Последний дюйм - Джеймс Олдридж

— Смотри, не подходи к воде! — приказал отец.

Дэви ничего не ответил.

— Акулы непременно постараются откусить от тебя кусок, особенно если подымутся на поверхность, — не смей даже ступать в воду!

Дэви кивнул головой.

Бену хотелось чем-нибудь порадовать мальчика, но за много лет ему это ни разу не удавалось, а теперь, видно, было поздно. Когда Бен уходил в полет, а это бывало почти постоянно, с тех пор, как ребенок родился, начал ходить, а потом становился подростком, он подолгу не видел сына. Так было в Колорадо, во Флориде, в Канаде, в Иране, в Бахрейне и здесь, в Египте. Это его жене, Джоанне, следовало постараться, чтобы мальчик рос живым и веселым.

Вначале он пытался привязать к себе мальчика. Но разве чего-нибудь добьешься за короткую неделю, проведенную дома, и разве можно назвать домом чужеземный поселок в Аравии, который Джоанна ненавидела и всякий раз поминала только для того, чтобы потосковать о росистых тихих вечерах, ясных морозных зимах и тихих университетских улочках родной Новой Англии? Ее ничто не привлекало ни в глинобитных домишках Бахрейна, при 110 градусах по Фаренгейту и 100 процентах влажности воздуха, ни в оцинкованных поселках нефтепромыслов, ни даже в пыльных, беспардонных улицах Каира. Но апатия (которая все росла и наконец совсем ее искалечила) должна теперь пройти, раз она вернулась домой. Он отвезет к ней мальчонку, и теперь, когда она живет там, где ей хочется, Джоанна, может быть, сумеет пробудить в себе хоть какой-то интерес к ребенку. Пока что она не проявляла этого интереса, а прошло уже три месяца с тех пор, как она уехала домой.

— Затяни этот ремень у меня между ногами, — сказал он Дэви.

На спине у него был тяжелый акваланг. Два его цилиндра со сжатым воздухом весом в 20 килограммов позволят ему пробыть больше часа на глубине в 30 футов. Глубже опускаться и не надо. Акулы этого не делают.

— И не кидай в воду камней, — сказал отец, поднимая цилиндрический, водонепроницаемый киноаппарат и стирая песок с его рукоятки. — Не то всех рыб поблизости перепугаешь. Даже акул. Дай мне маску.

Дэви передал ему маску со стеклянным забралом.

— Меня не будет минут двадцать. Потом я поднимусь, и мы позавтракаем, потому что солнце стоит уже высоко. Ты пока что обложи камнями оба колеса самолета и посиди под одним из крыльев, в тени. Понял?

— Да, — сказал Дэви.

Бен вдруг почувствовал, что разговаривает с мальчиком так, как разговаривал с женой, чье равнодушие всегда вызывало его на резкий и повелительный тон. Ничего удивительного, что бедный парнишка сторонится их обоих.

— И обо мне не беспокойся! — приказал он мальчику, входя в воду. Взяв в рот трубку, он скрылся под водой, опустив книзу киноаппарат, чтобы груз тянул его на дно.

Дэви смотрел на море, которое поглотило его отца, словно мог в нем что-нибудь увидеть. Но видеть было нечего, за исключением изредка появлявшихся на поверхности пузырьков воздуха.

Ничего не было видно ни на море, которое далеко вдали сливалось с горизонтом, ни на бескрайних просторах выгоревшего на солнце побережья. А когда он вскарабкался на раскаленный песчаный холм у самого высокого края бухты, он не увидел позади себя ничего, кроме пустыни, то ровной, то слегка волнистой. Сверкая, она уходила вдаль к таявшим в знойном мареве красноватым холмам, таким же голым, как и все вокруг.

Под ним был только самолет, маленький серебряный «Остер», — он все еще потрескивал, потому что мотор никак не остывал. Дэви почувствовал свободу. Кругом на целых сто миль не было никого, и он мог посидеть в самолете и как следует его разглядеть. Но запах, который шел от самолета, снова вызвал у него дурноту, он вылез и облил водой песок, где лежала еда, а потом уселся и стал глядеть, не покажутся ли акулы, которых снимал отец. Под водой ничего не было видно, и в раскаленной тишине, в одиночестве, о котором он не жалел, хотя вдруг его остро почувствовал, мальчик раздумывал, что же с ним будет, если отец так никогда и не выплывет из морской глубины.

Бен, прижавшись спиной к кораллу, мучился с клапаном, регулирующим подачу воздуха. Он опустился неглубоко, не больше чем на двадцать футов, но клапан работал неравномерно, и ему приходилось с усилием втягивать воздух. А это было изнурительно и небезопасно.

