Проклятые цепи (СИ) - Шкуратов Валентин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С минуту он глядел на лежачее перед ним тело, вероятно это были самые сложные размышления в его жизни, от того и лоб его покрылся невероятным количеством мыслительных морщин. Наконец, догадавшись, что новыми пинками делу не поможешь, он придумал иной способ. Ему приказано подготовить гладиатора к обходу, а не добивать и без того полумертвого человека.
Девушка все так же лежала, не делая новых попыток подняться, однако, если бы стражник был повнимательнее, то смог бы вовремя заметить пристально следящий за каждым его движением один полуоткрытый глаз, немного скрытый копной грязных волос. Стражник вздохнул, он стал надзирателем совсем недавно, поэтому пока еще было противно прикасаться к грязным рабам своими руками, поэтому чаще он делал это дубинкой. Верзила подошел к телу с тем, чтобы не помочь ей подняться, но, как минимум, поставить на ноги своими силами. Он только начал наклоняться, как получил совершенно неожиданный и подлый удар по своему мужскому достоинству. От резкой боли в глазах заплясали темные пятна, а разум временно помутился. В прочем, рабыня не останавливалась на достигнутом, она засунула пальцы прямо в нос противнику, мерзкий, но действенный прием, что позволил ей провести его по дуге прямо к ней в объятия, где она уже и оплела его шею своими цепями чтобы задушить своего мучителя. Она была опытным бойцом и прекрасно знала, что, если ее противник вырвется, ей придет конец, верзила уже начал осознавать, что происходит, он не мог кричать из-за передавленной шеи, поэтому иступлено бился с противником, на котором лежал спиной, силясь достать ее хотя бы локтями. Однако рабыня оставляла ему ни шанса, оплетя свое тело и его шею цепями, она душила его не силой, но своим весом, прячась за его могучей спиной. Ее глаза не выражали ничего, в ней не было ни страха, ни жалости, ни злобы, только пустота, она давно привыкла постоянно бороться в этом богами забытом месте, и она так устала это делать. Движения стражника становились беспорядочными и какими-то отчаянными, он начал ощущать приближающийся конец. Тогда рабыня прошептала ему на ухо.
— Считаешь, сила на твоей стороне? Доволен своим положением тюремщика? Ведь ты такой сильный, привык ощущать себя всегда правым. Но жизнь не так проста, скоро ты, весь из себя такой важный, будешь лежать мертвый, мордой в грязи, на которой я спала, а я продолжу своё жалкое существование у другой вонючей и холодной стенки, сопляк.
Парень уже начал терять сознание, когда в карцер ввалились еще два стражника. Эти не церемонились, и один из них с разбегу зарядил рабыне маленькой дубинкой прямо в макушку, отчего та мертвым грузом развалилась под тяжелым телом незадачливого стражника. Один из новоприбывших помог подняться своему неродивому другу, а третий, тот, который зашел после первых двух, с гербом федерации на груди, глядя на развернувшуюся картину, заговорил с почти задушенным бедолагой:
— Максий, ты уже целую неделю делаешь вид что следишь за этими животными, я ведь тебя предупреждал, не церемонься с этой псиной, ну почему ты такой тупой, долго еще будешь вестить на эти разводы? “хочу пить”, “не бейте, я все понял”, “дайте еды”. Видишь, какие они все гниды? Будь уверен, если бы у нее хватило силы, твоя шея уже была бы сломана. Бегом в лазарет, будет тебе урок.
Верзила, зажимая рукой свое покалеченное достоинство, кивал всем словам своего начальника и страшно тер шею, будто всё еще искал остатки той смертельной цепи. Старший, тот, что с гербом, сел на принесенную специально для него табуретку.
— Лок, приведи ее в чувство.
Верзила вышел из камеры, в помещении осталось лишь четверо, три стражника и тело на полу. Один из надзирателей выплеснул содержимое миски прямо на лицо грязной рабыне. Та открыла глаза, немного проморгалась, затем спокойно села, облокотившись о противоположную от визитеров стену, принялась слизывать остатки своего завтрака, которым ее разбудили, со своей кожи, гордость еще никому не помогла выжить. Перед ней сидел главный надзиратель этой тюрьмы для гладиаторов, он же и заговорил.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})— доброе утро психованная, как тебе завтрак? Высший сервис, прямо как в вонючих имперских ресторанах, с кухни в рот, набирайся сил, у тебя сегодня бой.
