Йонтра. Истории далёкого берега - Тима Феев

Любовался я на эту картину около получаса. Всё зафиксировал как и полагалось. Кое-что добавил и от себя в качестве примечания. Отчёт получился хорошим. «Отправлю его в планетарный совет завтра», – решил было я, и только что собирался встать и уползти, как мой у-переводчик вдруг просипел мне на ухо: «…нет, сегодня обедать уже не будем. Будем играть…» Я замер. Щупальца мои как-то сами собой подогнулись и я сел ровно на то место, откуда только что хотел подняться. «Это ещё что за фокусы», – сказал я себе. После чего стал пристально вглядываться в зеркало, стараясь определить, откуда исходила эта, к слову сказать, совершенно разумная речь. Тетраэдр я отбросил сразу, ему и говорить-то было нечем. Телепатические же сеансы зеркало отражений, как известно, не передает. Рыбы в пруду? – ну не знаю. А даже если и так, то вода всё равно погасила бы звуковые колебания и я опять-таки ничего не услышал. Животные? Но разве животные умеют говорить? И тут, словно бы нарочно опровергая мою мысль, к точке обзора зеркала приблизилась какая-то тварь, больше похожая на лао (огромную кошку), встала на задние лапы, жеманно так наклонила головку и сказала кому-то там, кого я не видел: «А я тебя люблю».

Ну вы представляете, – Скит посмотрел на слушателей нарочито торжественно, – что я мог тогда почувствовать. Удивление? – это почти ничего не сказать. Я практически остолбенел. Ну сами посудите, – разумное животное! Как вам такое, чудеса? Пожалуй. Вот так я и сидел примерно с час, а возможно и дольше, слушая их трескотню. Говорили они, как оказалось, много. Причём, в основном, говорили самочки. Самцы же, как наверное и полагалось, проявляли большую сдержанность и только степенно расхаживали вокруг озера, а на досужие разговоры своих соплеменниц лишь поводили ушами. Несколько раз к ним забегал переброситься парой слов какой-то представитель пёсьих. Но они, видимо, не слишком ладили, потому что он быстро исчезал среди деревьев, унося с собой, впрочем, весьма вежливые пожелания доброго пути и приятного настроения. Даже птицы, на которых я и вообще поначалу не обратил никакого внимания, как оказалось, так же вносили свою лепту в эти звериные диалоги. Их фразы, однако, были чаще всего односложными и состояли в основном из одних междометий. Всё бы, наверное, так и продолжалось, не принеси с собой один из кошачьих самцов огромный видеофон. Притащил он его прямо так, на лапах. Но к озеру он добрался всё же на какой-то парящей над поверхностью земли машине. Сквозь деревья мне было трудно рассмотреть. Он, по всей видимости, был богач, потому что вёл себя ещё более важно чем другие «коты», курил маленькую сигару и носил монокль. Самочки так и крутились вокруг него и всё щебетали: «Новая мода, новая мода» и «ах, какое видео!» Водрузив видеофон на прилагавшуюся к тому подставку, щеголеватый кот уселся напротив и стал щелкать пультом. К счастью, со своей точки обзора мне был хорошо виден экран устройства и прекрасно слышен звук. Устройство начало вещать:

«Сегодня у нас большой праздник. Мы празднуем 1000-ю годовщину освобождения. Люди, которые так долго были нашими хозяевами, избавили нас от своего назойливого попечения и возвысились до измерений, нам не доступных. Однако, как стало известно, и наши учёные преподнесли нам этот подарок ко дню праздника, – люди всего лишь попали в ловушку интеллектуального бесплотного измерения, которое они сумели развернуть и которое поглотило их всех без остатка. Мы же, звероиды, всегда будем такими, как есть и не отойдем от принципов и связей, которыми наградила нас мать-природа. Великие люди древности поняли это и смогли отказаться от сияющей чистоты бесплотного разума. Они поклонялись богам, не утратившим связей с прародительницей, полулюдям-полузверям: Анубису, Гору, Бастет. Они видели безграничную пустоту отвлечённого разума и отвернулись от нее. Но в память о своих достижениях они построили правильные пирамиды. Поздние люди забыли про четвёртый угол в основании идеальной био-геометрической фигуры и Тетраэдр поглотил их. Основы бытия в виде знаний, надежды и веры оказалось недостаточно, чтобы удержаться в четырёхмерном мире. Вечная память». «Кот» наблюдавший за изображением, удовлетворённо муркнул что-то себе под нос и переключил канал на развлекательный. Самочки также оживились и о чём-то защебетали. – Вот, собственно, и всё, – спокойно произнёс Скит Йонтра. – Конец истории и конец цивилизации. Очень жаль. А ведь люди, судя по их прошлому, могли бы многого достичь. Теперь же их домашние питомцы правят той планетой и стали равными богам, которым их хозяева некогда поклонялись.

Из прибрежного леса высунулась очередная звериная морда и в который уже раз за этот вечер уставилась на собравшихся разумных существ. «Интересно, что у него в голове, – подумал Скит и сам же себе ответил, – скорее всего ничего. Но может ли такое быть, чтобы вообще ни одной ясной мысли, а только инстинктивно-рефлекторный мрак?» Однако на этот вопрос, покрутив его в голове так и сяк, он не смог найти удовлетворительного ответа.