Акул было много, но они держались на расстоянии. Они никогда не приближались так близко, чтобы на них можно было как следует установить объектив. Придется приманить их к себе поближе после обеда. Для этого он взял в самолет половину лошадиной ноги; обернутая в целлофан, она была закопана в песок.

— На этот раз, — сказал он себе, шумно выпуская пузырьки воздуха, — я уж поснимаю их не меньше чем на три тысячи долларов.

Телевизионная компания платила ему по тысяче долларов за каждые пятьсот метров фильма об акулах и тысячу долларов отдельно за съемку молота-рыбы. Но в этих водах молот-рыба не водится. Были тут две или три безвредных акулы-великана и довольно крупная пятнистая акула-кошка, бродившая у самого серебристого дна, подальше от кораллового берега. Бен знал, что сейчас он слишком деятелен, чтобы привлечь к себе акул, но его интересовал большой орляк, который жил под навесом кораллового рифа: за него тоже платили пятьсот долларов. Им нужен был кадр с орляком на подходящем фоне. Кишащий тысячами рыб подводный коралловый мир был хорошим фоном, а сам орляк лежал в своей коралловой пещере.

— Ага, ты еще здесь! — сказал Бен тихонько.

Длиною рыба была в четыре фута, а весила один бог знает сколько; она поглядывала на него из своего убежища, как и в прошлый раз — неделю назад. Жила она тут, наверно, не меньше ста лет. Шлепнув у нее перед мордой ластами. Бен заставил ее попятиться и сделал хороший кадр с панорамы, когда рыба неторопливо, но сердито пошла головой вниз на дно.

Пока что это было все, чего он добивался. Акулы никуда не денутся и после обеда. Ему надо беречь воздух, потому что баллоны никак не перезарядишь здесь, на берегу. Повернувшись, Бен почувствовал, как мимо его ног прошелестела плавниками акула. Пока он снимал орляка, акулы зашли к нему в тыл.

— Убирайтесь отсюда к чертям! — заорал он, выпуская огромные пузыри воздуха.

Они уплыли: громкое бульканье спугнуло их. Песчаные акулы пошли на дно, а «кошка» поплыла на уровне его глаз, внимательно наблюдая за человеком. Такую криком не запугаешь. Бен прижался спиной к рифу и вдруг почувствовал, как его руку обожгло острым выступом коралла. Но он не спускал глаз с «кошки», пока не поднялся на поверхность. Даже теперь он держал голову под водой, чтобы следить за «кошкой», которая понемножку к нему приближалась. Бен неуклюже попятился на узкий выступ рифа над поверхностью моря, перевернулся и проделал последний дюйм пути до безопасного места.

— Мне эта дрянь совсем не нравится! — сказал он вслух, выплюнув изо рта воду.

И только тут заметил, что над ним стоит мальчик. Он совсем забыл о его существовании и не потрудился объяснить, к кому относятся эти слова.

— Доставай завтрак из песка и приготовь еду на брезенте, в тени под крылом самолета. Кинь-ка мне большое полотенце.

Дэви дал ему полотенце, и Бену пришлось смириться с жизнью на сухой, горячей земле. Он почувствовал, что сделал большую глупость, взявшись за такую работу. Он был хорошим летчиком по неразведанным трассам, а вовсе не каким-нибудь авантюристом, который рад погоняться за акулами с подводным киноаппаратом. И все-таки ему повезло, что он получил хоть эту работу. Два авиаинженера американской компании Восточных воздушных линий, которые служили в Каире, организовали поставку кинофирмам подводных кадров, снятых в Красном море. Обоих инженеров перевели в Париж, и они передали свое дело Бену. Летчик в свое время помог им, когда они пришли просить консультацию насчет полетов в пустыне на маленькие самолетах. Уезжая, они отплатили услугой за услугу, сообщив о нем Телевизионной компании в Нью-Йорке; ему дали напрокат аппаратуру, а он нанял маленький «Остер» в египетской летной школе.

Ему нужно было быстро заработать деньги, и вот появилась такая возможность. Когда компания Тексегипто свернула разведку нефти, он потерял службу. Деньги, которые он тщательно копил два года, летая над раскаленной пустыней, давали возможность жене прилично жить в Кембридже. Того немногого, что у него оставалось, хватало на содержание его самого, мальчика, француженки из Сирии, которая присматривала за ребенком, и маленькой квартирки в Каире, где они втроем жили. Но этот полет был последним. Телевизионная компания сообщила, что у нее запаса отснятой пленки хватит очень надолго. Поэтому его работа подходила к концу, и у него больше не было причин оставаться в Египте. Он теперь уже наверняка отвезет мальчика к матери, а потом поищет работы в Канаде, — а вдруг там что-нибудь подвернется, если, конечно, выпадет удача и он сумеет скрыть свои годы!