Он разговаривал с неизменной легкой улыбкой на устах. Этот человек, его зовут Ларук, главный надзиратель всей тюрьмы. Все, что было в нем человечного, умерло давным-давно, если вообще было это человечное. Не моргнув глазом, он может запытать раба до смерти, сломать им руки, ноги, морить голодом в воспитательных целях, а потом часами разговаривать с высокими гостями распорядителя, рассказывая о своих прелестных детях. Какая женщина вообще согласилась иметь детей от этого незатыкающегося чудовища? Конкретно с этой рабыней у него накопилась уже долгая история, в самом начале своего прибывания здесь, она часто пререкалась с ним, отвечая на его остроты нескрываемым презрением, постоянно целясь в самые больные его места, но с течением времени ее силы только убавлялись, постоянные побои и бои на арене не способствуют трате жизненных ресурсов на обычные пререкания, поэтому она стала просто молчать, смиренно выслушивая от этого говорливого и жалкого человечка все что он о ней думает, а поговорить он любил.
— Знаешь, ведь ты легенда у нас в казарме. Нет, правда, с остальными рабынями мои подчинённые резвятся как хотят и когда хотят, если этого не видит распорядитель, разумеется. Всё-таки портят товар. А вот к тебе не притронулся ни один, просто потому что ты убила всех, кто пытался, пусть сейчас ты уже и не в той форме, но память о трупах все еще у людей в головах. Но самое интересное то, что ты до сих пор жива. Знаешь, нам не составит труда заковать тебя в металл или применить магию, но ты хорошо показываешь себя на арене. Наш начальник имеет большие деньги на тебе, поэтому мы закрываем глаза на некоторые твои шалости.
Он пристально глядел на нее, ожидая хоть какой-то реакции, но ее глаза глядели в пустоту, она просто ждала и все, когда же этот человек наконец уйдет. Тем более что она знала, что он всегда хочет получить хоть что-то от собеседника, хоть оскорбление, хоть остроту, хоть поддержку, все равно, и поэтому она понимала, что игнорирование — это лучшая тактика для нее сейчас чтобы хоть чем-то ему насолить.
— Но все же я придумал хороший способ использовать твой буйный нрав. Буду заманивать к тебе новичков, чтобы не расслаблялись на местах, и учились доверию к людям. Ну да ладно, вижу, ты не в настроении разговаривать. На самом деле я пришел, чтобы подбодрить тебя. Босс поставил на тебя весьма внушительную сумму на этот раз, так что, если проиграешь и выживешь, добро пожаловать в наш дружный коллектив.
На лице у охранников мелькнула мерзкая ухмылка, но и тут девушка не показала ни единой эмоции. Все также молча взирала на пустоту перед собой. Наконец, Ларук поднялся со своего маленького трона и покинул апартаменты рабыни, за ним вышли его сопровождающие, которые и закрыли массивную дверь карцера.
Последний лучик света скользнул по измученному лицу девушки, прежде чем клетка вновь оказалась, в ставшем уже таким родным, мёртвом полумраке. Лишь когда удаляющиеся шаги совсем перестали быть слышны она позволила себе шевельнуться. Обхватив ноги руками и уткнувшись в колени лицом, пожелала вернуться в родные края, отрешившись на время от мира, и вновь ощутить тепло и уют родного дома, услышать смех сестры и отца, помочь матери с уборкой, а после, абсолютно спокойно и безмятежно, уснуть в устеленной самым мягким мехом, своей кровати. Но окружающий ее холод возвращал в реальность, сожженый дом и кровь на лице мертвого отца навсегда оставили в ее душе свой отпечаток. Она последняя, кто остался от ее семьи, и теперь она в плену, сама не понимая, чем они все это заслужили. По щеке скатилась одна единственная слеза.
“Отец, если я умру, кто будет помнить о вас? Наш дом сгорел, наша мать убита, сестру оторвали от меня уже очень давно, и ты тоже пал в бою. Если я умру, что от вас останется?”
Прошло немного времени, за дверью вновь послышались шаги подкованных сапог. Она размазала слезу по грязной щеке, ее взгляд вновь словно закаленная в вулкане, но ныне холодная, смертельная сталь.