Драйв - Джеймс Саллис

— «Архаизм».

— Что, книжки читаешь? Не подорви здоровье… Это значит вроде того, как какое-нибудь слово или понятие устарело и вышло из употребления.

— Спасибо, приятель.

— Все?

— Да, но нам стоит как-нибудь встретиться и пропустить стаканчик.

— Заметано. Я сейчас эту хреновину кончу, потом пройдусь по заготовкам римейка одной аргентинской штуки, ну и пару дней на оживление диалогов для какой-то высокохудожественной лабуды из Польши. А ты что делаешь в следующий четверг?

— Четверг? Подходит.

— «У Густава»? В шесть? Прихвачу бутылочку чего-нибудь приличного.

Мэнни любил побаловать себя хорошим вином — раз уж бабла хватало. Он появлялся то с чилийским мерло, то с бутылкой австралийского купажа. Подумать только — одевался в тряпки из соседнего «секонд-хенда» по десять долларов за пару штанов, а пил со вкусом.

Гонщик причмокнул, вспомнив жаркое с юккой, которое готовят «У Густава». У него мгновенно разыгрался аппетит. А еще он вспомнил надпись на двери одного классного лос-анджелесского ресторанчика: «Мы сдабриваем чеснок свиными отбивными!» Дюжина столов, составлявших убранство забегаловки «У Густава», все вместе стоили, наверное, долларов сто; контейнеры с мясом и сыром стояли здесь же, прямо на виду у посетителей; и стены давно не мыли. И все же — да, тут тоже вполне уместен был бы этот девиз: «Мы сдабриваем чеснок свиными отбивными».

Гонщик вернулся к стойке и допил свой остывший кофе. Заказал еще одну чашку, но горячий был не лучше.

В соседнем квартале, в закусочной «У Бенито», он взял буррито с помидорами и острый мексиканский салат. На вкус — очень даже недурно. Музыкальный автомат крутил испанскую песенку. Гитара, кастаньеты, гармошка. А ведь гармошка прогоняет через себя звуки, как сердечный клапан, пульсируя в такт мелодии. Вдох, выдох, толчок — и выходит песня.

3

Лет до двенадцати Гонщик рос худеньким и щуплым парнишкой, что, конечно, было на руку его отцу, и тот пользовался ростом сына по полной. Мальчик с легкостью пролезал в узкие кухонные оконца, в проемы для домашних животных и тому подобные «щели» домов, чем здорово помогал отцу в его ремесле, — так уж вышло, что тот был вором. Но потом парень начал набирать рост и сразу же наверстал упущенное, внезапно, едва ли не за ночь, как ему иногда казалось, вытянувшись от «метра с кепкой» до метра восьмидесяти шести. До сих пор он так и не смог освоиться со своим ростом. Его изменившееся тело стало для него слегка непривычным, как бы не совсем своим. При ходьбе он шаркал ногами, не знал, куда девать руки, частенько спотыкался и только за рулем чувствовал себя на своем месте. Потому что только одно он умел делать, и делать мастерски — гонять на машине.

Когда Гонщик вырос, он стал не нужен отцу. Его мать сделалась ненужной отцу еще раньше. Потому Гонщик не удивился, когда однажды вечером за ужином мать набросилась на отца с мясницким ножом в одной руке и хлебным — в другой. Ни дать ни взять — ниндзя в клетчатом переднике. Прежде чем отец успел опустить кофейную чашку, она уже отхватила ему пол-уха и взрезала горло. Гонщик как раз доедал бутерброд с колбасным фаршем — предел кулинарных способностей матери.

Он всегда поражался силе, с которой эта покорная, молчаливая женщина нанесла удар, — будто всю жизнь копила силы для одного-единственного внезапного яростного поступка. С того дня она уже мало на что годилась. Он помогал как мог. Скоро приехала полиция и мать забрали, отлепив от мягкого кресла с давними напластованиями грязи, а мальчика отправили в Тусон к приемным родителям, неким мистеру и миссис Смит, которые до последнего дня, что он у них прожил, не могли сдержать удивленных, слегка растерянных улыбок всякий раз, как он входил в дом или спускался из чердачной комнатки, где коротал время в полном одиночестве, словно лесная птица, пойманная в силок и обреченная жить в неволе.

За несколько дней до шестнадцатилетия Гонщик спустился из своей комнатки на чердаке со спортивной сумкой, со всеми своими вещами, и ключами от «форда-гэлакси», которые выудил из ящика кухонного стола. Мистер Смит был на работе, миссис Смит вела занятия в воскресной школе: когда Гонщик еще ходил туда два года назад, он постоянно получал призы за знание библейских цитат. Стоял жаркий день самого разгара лета, и в его комнатушке было нечем дышать; впрочем, во дворе оказалось ненамного лучше. Капли пота капали на листок бумаги, пока он писал:

Простите, что взял машину, но пешком мне далеко не уйти. Пожитки в доме в полной сохранности. Спасибо за то, что приютили меня, за все, что сделали. Я действительно вам благодарен.

