Танец Лилит - Гордей Дмитриевич Кузьмин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Паренёк молчал, не говоря ни слова, его взор был увлечен. Но позже он всё-таки ответил: – Я не хочу сегодня танцевать.
– Понравилась? – спросила с явной ревностью в груди.
– Нет, просто выглядит… юродиво. Ты знаешь, как её зовут, Юлия?
– Я – нет, но мне сказали, что имя её довольно интересно, так вряд-ли бы назвали кого-то… Её зовут Лилит. Фамилия мне неизвестна. – промолвила дева, слегка приспустив маску. За ней скрылась божья, ну или дьявольская красота… Дале она проговорила: – Не хочешь покурить?
Юнец ответил утвердительно, кивнув башкой.
Сигареты тлели, их томный и молчаливый диалог был завершен. Они уже стояли без масок. Дева с карими глазами, шикарными и пышными волосами что-то говорила о своём. Даниэль её не слушал, все мысли были заняты той, что ныне вышла, дабы освежиться на балкон в компании какой-то девушки. Они стояли, о чем-то беседовали. Даниэль тоже вел беседу, изредка отвечая на вопросы, но ответы были те по типу: «Да», «Нет», «Не знаю».
Вот и вечер начал подходить к концу. Всё стало тише, дева всё была внутри. Юлии рядом с Даниэлем уж не было давно, она устала и отправилась в кровать, но тут пронзила память, нахлынувшись волной.
Всё стало туманном вокруг, он поглотив Даниэля с головой. Перед глазами только кадр: лежащая мать на смертном одре, и он, сжимающий её руку. Та говорит ему: – Мы встретимся с тобой ещё однажды, сынок… Я обещаю, мы будем вместе и едины.
И зал, наполненный людьми молчал, лишь тусклый свет фонаря изо окна обличал их лики. Тогда на дворе была уж ночь. Женщина скончалась. В муках. Было плохо, тяжело, но помнил он слова её, что звучали, словно приговор. Он часто посещал пустую комнату, где уже давно не было трупа. Он всё ходил, осматривал пыльные книги, а после реже начал посещать комнату, реже вспоминать стал, а ночью спать по-крепче начал. Всё наладилось, что как-будто бы никто не уходил из жизни. Но ту ночь и вечер перед смертью глаза и голова запомнили навсегда.
И тут он понял, что дева чем-то напоминает ему мать… И он решился подойти, когда она стояла в уголку, попивая сок.
– Здравствуйте. Вы прекрасно танцуете. – промолвил Даниэль, пытаясь держаться по-увереннее. Но его сковал животный страх. Не тот, который у людей случается при знакомстве, а тот, когда они видят летящую им в голову пулю, слышат спуск курка, слышат выстрел…
– Спасибо! – ответила девушка, посмотрев на Даниэля, – Это же Вы… тот парень, которого я встретила на входе. – она озарила своими небесными очами паренька, пройдя вглубь всех заветных тайн души, что скрыты от очей других, что скрыты за плесенью, выставленной на показ, что скрыты глупостью. Он словно болото: снаружи ужасно, внутри всё гниёт и плавают утопленники, связанные по рукам и ногам, там задыхаются люди, не успев выплыть, оттуда рыбы выпрыгивают на берег. Там даже черт даст заднюю. – Вы весь вечер стояли в стороне, изучая меня и мой танец, так и не решившись позвать меня. – она поправила свои волнистые белые, словно чистый кокаин, волосы, – Не желаете пригласить сейчас? – усмехнулась она, схватив своими нежными и приятными руками, словно облако, руки Даниэля. – Я уверена, Даниэль, что вам понравится! – она повела его в сторону, где танцевали люди.
«Что?…» – думал юнец, пытаясь прийти в себя от подобного неожиданного выпада, «Она позвала меня…» – его руки коснулись её осиной талии, которую он схватил своими мужскими руками, поглаживая по ней, словно гладил по мечте, словно гладит некогда возлюбленную деву выпускник на последнем пиршестве класса, словно суицидник гладит пистолет перед тем, как застрелиться.
И она вошла с ним в танец, словно взявшись за руки вошли они в рай, но после осознание пришло, что это был алый костер ада, но было плевать, ведь её пухлые губы рядом с его губами, а глаза взирают друг другу, пробивая насквозь, словно пули, что полетят в ребенка на войне. Они плясали, словно мастера, словно миллиарды лет сопряжены с точке «Жизнь». Так тут соприкоснулись в танце жизнь и смерть. И этот танец всем разбивал сердца, ведь они не могли понять как может смерть танцевать с жизнью. Но кто ж из них живой, а кто мертвец уж несколько лет?! А ответ прост. Но не отвечу, ведь дева перебьет: – Давай сбежим? – молвила богиня, что стояла пред тем, кто был согнан с небес, молвила красота природная, что заточена в клетке, что носит жестокое и скучное название «Тело».
И он схватил её за руку и направился к выходу, но она была быстрее, она бежала, бежала от бесов, что жадно смотрели им вслед, желая сожрать, обглодать все кости, вот такие отныне люди. Врата раскрылись им, несла их муза, нес их ветер! И молвил её чудесный рот: – Я знаю одно чудесное место… Тебе очень понравится! Доверься мне.
И он, не проговорив ни слова, направился за ней, но трепет был, трепет… Словно пред ним первородный яд, что разрушит ему сердце, а может жизнь, кто уж знает, но рано или поздно из мальчика наконец пора стать мужчиной. Но, увы, всё зависимо, как без травм не восстановиться, как без смерти не воскреснуть, но кто уж тут воскрес, ежели Иисуса не считать?! Да тут не было никакого Иисуса, был только тот, кого зовут Денницей.
И вот пред ними ночью и мраком покрытый парк. И вот пред ними здание с надписями: «Зеркальный лабиринт», и вот дева, улыбаясь, смотрит прямо в глаза, говорит: – Ну что, пойдем?
Он остолбенел, наклонился, дабы поцеловать. И тут мир поставлю на паузу, чтобы они подольше насладились моментом, а я пока опишу, насколько прекрасен был тот поцелуй: представьте себе теплый ветер в поле цветов, а теперь представьте, как вас облетают пчелы, окружая вас чудесной и вкусной пыльцой, а пред глазами раскрывается полотно невероятного художника, а далее вы падаете в плен цветов, что обвивают вас своей красотой, пленят вас, привязывают к себе, давая наслаждаясь запахами, наслаждаясь тем медленным течением облаков, что скоро надоест. Но поцелуй этот никогда не надоест. В это
