Ныряльщица из Акапулько - Михаил Окунь

Оркестрик наяривал новые и новые мелодии, а мы с Консепсьон уже не расставались. Сопровождающие ее парни были нарасхват в компании четырех сухопарых молодящихся американок среднего возраста с признаками силикона в мощных бюстах. Ребята, похоже, были готовы к дополнительному заработку. А может, и Консепсьон того же поля ягода? Тогда, честно говоря, она могла бы выбрать гораздо более весомого «спонсора», чем я. Хотя, что об этом задумываться? – пусть всё идет своим чередом.

Мы с Консепсьон всё дальше уходили по набережной Мигель Алеман, которая опоясывает бухту и одновременно является главной улицей Акапулько. Позади остались ярко освещенные фасады отелей, пульсирующая световая реклама дискотек, баров и прочих увеселительных заведений, где ночная жизнь была в полном разгаре. Мы шли молча, взявшись за руки и уже словно объединенные нам одним известной целью. Лишь раз девушка нарушила молчание, показав мне на какие-то огоньки высоко на скалах:

– Там – вилла Сильвестра Сталлоне.

«Да черт с ним!» – подумал я и указал на скромное двухэтажное здание:

– А вот и моя вилла… То есть пансионат.

Тонко уловив мои колебания, Консепсьон лукаво спросила:

– Надеюсь, чашку кофе у тебя на вилле можно выпить?..

Какой там кофе!.. Едва мы оказались в номере, как губы наши слились, а одежда вмиг оказалась на полу. И никаких эротических прелюдий, никаких изысков в эти минуты нам не потребовались!

Незатейливая «рабоче-крестьянская» позиция (хотя не сыщешь в Акапулько ни рабочих, ни крестьян) пришлась нам как нельзя более кстати. Одна рука девушки плотно, но нежно сжимала мошонку, умелый пальчик другой руки проник между ягодиц и чуть вошел вглубь меня. Ее тело неистово билось подо мной, и я чувствовал себя участником родео, которому удружили самую необъезженную кобылку. Я стремительно приближался к пику наслаждения, и в решающий момент мне почудилось, что я срываюсь со скалы и лечу навстречу каменистому дну, навстречу гибели. Но теплая волна вовремя подхватывает и спасает. Не зря же французы называют оргазм «маленькой смертью» – смертью, за которой следует воскрешение.

Остаток ночи мы провели не менее плодотворно, однако рано утром Консепсьон ушла, сказав, что надо быть в форме к вечерним прыжкам. От робко предложенных мною денег она решительно отказалась: «Я получаю за прыжок 200-300 долларов – мне хватает. И, кроме того, с тобой было замечательно! Какие деньги?.. Будь вечером в том же кафе у обрыва».

Пустой день тянулся на удивление медленно – глаз не радовали ни океан, ни пальмы, ни пляжные дивы…

Вечером свой прыжок Консепсьон выполнила с обычным блеском. И показалось, что, появившись на поверхности, она помахала рукой именно мне. Но это, конечно, лишь показалось…

В кафе той ночью она так и не появилась – Бог знает, почему. А в понедельник с первыми лучами солнца я уехал в Мехико.

– Ну, как тебе прыжки? – ревниво спросил меня при встрече Армандо.

– Впечатляет! Где еще такое увидишь?

Он с довольным видом улыбнулся:

– Я же говорил… Кстати, вроде бы там появилась какая-то девчонка – ныряет не хуже парней. Ты ее видел?

– Видел, еще как видел!

Он посмотрел на меня с легким удивлением. И, подшучивая, задал еще один вопрос:

– А сам-то, как бывший спортсмен, рискнул бы нырнуть?

– Я в первую же ночь и нырнул – только не в Ла Кебраду…

Армандо вновь внимательно взглянул на меня, но больше не сказал ничего. Вероятно, решил, что после двух суток бурного отдыха на побережье коллега начал малость заговариваться.