Слушатели историй начали понемногу расходиться, о чём-то, как всегда, переговариваясь и украдкой поглядывая на рассказчика. Скит же не спеша собрался и пополз, но не домой. Туда ему отчего-то совсем не хотелось. Он пополз к Великому океану, где, собственно, и это он уже твёрдо решил, проведёт не только вечер, но и ночь. Где, медленно погружаясь в кромешную мглу, будет думать о бедных людях, так восхищавшихся своим разумом, но не заметивших единственной ниточки, связывавшей их с материальным миром, которая всё истончалась, истончалась и наконец порвалась. Больно и обидно. Такой полёт мысли и такая простая ошибка, сделавшая бессмысленным всё.

Давление воды всё сильнее сжимало тело Скита Йонтры. Он же, будто и вовсе не обращая на это внимания, а так же на опасное уже покалывание по всему телу, продолжал думать об исчезнувшей цивилизации. Звёзды померкли и даже Зимнус – спутник Тэи, всегда такой яркий в это тёплое время года, почти исчез, поглощённый колышущейся толщей воды. Скит же всё опускался. Его словно притягивала к себе чёрная бездна глубины. Будто именно там и находились все ответы на мучившие его вопросы, покой и безмятежность. Опасность ему не угрожала. Он знал, что не сможет без собственных усилий опуститься на предельную глубину откуда уже не будет возврата. Хищные же обитатели пучин Великого океана были ограждены от него угле-пластиковой сеткой, протянутой вдоль всего побережья. Тэяне очень заботились о своей безопасности. А так же о безопасности туристов, посещавших их планету и приносивших немалый доход казне. «Безопасность, безопасность, что может быть приятнее, но и опасней тебя, – думал Скит, – ведь отгораживаясь от природы, мы тем самым встаём на путь самоизоляции и опустошения себя самих. Не лучше ли открыться и, может быть даже погибнуть, но всё же вдохнуть полной грудью воздух свободы, почувствовать первобытный восторг жизни, каждого её мгновенья?»

В далёкой Галактике, в звёздном скоплении Мер сияла оранжевым светом звезда Ли, вокруг которой вращалась обитаемая планета под названием Тэя. На восточной стороне этой планеты сейчас была ночь, но вскоре там снова наступит день, а за ним придёт и вечер. И один маленький чёрный осьминог выберется из Великого океана на песчаное побережье и начнёт рассказывать свои удивительные истории, подсмотренные им в одном странном зеркале, которое он хранит в потрёпанном ветрами и временем сарае.

*Мантия – большая овальная часть тела осьминога в тыльной стороне его головы.

2. Аввы

– С героями моего нового рассказа, – начал Скит, – я познакомился довольно давно, причём при весьма любопытных обстоятельствах. Однако сама история, которую я собираюсь вам рассказать сегодня и к которой они имеют непосредственное отношение, будет, пожалуй, поинтересней. Но кто же они такие? – вполне можете вы спросить. А это те самые пришельцы тут (а пришельцами жители Тэи называли всех инопланетян, посетивших планету), которые обычно раньше всех появляются на моих вечерах и позже всех уползают с них. – Публика зашушукалась, однако взгляды слушателей стали постепенно перемещаться от рассказчика к задним рядам, где, как это обычно и бывало, тихо и незаметно, не привлекая к себе излишнего внимания, располагались Аввы. Странные по-своему существа, но вполне миролюбивые и добродушные. Многие могли бы даже поклясться, что за всю свою жизнь не слышали от них ни единого слова. И даже у-переводчики, которыми бесплатно снабжались все посетители Тэи, время от времени посылали короткий, довольно неприятный пищащий сигнал, в попытке определения являлись ли они разумными, если кто-либо имел неосторожность заговаривать с ними.

Аввы были непреклонны. Ни дождь, ни снег, ни изрядные перепады температуры, которые случались на Тэе время от времени, не могли поколебать невозмутимого их вида и нарушить величественного их молчания. Кто-то даже однажды пытался провести эксперимент с целью вывести их из себя. Но потерпел не только неудачу при этом, но и был ещё немало пристыжён, поскольку Аввы легко раскусили незадачливого экспериментатора и определили, что истинной его целью был вовсе не научный интерес, а удовлетворение простой раздражительности, вызванной ощущением собственного ничтожества рядом с такими аристократически-сдержанными существами. Внешне Аввы более всего походили на больших чёрных слизняков. Однако, и во-первых, у них были три пары глаз, вполне развитых физиологически, во-вторых, они были очень сильны, хотя и проявляли при этом не менее удивительную гибкость. И в-третьих, сила их была весьма необычного свойства. Их можно было гладить или даже трепать по-дружески. Но если кто-нибудь по какой-либо причине решался ударить Авву, то в ответ получал нет, не удар даже, а своего рода жёсткую отдачу, как от удара по невероятно большому и тяжёлому камню. Обычно после такого нападавший сразу как-то сникал и никогда более уже не решался повторить что-нибудь подобное.