Камелия - Лесли Пирс

Звук машины, остановившейся на мосту возле устья, вернул Саймондза на землю. Он оглянулся и увидел, как полицейские Хиггинс и Ров перелазят через ограду. Вдруг Берт осознал, что его могло затянуть в грязь по пояс, тогда он не выбрался бы без веревки.

— Нам позвонили на станцию, — закричал Хиггинс. — Старик выгуливал собаку и что-то заметил. Мы на всякий случай привезли болотные сапоги. Кто бы это мог быть, не знаешь?

— Это Бонни Нортон, — отозвался Саймондз. Он пытался высвободить ноги и удержать равновесие. — Нам надо ее вытащить, пока не собралась толпа. Надевайте сапоги и тащите веревку и доски.

Это было отвратительно — вытаскивать такую красивую женщину за ноги. Тело, которое желали многие мужчины, бесстыдно обнажилось, когда грязь затянула ее платье. Кружевные трусики разорвались и стали грязными от речной воды, золотистая кожа была испачкана. Но когда полицейские перевернули ее, чтобы ухватиться понадежнее, из лифчика вывалилась грудь — белоснежная, с розовым соском, маленькая и прекрасная. Мужчины стыдливо отвели глаза.

Хиггинс очнулся первым и прикрыл ее одеялом.

— Как же ее занесло к реке?! — угрюмо спросил он.

Ров пожал плечами. Он был на несколько лет младше своих коллег и слыл суровым и бесчувственным человеком. Он не так давно жил в Рае и не знал, какой была Бонни раньше.

— Полагаю, напилась, как обычно, — проговорил он.

В двенадцать часов того же дня Берт Саймондз вышел из полицейского участка и закурил. Ему надо было побыть одному, чтобы собраться с мыслями.

Полицейский участок находился на площади Черч-сквер, прямо напротив приходской церкви — маленького здания из красного кирпича, построенного в викторианском стиле. Казалось, оно извинялось за дерзость находиться среди соседей родом из четырнадцатого и пятнадцатого столетий. Новый полицейский участок строился на Синк-порт-стрит, возле железнодорожного вокзала. Берт из соображений практичности был рад переезду, но все же знал, что будет скучать по мирному церковному дворику, по видам на болото с задней стороны здания и по тому, что участок находился в самом центре. Но сегодня он не думал об окружающей его красоте, как обычно это делал, останавливаясь здесь. Сейчас его мысли полностью были заняты Бонни.

За всю его карьеру не было драматичней момента, чем тот, когда он нашел ее тело. Сейчас предстояло рассказать о случившемся дочери Бонни.

Это было невыносимо. Рубашка Берта была мокрой от пота, а штаны прилипли к ногам, от них все еще пахло речной грязью.

— Как сказать такое пятнадцатилетней девочке? — вздохнул Берт.

Летом 1950 года Бонни вместе с мужем и дочерью переехала в Рай и поселилась в красивом доме на Мермайд-стрит. С первого же дня о ней заговорил весь город. Не только потому, что ей был двадцать один год и она была ослепительно красива, или потому, что у нее был солидный муж, который был намного старше ее и довольно богат (они сразу вызвали плотника, чтобы переделать дом), Бонни во всем была уникальна.

Она была воплощением перехода из строгих военных сороковых годов в пятидесятые. Ее светлые волосы сверкали, как у голливудских актрис, она носила яркие облегающие свитера, узкие юбки до середины икры и туфли на высоких каблуках. Ее упругий круглый зад, который соблазнительно раскачивался из стороны в сторону, когда она прогуливалась, катая ребенка в коляске, мог остановить движение на дороге. А когда она беззаботно рассказывала о том, что выступала в театрах Вест-Энда, ее пожилые соседи удивленно вздыхали. Были, конечно, и такие, которые не верили в то, что Бонни была танцовщицей, но все выяснилось, когда Бонни увлеклась любительским театром, — местные девушки, игравшие там, выглядели коровами по сравнению с ней. Дежурный отделения как-то описал ее в нескольких словах: «Я видел фотографии девочек, которых называют сексуальными кошечками, но пока я не встретил Бонни Нортон, то думал, что все это фотомонтаж».

Бонни казалась загадкой: она была одновременно и девушкой с обложки, и любящей женой и матерью. По крайней мере, так было в те времена. Мужчины завидовали Джону Нортону, а их жены относились к Бонни по-дружески и во всем ей подражали.

Когда Бонни впервые приехала в город, Берт как никто другой пристально и виновато ее рассматривал. Ему тоже был только двадцать один год, он был самым молодым констеблем в участке, скромным и довольно неуклюжим молодым парнем. Прошло несколько лет, прежде чем он осмелился с ней заговорить.

Однажды летом, когда Камелии было года три, Берт увидел ее на ступеньках дома на Мермайд-стрит. Девочка играла с куклами.

Она была странной, умной не по годам девочкой и при этом некрасивой, несмотря на то что ее мать была прекрасна. У Камелии были темные непослушные волосы и миндалевидные карие глаза. Берт догадывался, что ей одиноко, — он никогда не видел, чтобы она играла с другими детьми. В тот день он остановился поговорить с ней, и с тех пор эти беседы стали неотъемлемой частью его обходов. Камелия рассказывала, куда отправился ее отец, показывала Берту свои игрушки и книги, а Берт частенько приносил ей сладости.

Берт хорошо запомнил тот день, когда его впервые пригласили в дом Нортонов, наверное, потому, что тогда он впервые посмотрел на них как на семью. Был жаркий летний вечер, и он, как обычно, задержался дольше, чем положено, на Мермайд-стрит.

Камелия сидела на ступеньках дома. Она была в длинной розовой ночной рубашке, в руках держала куклу. Когда подошел Берт, на ее серьезном лице заиграла широкая улыбка.

— Папа вернулся, — сообщила она.

— Он сейчас дома? — Берт присел рядом с девочкой. Джон Нортон был известным ученым, он работал над проблемой очистки топлива, и ему приходилось часто ездить в командировки на Ближний Восток.

— Папа привез кое-что для кукольного домика. Хочешь посмотреть?

Из дома донесся смех. Берт догадался, что у Нортонов гости. Он уже начал придумывать отговорку, как вдруг на порог вышел Джон.

— Пора спать, Мелли, — сказал он, взяв девочку на руки.

В городе Джона Нортона называли «настоящим джентльменом». Он всегда носил безукоризненные костюмы, сшитые на заказ, и тщательно укладывал волосы. У него были аккуратные усы и низкий, но нежный голос. Он нравился многим женщинам и был похож на актера Рональда Колемана. Лицо Джона было худым, а выражение лица слишком серьезным, чтобы считать его красивым, но, несмотря на это, в нем было какое-то обаяние. При встрече с женщиной он приподнимал шляпу, всегда помнил имена людей и расспрашивал их о семьях. Местные торговцы никогда не требовали с него оплату по счетам. Он был вежлив с каждым, какое бы низкое положение ни занимал человек, его хорошо принимали в обществе, что было не принято по отношению к новым людям в городе.