Три вдовы - Шолом Алейхем

Итак, выросла она, Роза, и воспитание получила надлежащее, как полагается в интеллигентном доме. Мать и сама за этим присматривала, да и я малость следил за ее образованием, и не малость, а по-настоящему, — можно сказать, почти все свое время отдавал ребенку, заботился, чтобы ее учили, воспитывали лучшие учителя, чтобы она не опаздывала в гимназию, чтобы во-время играла на рояли, чтоб училась танцовать, — за всем этим следил я, я один. Кто ж еще? И делами вдовы к тому же интересовался. Не то всё ее состояние растащили бы! Ее и так здорово обобрали…

После смерти Пине к вдове Пае ринулись всяческие людишки, благодетели, советчики и стали ее обирать, как полагается… Хорошо, что я во-время спохватился «Стоп, машина!», и прибрал к рукам все дела. Она, правда, хотела, чтобы я стал компаньоном, но я решительно отказался. Домов своих не продам и голову себе морочить не стану. Она возражала: не обязательно продавать дома, я и так, мол, могу быть компаньоном. Что же, вы думаете, я на это ответил? Я попросил больше мне таких предложений не делать, потому что, в противном случае, я обижусь. Он, — говорю, — царство ему небесное, не заслужил того, чтобы я заставил вас платить мне за труды, — а за время, что я уделяю вашим делам, — говорю, — я денег не беру. У меня, — говорю, — достаточно времени, хоть бейся головой об стенку… Говорю это я ей, вдове, а она — ни слова. Опустила глаза — и молчок. Понятно ли вам, что именно я этими словами хотел сказать?.. Почему же я прямо не сказал? Не спрашивайте, почему! Стало быть, не пришлось. Могу вас только уверить, что это казалось столь же просто, как вот эту папиросу закурить. Одно лишь слово, — и всё разрешилось бы… Но я подумал: «А Пине? Ведь такими друзьями были!..» Я не знаю, как вы бы сказали. Вы думаете, конечно, что между нами, повидимому, не такая уже была любовь… Очень даже ошибаетесь. О том, что я по ней изнывал, я уже говорил вам, а о том, что и она — по мне, нечего рассказывать, ибо вы подумаете… А впрочем, не всё ли равно, в конце-концов?.. Прикажите-ка лучше подать чаю, а то у меня в горле пересохло.

Итак, уважаемый, на чем же мы остановились, не помните? На делах. Ну, и дела! На всю жизнь запомню. Мало сказать — эксплоатировали, — вокруг пальца обводили! Погодите радоваться! Не меня — ее! Меня вокруг пальца не обведешь. Знаете, почему? Потому, что я не дамся. Однако давайся — не давайся, ничего не попишешь, когда сталкиваешься с аферистами, жуликами, бандитами, которые кого хочешь обманут. Они из кожи вон лезли, чтобы отобрать у нас последнее. Можете себе представить, не так то просто — забрать у меня деньги. Они, будьте спокойны, достаточно намучились, они у меня, чорт бы их побрал, кровью харкали, пока удалось им выманить, выкачать у нас, — знаете сколько? Сколько смогли! Счастье, что я во-время спохватился и сказал вдове: Довольно! Хватит! И, насколько это было в моих силах, — я как ножом отрезал. Но она здорово поплатилась. Спросите, как же это я допустил? Хотел бы я посмотреть, как бы вы извернулись при таких обстоятельствах. Возможно, у вас лучше получилось бы. Возможно, не буду спорить. Про меня, конечно, скажут: не ахти какой он коммерсант! Ну, и что ж! Несчастье какое! Лишь бы не бандит! Думаете, это мне не влетело в копеечку? Но мне незачем перед вами хвастать. Я хочу только рассказать вам, как всё складывалось, как всё вело к тому, чтобы вдова не осталась вдовой, а я — старым холостяком. Скажи я ей одно слово, одно лишь слово… но этого слова я и не произнес! Почему? В этом-то и загвоздка. Тут-то и начинается настоящая психология. Новая глава под названием «Роза»!.. Вы только слушайте внимательно, ни слова не упуская, потому, что это не выдуманный роман, понимаете ли, — это история животрепещущая, подлинная, всей душой пережитая…

