Эра Зигмара: Омнибус - Дэвид Гаймер

— Да забудутся годы стыда! — провозгласил Ванд. — Павшие будут отомщены, и сами Темные боги познают нашу ярость!

Сияющие воины внизу загрохотали молотами о тяжелые щиты, а затем воздели оружие, салютуя командиру и одобряя его слова. Зал наполнился шумом голосов, зазвучавших в предвкушении боя.

— Начинается отвоевание, братья мои! — взревел Молоторукий, впитывая беспримесную мощь Вечных. — Этой ночью мы принесем им войну!

Могучий рокот отозвался в хрустальном полу, и показалось, что задрожала земля. Дуговые разряды молний с треском зазмеились по золотым стенам. Символ кометы засверкал бриллиантовым светом, посылая блистающие лучи по огромному пространству зала. Нечто приближалось к кульминации; нечто великое.

— Этой ночью, — кричал Ванд, наслаждаясь грандиозностью божественной магии, — мы оседлаем грозу!

Грохочущий удар сотряс покои от основания до высокой крыши. Ветер, рожденный раскатом грома, с воем пронесся по залу и вспыхнул белым пламенем, достигнув апогея. Золотой отраженный свет внезапно хлынул из каждого участка стен, купола и поблескивающих полов. С ним явились разряды молний, толщиной в человеческую руку.

Прозвучал второй раскатистый удар, и пространство меж стен исчезло в кружащемся вихре серебряного огня. Мир пошатнулся, словно падая с основания, и запахло озоном — резко и горько.

А затем молнии с треском исчезли, так же внезапно, как и появились. Бриллиантовый свет медленно угас, ветра унеслись прочь. Остался сам зал, окутанный мерцающей золотой дымкой, которую всё ещё ярко озаряло сияние знака Двухвостой Кометы.

Только мраморный пол опустел. Не было ни голосов, ни рядов воинов — ничего, кроме стихающих отголосков мощнейшей вспышки, отзвуков, что завивались у золотых стен подобно струйкам дыма.

Глава вторая

Им оставалось только бежать, но даже это в конечном счёте было бесполезным, ведь спастись не мог никто. Однако их гнали вперёд инстинкты — первобытное желание остаться в живых, продолжать двигаться, не покориться воле богов ещё немного до заката кровавого солнца.

После последних налётов её племя было уничтожено, и теперь от него не осталось и сорока душ. Первыми погибли старые — слишком медленные, неспособные бежать, быстро схваченные, но слишком жёсткие, не пригодные для еды. Мучители терзали их морщинистые от старости тела, наслаждаясь долгими воплями. Затем они забрали детей, одного за другим, обрекая племя на вымирание. И теперь остались лишь те, кто был достаточно быстр, не отравлен пропитавшими землю ядами и не стал слишком медленным, вялым от ран.

И даже эти последние выжившие были измотаны. Силы человеческого тела не беспредельны, а на прихваченных с опалённых полей колосьях далеко не уйдёшь.

Какой стыд. Ей всегда говорили, что её родословная была древней, тянущейся в легендарные времена до бесконечной ночи. Конечно, она не особенно верила в подобную похвальбу, но теперь это было не важно, ведь вскоре, даже если рассказанные у костра мифы были правдой, их род всё равно оборвётся.

Калья тяжело опустилась на землю, задыхаясь, упираясь ладонями во влажную грязь, пытаясь отдышаться. Остальные рухнули на колени или осели рядом — Сван, Ренек, Еленнар, все… Калья дышала глубоко, чувствуя, как пепел оседает в её глотке, даже зная, что от него она зайдётся кашлем.

— Как близко? — спросила Еленнар. Её покрытое коркой грязи лицо побелело от страха.

— А это важно? — пожал плечами измученный Ренек.

— Это кровавые налетчики, — Калья тяжело втянула воздух. — Они не быстрее нас. Мы можем добраться до дельты.

— Они едят плоть ещё живых жертв, — сухо заметил Сван. — И она придаёт им силу. Так что да, они быстрее…

Калья заставила себя встать на ноги. Она была изнурена, её щёки запали, кожа посерела, а длинные волосы свалялись и комками свисали на лицо. На боку Кальи висел тяжёлый тупой нож, а её огрубевшую кожу покрывали следы старых ран, полученных за целую жизнь, проведённую в бегах или в схватках.

Впереди на севере мрачное небо опускалось, становясь ржаво-красным. Проблески багряных молний мелькали у далёкого горизонта, пронзенный, словно клыками, силуэтами старых башен черепов. Повсюду вокруг земля была разбитой и потрескавшейся, расколотой на огромные плиты и пробитой высохшими руслами. Выжившие в пустошах растения почернели и огрубели, но цеплялись за жизнь с такой же мрачной решимостью, как и смертные.

Калья принюхалась. Ветер пах так же, как и всегда — жарким пеплом и цепким и приторным запахом гниющих трупов, но в нём было что-то ещё…

— Я чую воду, — сказала она, повернувшись к остальным.

Сван хрипло расхохотался. Такую воду пить не стоило, ведь потоки Пламенной Дельты были отравлены и пузырились в своих извилистых руслах, словно шипящая ртуть. Поэтому здесь не жил никто, даже самые отчаявшиеся из ставших добычей людей. Извилистые лабиринты могли скрыть их, но лишь на какое-то время.

— Мы не переживём эту ночь… — прошептал Ренек. Его плечи тяжело опустились.

— Тогда оставайся, — Калья сплюнула на землю. — Они сожрут твои глаза, пока ты будешь молить их о смерти.

По земле пронёсся низкий рокот грома. Далеко на юге разносился рёв боевых рогов. Где-то на опалённых равнинах бесконечные армии вновь наступали, ища черепа. Они не отправятся так далеко на север, где не было ничего, кроме обглоданных костей, с которых падальщики давным-давно содрали всё мясо. Однако кровавые налетчики выследят всё и всех.

— Нам нужно идти, — сказала Калья, встряхнувшись и готовясь вновь бежать. Её ноги болели, а желудок выл от голода, но выхода не было. И они побежали вновь, все, с Кальей и Сваном во главе, спотыкаясь и шатаясь, двигаясь на север — туда, где ждала дельта. Туда, где они прожили бы ещё немного в мире, который желал прикончить их — и ничего более.

Ракх жевал, наслаждаясь вкусом, запахами, клочьями плоти, сползающими по подбородку и падающими на безрукавку. Он закрыл глаза, чувствуя, как его уносит прочь нечто подобное блаженству. Он ощущал, как внутрь течёт жаркая жидкость, наполняя его божественной силой. Ракх облизнул губы, чувствуя острый металлический привкус.

— Хватит, — рявкнул Слейх, вытирая рот тыльной стороной руки, размазывая вдоль рваной челюсти потёки крови. — Найдём ещё.

Ракх скривился, потянувшись за мясом. Возможно, ему показалось, но не дёрнулся ли труп? Пировать всегда лучше, пока они ещё живы. Крики, как и слёзы, делают еду вкуснее. Стоит смеяться, когда они плачут, так делают все. Не проявишь должного веселья, и, возможно, в голодные годы тебя самого пустят на ножи…