Собачье счастье - Александр Куприн

- Впоследствии, из разговора своего хозяина, я узнал, что шкура наших погибших товарищей пошла на выделку дамских перчаток. Но, - приготовьте ваши нервы, mesdames, - но этого мало. Для того, чтобы кожа была нежнее и мягче, ее сдирают с живой собаки.

Отчаянные крики прервали слова пуделя:

- Какое бесчеловечие!..

- Какая низость!

- Но это же невероятно!

- О боже мой, боже мой!

- Палачи!..

- Нет, хуже палачей...

После этой вспышки наступило напряженное и печальное молчание. В уме каждого слушателя рисовалась страшная перспектива сдирания заживо кожи.

- Господа, да неужели нет средства раз навсегда избавить всех честных собак от постыдного рабства у людей? - крикнул запальчиво Джек.

- Будьте добры, укажите это средство,- сказал с иронией старый пудель.

Собаки задумались.

- Перекусать всех людей, и баста! - брякнул дог озлобленным басом.

- Вот именно-с, самая радикальная мысль,- поддержал подобострастно Бутон. - По крайности будут бояться.

- Так-с... перекусать... прекрасно-с, - возразил старый пудель. - А какого вы мнения, милостивый государь, относительно арапников? Вы изволите быть с ними знакомы?

- Гм... - откашлялся дог.

- Гм... - повторил Бутон.

- Нет-с, я вам доложу, государь мой, нам с людьми бороться не приходится. Я немало помыкался по белу свету и могу сказать, что хорошо знаю жизнь... Возьмем, например, хоть такие простые вещи, как конура, арапник, цепь и намордник, - вещи, я думаю, всем вам, господа, небезызвестные?.. Предположим что мы, собаки, со временем и додумаемся, как от них избавиться... Но разве человек не изобретет тотчас же более усовершенствованных орудий? Непременно изобретет. Вы поглядели бы, какие конуры, цепи и намордники строят люди друг для друга! Надо подчиняться, господа, вот и все-с. Таков закон природы-с.

- Ну развел философию,- сказала такса на ухо Джеку.- Терпеть не могу стариков с их поучениями.

- Совершенно справедливо, mademoiselle, - галантно махнул хвостом Джек.

Мышастый дог с меланхолическим видом поймал ртом залетевшую муху и протянул плачевным голосом:

- Эх, жизнь собачья!..

- Но где же здесь справедливость, - заволновалась вдруг молчавшая до сих пор левретка.- Вот хоть вы, господин пудель... извините, не имею чести знать имени...

- Арто, профессор эквилибристики, к вашим услугам, - поклонился пудель.

- Ну вот, скажите же мне, господин профессор, вы, по-видимому, такой опытный пес, не говоря уже о вашей учености; скажите, где же во всем этом высшая справедливость? Неужели люди настолько достойнее и лучше нас, что безнаказанно пользуются такими жестокими привилегиями...

- Не лучше и не достойнее, милая барышня, а сильней и умней, - возразил с горечью Арто.- О! мне прекрасно известна нравственность этих двуногих животных... Во-первых, они жадны, как ни одна собака в мире. У них настолько много хлеба, мяса и воды, что все эти чудовища могли бы быть вдоволь сытыми целую жизнь. А между тем какая-нибудь десятая часть из них захватила в свои руки все жизненные припасы и, не будучи сама их в состоянии сожрать, заставляет остальных девять десятых голодать. Ну, скажите на милость, разве сытая собака не уделит обглоданной кости своей соседке?

- Уделит, непременно уделит,- согласились слушатели.

- Гм! - крякнул дог с сомнением.

- Кроме того, люди злы. Кто может сказать, чтобы один пес умертвил другого из-за любви, зависти или злости? Мы кусаемся иногда - это справедливо. Но мы не лишаем друг друга жизни.

- Действительно так, - подтвердили слушатели.

- Скажите еще, - продолжал белый пудель, - разве одна собака решится запретить другой собаке дышать свежим воздухом и свободно высказывать свои мысли об устроении собачьего счастья? А люди это делают!

- Черт побери! - вставил энергично мышастый дог.

- В заключение я скажу, что люди лицемерны, завистливы, лживы, негостеприимны и жестоки... И все-таки люди господствуют и будут господствовать, потому что... потому что так уже устроено. Освободиться от их владычества невозможно... Вся собачья жизнь, все собачье счастье в их руках. В теперешнем нашем положении каждый из нас, у кого есть добрый хозяин, должен благодарить судьбу. Один хозяин может избавить нас от удовольствия есть мясо товарищей и чувствовать потом, как с него живьем сдирают кожу.

Слова профессора нагнали на общество уныние. Более никто не произнес ни слова. Все беспомощно тряслись и шатались при толчках клетки. Дог скулил жалобным голосом. Бутон, державшийся около него, тихонько подвывал ему.

Вскоре собаки почувствовали, что колеса их экипажа едут по песку. Через пять минут клетка въехала в широкие ворота и очутилась среди огромного двора, обнесенного кругом сплошным забором, утыканным наверху гвоздями. Сотни две собак, тощих, грязных, с повешенными хвостами и грустными мордами, еле бродили по двору.

Дверь клетки отворилась. Все семеро только что приехавших псов вышли из нее и, повинуясь инстинкту, сбились в кучу.

- Эй, послушайте, как вас там... эй вы, профессор... - услыхал пудель сзади себя чей-то голос.

Он обернулся: перед ним стоял с самой наглой улыбкой фиолетовый пес.

- Ах, оставьте меня, пожалуйста, в покое, - огрызнулся старый пудель. - Не до вас мне.

- Нет, я только одно замечаньице... Вот вы в клетке-то умные слова говорили, а все-таки одну ошибочку сделали... Да-с.

- Да отвяжитесь от меня, черт возьми! Какую там еще ошибочку?

- А насчет собачьего счастья-то... Хотите, я вам сейчас покажу, в чьих руках собачье счастье?

И вдруг, прижавши уши, вытянув хвост, фиолетовый пес понесся таким бешеным карьером, что старый профессор эквилибристики только разинул рот. "Лови его! Держи!" - закричали сторожа, кидаясь вслед за убегающей собакой.

Но фиолетовый пес был уже около забора. Одним толчком отпрянув от земли, он очутился наверху, повиснув передними лапами. Еще два судорожных движения, и фиолетовый пес перекатился через забор, оставив на его гвоздях добрую половину своего бока.

Старый белый пудель долго глядел ему вслед. Он понял свою ошибку.