Забросив спортивную сумку на заднее сиденье, он выехал из гаража, у перекрестка перестроился в левый ряд, дождался сигнала и повернул на Калифорнию.

4

Они встретились в дешевом придорожном баре между Сансетом и Голливудом, к востоку от Холмов. По другую сторону шоссе, у магазинчиков, торгующих кожей и туфельками на шпильках от пятнадцатого размера и выше, дожидались автобуса ученицы католической школы. Гонщик узнал парня сразу, как только переступил порог. Штаны цвета хаки, темная футболка, куртка. Непременные часы с позолоченным браслетом на запястье. Кольцо в ухе и печатка на пальце. Из колонок текла джазовая импровизация: трио, может быть, квартет, с увертливым, как скользкий угорь, ритмом — никак его не ухватишь.

Парень взял стаканчик «Джонни Уокера» — «Блэк Лейбл», без льда. Гонщик остался при своем напитке. Они направились к дальнему столику.

— Ревелл Хикс о тебе говорил.

Гонщик кивнул:

— Нормальный мужик.

— Вокруг полно непрофессионалов. Понимаешь, о чем я? Каждый считает, что он крут, что готовит лучший соус для спагетти, что за рулем нет ему равных!

— Если ты с Ревеллом знаком, стало быть, ты — профи?

— Он и о тебе так говорил. — Парень опрокинул виски в рот. — Вообще-то, я слышал от него, что в этом деле ты лучший.

— Так и есть.

— А еще я слышал, что работать с тобой непросто.

— Ну, если мы поймем друг друга, проблем не будет.

— А что тут понимать? Я держу гараж, намечаю цели команде. Или ты работаешь в связке, или нет.

— Нет.

— Ну что ж, честно и откровенно. Ты сам сделал свой выбор…

— Да-да, упустил еще одну блестящую возможность и слил бачок.

— По крайней мере, позволь тебя угостить.

Парень направился к стойке за следующей порцией.

— И все же я не врубаюсь, — заметил он, ставя на стол пиво и стопки. — Ты не мог бы пролить свет на причины? Просветить меня, так сказать…

— Я гоню тачку. И только. Я не работаю в команде, не обсуждаю планы, не лезу с советами. Ты говоришь мне, где старт, где финиш, в какое время встречаемся. Я никого не знаю и знать не хочу, не ношу ствол. Я только веду машину.

— С таким отношением к делу ты, наверное, теряешь кучу предложений.

— Отношение тут ни при чем. Это принцип. Я отказываюсь от работы гораздо чаще, чем соглашаюсь.

— Я предлагаю легкое дело.

— Все так и говорят.

— Ну не скажи… Только это и вправду проще простого.

Гонщик пожал плечами.

Один из богатых районов к северу от Финикса, объяснил Парень. Семь часов по трассе мимо сплошных вилл, выстроенных там, где раньше росли одни кактусы. Написав что-то на клочке бумаги, Парень подтолкнул листок двумя пальцами Гонщику через стол. Ему припомнилось, что так обычно делают продавцы подержанных машин. Глупый жест. Понта много, а толку чуть. Какой мало-мальски уважающий себя человек на такое купится? Какой идиот спустит на тормозах?

— Это шутка, да? — спросил Гонщик.

— Ты не хочешь участвовать, не хочешь доли — пожалуйста. Можно и фиксированную выплату. Так даже проще.

Гонщик залпом опрокинул виски, а пиво отставил. Что ж, кто платит, тот заказывает музыку.

— Извини, что потратил твое время.

— Хочешь, я припишу еще один ноль?

— Припиши три.

— У каждого своя цена, но нет человека, который стоил бы так дорого.

— Согласен. Вокруг — полно водителей. Так что выбирай любого.

— Полагаю, я уже сделал свой выбор. — Парень кивком попросил Гонщика не торопиться с уходом и вновь придвинул к нему пиво. — Просто я хотел тебя проверить. — Парень почесал ухо; позже Гонщик подумал, что, возможно, это был знак. — В команде четверо. Делим куш на пять частей: две мне, по одной на каждого из вас. Пойдет?

— Ну, это куда ни шло.

— По рукам?

— По рукам.

— Отлично. Еще стаканчик?

— Почему бы и нет.

К стихающему квартету добавился альтовый саксофон и, повиснув на хвосте, повел мелодию.

5

Выйдя от «Бенито», Гонщик очутился в преображенном мире. Как и большинство городов, Лос-Анджелес вечером жил совершенно иной жизнью. У самого горизонта теснились последние оранжевые перья облаков, постепенно рассыпаясь, тая, по мере того как солнце уступало первенство вспыхивающим городским огням, нетерпеливо спешащим ему на замену.