Зая - Настя Дробышева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я ощутила влагу на виске и вдруг поняла, что плачу.
– Зая! – я распахнула слипшиеся глаза и поцеловала тебя в нос. Сухой, бархатный. На губах остался привкус травы и горечи. – Спокойной ночи, Зая!
**
Ветеринар сказал, что у тебя линька, и прописал витаминные добавки и альбуцид от конъюнктивита.
Утром перед работой мы по традиции чаёвничали. Я пила молочный улун из своей модной стеклянной кружки, а ты пыхтел рядом, на подстилке, с тампонами, смоченными в чифире, на слезящихся глазках. Это тоже от конъюнктивита.
За окном, в фиолетовой тьме, порхали пухлые снежинки. Из колонок согревающе пела твоя любимая Билли Холидей: “Hush now, don’t explain, just say you’ll remain…”
– Скоро Новый год, Зая.
Я погладила тебя по лбу – ты шевельнул носом.
– Что ты хочешь на Новый год, Зая? Килограмм морковки? Новую подушку? – я усмехнулась и посмотрела на часы: пора было выходить. – Потому что новый монитор, боюсь, тебе теперь ни к чему!
Я решительно отставила кружку и встала. Ты сидел не шелохнувшись.
– Вчера звонили с твоей работы, Зая, – я неумело красила губы левой рукой и поглядывала на тебя в зеркало. Ты нахохлился, как курица. Нет – как индейка. Гигантская бройлерная индейка. – Я сказала, что ты на больничном.
Ты дёрнулся, и один чайный тампон упал на подстилку. Теперь ты выглядел как одноглазый Джо в мультфильме для девочек.
– Ну, а что мне надо было сказать?.. – я подошла к тебе и прилепила тампон на место. – Глазик почти выздоровел! Не то что моя рука… – проворчала я, помотав перед твоим носом перебинтованной кистью. Ты задрожал. – Ладно, мир. Проехали уже.
Я стала обуваться.
– Не бесись тут без меня, не скучай! Туалет – в песке, и только там! Еда – в миске! – я потрепала тебя по холке перевязанной рукой и чмокнула в мохнатый нос. – Люблю тебя, Зая!
Ты покорно потёрся мордочкой о бинт. Кажется, тебе стыдно. Ещё бы! Ведь вчера у ветеринара ты со всей дури лягнул меня своими лапищами! Знаешь, Зая, абьюза в семье я не потерплю.
**
Вечером я шагнула во мрак квартиры, и меня обдало режущим холодом. Неужели я не закрыла окно?
Дверь в комнату была распахнута настежь и зловеще поскрипывала. Меня пробил озноб.
– Зая! – я бросила сумку и крикнула во тьму. – Где ты, Зая?
Щёлкнула выключателем, подскочила к окну, захлопнула ставни. Осмотрелась. Снова распахнула окно и высунулась по пояс.
– Зая! – морозный ветер полоснул по щекам, я запрыгнула на подоконник и, держась за раму, вгляделась в черноту асфальта. Внизу просигналила машина, закутанный прохожий приостановился на секунду и, натянув капюшон, просеменил мимо. Я сощурилась: кирпичики тротуарной плитки, забитые урны, канализационные люки с пятнами испражнений на крышках. Везде что-то дёргалось и белело: сигареты зажигались и гасли, плевки поблёскивали и замерзали, полиэтиленовый пакетик летал по автотрассе. Голова закружилась. Я отшатнулась от окна и закрыла ставни.
– Зая! – я выбежала в коридор, метнулась в ванную, выскочила в кухню. Глянула в ящики, холодильник, мусорный бак. Кинулась назад в комнату, залезла под стол, отшвырнула пуф, разбросала стулья…
– Где ты, Зая? – прошептала я, стоя перед смятой подушкой. – Прости меня!
Щёки мои горели. От ужаса и вины.
Я упала на кровать и зарыдала.
– Я просто забыла, Зая… – хрипела я в пододеяльник, захлёбываясь слезами и слизью. – Просто забыла, прости…
Я с силой ударила себя кулаком по лбу и закашлялась.
Вдруг откуда-то снизу донёсся шорох. Я замерла и посмотрела на пол.
Из-под кровати показались уши.
– Зая! – я села на паркет и вытащила тебя из укрытия. – Прости меня, Зая!
Я сгребла тебя в объятия и поцеловала. Ты уткнулся носом мне в шарф и свернулся калачиком – тяжёлый, взъерошенный, тёплый, мой. Мой Зая.
– Ты же не пытался покончить с собой, правда? Ты же не бросишь меня, Зая? Я так тебя люблю! – шептала я в ухо, баюкая тебя, как ребёнка.
Я легла на пол, прямо в пальто и ботинках. Ты сопел за пазухой. Я слышала гулкое биение сердца. Твоего или моего – не знаю.
Тускло светила лампа, за окном скрежетали шины, уютно грела батарея. Между ресницами затанцевали тени, и я закрыла глаза.
Проснулась я оттого, что ты чихал. Значит, всё-таки простудился.
Я села, опершись о кровать. Минутная стрелка дрогнула и задержалась на четверти первого. Огни за окном гасли и гасли… Мой маленький бог из фонарей сегодня был одноглазым.
На красном войлоке пальто серели комки пыли. По моей ноге полз шустрый жучок-кожеед. Я стряхнула его на паркет и погладила тебя по спинке. Ты тихонечко заурчал.
**
В субботу мы гуляли в Сосновке. Мои резиновые сапожки хлюпали по болотной слякоти, голые деревья беспомощно тянулись в белое небо. Ты пыхтел у меня под курткой, изредка высовывая мордочку и нюхая сырой воздух. Уже в четыре закат высветил верхушки сосен – таким же белым, как небо, унылым сиянием. Ты был под стать всей этой тоске – сонный, облезлый, неопределённого цвета, странной судьбы, ты затерялся бы среди этой тихой серости, как росточек чего-то путного среди плесени в горшке.
– Это не случайная метафора, Зая! – я щёлкнула тебя по носу перчаткой, и, кажется, ты улыбнулся. – Всё, что ты выращивал на подоконнике, кануло в Лету.
Ты любопытно повернул на меня морду и расширил свои тёмные глазищи.
– Да, Зая! Лучок мы с тобой слопали, а всё остальное… Я даже не знаю, что это было. Но сейчас там плесень и мошки. Ты уж прости, но землю я выкину…
Я не стала говорить, что забыла поливать твою рассаду. А когда вспомнила, бахнула в неё полбутыли воды за раз.
Мне очень не нравится, как изменилась наша жизнь. И дело даже не в том, что теперь мне приходится по вечерам плестись в супермаркет и тащить домой тяжеленные сумки. Хотя кого я обманываю? Именно в этом. А ещё в том, что я пляшу на кухне до девяти вечера, чтобы сварганить себе что-то посытнее яичницы, а тебе настрогать корнеплодов и вычесать шерсть. Потом вымыть – руки, расчёску, посуду, плиту, пол, снова руки.
– Мне тебя не хватает, Зая! – я присела на корточки у какого-то корявого куста и посадила тебя на гнилую бурую листву. Ты скукожился и посмотрел на меня недоумённо. Я принялась ломать сухие ветки и складывать
