Морские рассказы - Александр Альберт

Он спал у себя в отдельной каюте до обеда, потом до ночи слонялся по судну, выискивая врагов советской власти. Однажды, поздним вечером, на судне раздался сигнал тревоги. Выскочившим на палубу морякам «помпа» объявил, что на судне находится диверсант, который пытался вывести корабль из строя. В доказательство подвёл к слипу, по которому свисал стальной канат:

– Видите? Канат намотается на винт и мы будем вынуждены идти или в Америку, или в Канаду, а там – прыг в воду и – здрасьте вам! – уже перебежчик! Кто это сделал? – он возбуждённо оглядывал удивлённо смотревших на него моряков, – признайся, гад, или хуже будет!

Признаваться никто не стал, боцман, молча, вытащил лежавший на слипе канат, который не доставал даже до воды, намотал его на вьюшку и, скрестив на груди руки, смотрел на разъярившегося политработника.

В итоге команда получила злобного врага, следившего за всеми, и докладывавшего по своим каналам обо всём, чего не было, но домысливалось. Пострадали: капитан, обвинённый в связи с работницей цеха переработки, стармех, в ведомстве которого научились гнать самогон, используя один из теплообменников. Пострадал и боцман, лишённый возможности ходить в загранплавания.

На нашем судне «помпы» не было, и боцман свободно рассказывал антисоветские анекдоты, о своих похождениях в заграничных рейсах, что для большинства команды было в новинку – нас на берег не отпускали, за исключением столицы Фарер Торксхавна, где была наша база.

Мы шлёпали девятиузловым ходом к проливам Каттегат и Скагеррак чтобы, пройдя Северное море, и, оставив слева Шетландские острова, выйти на просторы Атлантики, где, греясь в тёплых водах Гольфстрима, гуляла зимняя, очень жирная селёдка.

В проливах было тихо, дул лёгкий ветерок, потом и он стих. Море стало стеклом, в котором отражалось низкое серое небо.

Во время перехода команда готовится к промыслу. Нужно связать в порядок 80 сетей, каждая из которых длиной 30 метров, приготовить и замаркировать поводцы, надуть и уложить в «авоську» кухтыли – метрового диаметра резиновые буйки, на которых сеть будет висеть в океанской толще.

Особая работа – срастить из отдельных кусков и промаркировать вожак – толстый, почти в руку, трос из сизаля, доведя его длину до трёх километров, – он является основой порядка, к нему вяжутся и им вытаскиваются сети с рыбой из воды. Всей работой командует рыбмастер, второй, после капитана, человек. На промысле он становится главным на судне.

Рыбмастер – худой, болезненного вида человек, нервный и раздражительный, постоянно ругается со своим помощником – «зюзьгмейстером», работником зюзьги – лопаты, похожей на теннисную ракетку; ею он загружает селёдкой бочки во время засолки.

За проливами Северное море встречает небольшим штормом – пять-шесть баллов. В кают-компании хороший аппетит, кормят нас по экспедиционному рациону – это в два раза больше обычного для моряков довольствия. Стучат костяшки домино, взрывы удовольствия сопровождают высший выигрыш – дать соперникам «адмирала», закончив игру одновремённо двумя дуплями – шесть-шесть и пусто-пусто.

Чем выше мы поднимаемся к северу, тем короче становится день. Впереди, в районе промысла, нас ожидала полярная ночь.

Угасающим днём мы минули чёрные скалы последнего из Шетландских островов и вошли в Норвежское море – северную часть Атлантического океана.

Капитан и рыбмастер находятся постоянно в рубке у фишлупы, ищут сельдь, обмениваются по радио на этот предмет с находящимися на промысле нашими судами. Мы уже в зоне полярной ночи, свет на палубе горит почти круглосуточно.

Команда на палубе раз за разом отрабатывает элементы постановки порядка, самого ответственного момента на промысле.

И вот объявляется – завтра будем ставить порядок.

Подъём в шесть утра, завтрак – ломоть хлеба с маслом, какао, всё – сколько кому хочется.

Я бегу в кубрик, надеваю рокан, зюйдвестку на шапку, кожаные бахилы. На пояс вешаю шкерочный нож, вещь обязательная, так как при выметке порядка возможны зацепы за что-нибудь в одежде, такие случаи бывали и рыбаки оказывались в воде, поэтому зацеп отрезается острым, как бритва, шкерочным ножом.

На палубе сложены в особом порядке сети, этим, задолго до подъёма, занимались рыбмастер с помощником. На рейке нанизаны смотанные в бухточки поводцы, в «авоське» с кухтылями сидит моряк – он будет подавать их по мере надобности.

Конец вожака заносится на левый борт, к нему присоединяют нижний подбор первой сети и металлический буй с горящей электрической лампочкой, он будет означать конец порядка – предупреждение для соседей, чтобы не пересекли, не дай Бог, наши сети.

Сети новые, нейлоновые, страшно дорогие – пугает рыбмастер.

