из себя всю «дурь». Я в приличной школе учился, мы, почитай, и не дрались толком. Так – моральное угнетение с лёгкой ноткой доминирования, не более. Так и жил я. Старался уметь воспринимать чужое в ущерб своему. Интересные времена были. И знаешь в чем прикол? Уже тогда меня на стерв тянуло. Найду какую–нибудь сумасшедшую да влюблюсь до беспамятства. Шестой класс, а я сплю и вижу, как мы с моей шестиклассницей встречаем закат на каком–то лайнере…

Да хорош ржать, Лёха! Я тогда ещё не знал, что любовь – это гораздо сложнее, чем просто яхта, лайнер, кемпинг, сквиртинг и прочее романтическое мракобесие. Ну так вот… Не перебивай меня, слушай! Влюбился я в неё, как олух. Ты запоминай! Когда я стану старым дураком, ты приходи ко мне и пересказывай это. Ты моложе меня, немного. Хотя, как ты придёшь, сам–то при смерти.

Ну так вот… Ходил я за ней постоянно. И с ума сходил. Нравилась она мне. Такая тонкая вся, лаконичная, тупая, смешная. А глаза какие! Господи, если бы я мог, то я бы обязательно выковорил их из её черепа, облил бы пластиком жидким и носил бы с собой, как брелок. Смотрел бы на него в метро и дома, настолько они красивые! Синие–синие такие, аж светились. Она танцевать любила, я всё время смотрел на неё сзади, «лаконичность» оценивал. Нюхать её любил очень. Так и нюхал её до выпускного класса. Пол города её ебали, а я её нюхал. Духи запоминающиеся были, она ими рано пользоваться начала. Рано духами и поздно лифчиком. Мне кажется, я поэтому и такой высокий, что всё юношество пытался посмотреть ей через плечо в разрез футболки, разведать обстановку. Я в те годы сиськи только на картинке и видел, а потрогать мог разве что в автобусе плечом случайно, и то у тётки какой–то взрослой. А у неё нет, ни за что и никогда, смотреть только пытался. Она была серьёзная такая вся, недоступная для меня. Мне нужно было срочно разработать план действий по захвату этой мадам. И, признаться честно, пытался сделать это несколько лет. Но попытки некоторые такие тупорылые были, что представить страшно. Вот одна из них.

Мой дедуля часто копался в мусорках