За штурвалом капитан, иллюминатор рулевой рубки открыт, он слушает команды рыбмастера, следит за выметом, выдерживая скорость и курс. Порядок должен быть поставлен поперёк хода косяка сельди.

Летит за борт концевая сеть с буем, за ней поползли остальные. Моряки, по нескольку раз ранее репетировавшие свои действия при постановке порядка, отлично справляются с работой.

Рыбмастер поднимается в рубку, осветив прожектором ряд прыгающих на волнах кухтылей, даёт команду чуть-чуть подработать ходом растянуть порядок.

Всё!

Вожак крепится за становой стальной трос и уходит в глубину. Теперь мы болтаемся, закрепившись, как за плавучий якорь, за сети, с мостика команда – «отбой!».

На фок-мачту поднимается чёрный шар, чтобы соседи знали – мы стоим на порядке, и включается топовый огонь.

Все довольны, начинаются подколы, шутки. Команда собирается в кают-компании, запускается кинопроектор, на боковом столике у раздаточного окна стучат костяшки домино. Кино мы смотрим в полуха, главное – разговоры, мнения – будет или не будет рыба.

Так проходит день.

А дальше потянулись ежедневные, без выходных, рабочие будни.

Первое утро.

Я соскакиваю с койки, натягиваю флотские шерстяные брюки, чёрную форменку, на ноги – портянки, натягиваю просторные бахилы, ватник. Поднимаюсь по трапу в кап, открываю дверь, высовываю нос, слушаю шум ветра в снастях. По нему определяю, сколько сейчас баллов на море. Затем слежу за волной – заливает или не заливает палубу. Выбрав момент, бегу в кормовую рубку. Справа гальюны, слева умывальник и, по совместительству, баня. Справив надобности на чаше «генуя», заскакиваю в умывальник. Умываюсь очень холодной забортной водой, ею же поласкаю рот, чистка зубов невозможна.

После завтрака пробежка до капа, одевание униформы – рокана, зюйдвестки, и – на палубу, на своё рабочее место. Мне определено – ловить специальным багориком, подтягиваемые к борту, кухтыли, за поводец вытягивать сеть и подавать её на рол сетеподборщика. Моряки – три-четыре человека с каждой стороны, трясут её одновременно, высвобождая сеть от рыбы. Сельдь падает на палубу, помрыбмастера зюзьгой грузит её в очередную бочку, а рыбмастер ковшом засыпает её солью.

Я сдыхаю, с непривычки, после двадцати поводцов, прошу подмены. Рыбмастеру это не нравится, он прогоняет меня на укладку вожака. Словесная перепалка перерастает в конфликт, я хватаюсь за шкерочный нож.

После выборки порядка мы – я, капитан и рыбмастер стоим в рубке, последний требует перевода меня в помощники коку. Я категорически не согласен, если не нужен на судне – пусть ссаживают на плавбазу. Капитан оглядывает меня.

– Петрович, – это он рыбмастеру, – ты что хочешь от парня? Чтобы он сразу силачём стал после курсантских хлебов? Он от работы отлынивает?

Рыбмастер смотрит в окно рубки, кивает отрицательно:

– Нет. Он на меня с ножом пошёл.

– Довёл, значит. И всё, хватит на эту тему! Пусть пока на вожаке посидит, мускулы нарастит. Брынцев останется на судне. – И мне:

– Свободен, Брынцев, отдыхай!

Мне хватило пары недель, чтобы стать равноценным членом экипажа. Морской воздух, отличное питание, добавляемое дарами моря, и прекрасный аппетит скоро округлили моё лицо, нарастили мускулатуру. Я, играючи, одной рукой, мог перевернуть и поставить «на попа» полную бочку.

Тело привыкло к качке, и я ходил по палубе как у себя дома, не хватаясь руками за дополнительные опоры.

Впереди – сто суток промысла, сто суток ежедневной, порой изматывающей работы, сто суток непросыхающей, постоянно влажной одежды, хлюпанья воды в кубрике, голоса ветра в снастях. Сто суток суровой мужской работы с постоянным риском быть смытым волной за борт, или погибнуть вместе с нашим судёнышком.

Новый год мы встречаем на подветренной стороне Фарер, ожидая захода на базу в Торксхавне, столице островов, чтобы очистить гребной винт от намотанных на него чьих-то обрывков сетей. По этому случаю первое января получилось выходным. 31-го мы выгрузили пойманную селёдку на плавбазу, получили привезенную ею корреспонденцию и затарились деликатесом; я, например, купил целый ящик апельсин. Вечером кок смастерил праздничный ужин, даже смог изготовить примитивный торт. Капитан выставил к ужину пять бутылок шампанского, его хватило ровно на то, чтобы шумно и весело, с лёгким опьянением, выскочить на палубу в начале первого ночи и понаблюдать, как люди празднуют наступление нового года. В тёмное небо летели ракеты, в том числе и с нашего судна.