Не знаю, — какая-то особенная сила таится в душе каждой матери… Чуть девочка начинает взрослеть, как матери уже не терпится: скорей бы увидеть свою дочь помолвленной. А приметит мать, что вокруг ее дочери увиваются молодые люди, — она так волнуется, от радости себя не помнит. Каждый молодой человек кажется ей женихом. А что жених этот быть может пустельга, шарлатан, картежник, чорт его знает что, — это ее не касается! Конечно, будьте спокойны, пустобрехи и шарлатаны к нам не ходили, потому что, во-первых, Роза была не из тех, что знается с каждым плясуном, умеющим извиваться, крутиться по паркету, сгибать руку калачиком, шаркать ножкой и отвешивать поклоны. А, во-вторых, — я то на что? Допущу ли я, чтобы какой-нибудь повеса на три шага приблизился к Розе? Да я бы ему, кажется, все кости переломил? В порошок стер бы! Был я с ней однажды на балу, в клубе, среди отменных аристократов, тех, кого вы называете буржуазией… И вот подходит к нам какой-то франт, ручка кренделем, головка набок, на личике медовая улыбочка, шаркает ножкой, этаким визгливым девичьим голоском говорит… Чорт его знает, что он наговорил. Пригласил танцовать. Ну, и показал же я ему танец? Запомнит он меня! Посмеялись же мы потом над злополучным кавалером! С тех пор все кавалеры знали: прежде чем познакомиться с. Розой, надо раньше обратиться ко мне, выдержать, если можно так выразиться, экзамен и лишь потом убраться подобру поздорову. Они меня прозвали цербером, то-есть сторожевым псом у входа в рай. Беда какая! А знаете, кто по этому поводу сердился? Мать! Я, — говорит она, — отпугиваю людей, не подпускаю близко. «Каких людей, — спрашиваю я. — Это собаки, — говорю, — а не люди!» Так случилось раз, и два, и три. Однажды чуть было не кончилось катастрофой. Думаете, — мы поссорились? Вы, правда, человек умный, но на сей раз не угадали! Вот послушайте, что было потом.

Прихожу я однажды к вдове и застаю гостя, какого-то молодого человека лет двадцати или тридцати. Есть такие молодые люди, возраст которых никак не определишь. Молодой человек, нечего скрывать, оказался очень славным. Бывают такие симпатичные люди, — хорошее лицо, хорошие глаза, — ни к чему не придерешься. Понравился он мне с первого взгляда. Знаете, почему? Потому, что я терпеть не могу людишек с сахарными личиками, с медовыми улыбочками. Ненавижу эти надоедливые существа, что умильно заглядывают вам в рот, поддакивая каждому вашему слову: скажите им, что в июле снег выпал, или рыба на вербе росла, они и против этого не возразят… Когда я вижу такое существо, меня так и подмывает вымазать его медом, пчелам на радость… Хотите знать, как звали этого молодого человека? Впрочем, что вам до этого? Допустим, его звали Шапиро. Хоть бы так, довольны? И был он бухгалтером винокуренного завода, и не только бухгалтером, но и полновластным хозяином; можно сказать, что на заводе он пользовался большим авторитетом, чем даже сам хозяин. А хозяин, который не доверяет своим подчиненным, недостоин быть хозяином… Может быть вы иного мнения на этот счет, но в данный момент это не так уж важно.

Словом, представили мне молодого человека по фамилии Шапиро, бухгалтера, хозяина, порядочного человека, к тому же замечательного шахматиста. В шахматы он играет не хуже меня, а, пожалуй, и лучше меня… Ведь я же вам говорил, что не выставляю себя шахматистом. И вот, поди, будь пророком и угадай, что здесь завязывается роман, да какой еще роман! Отчаянный! Ну и недогадлив же я, — не приметил этого с первого же раза! Представьте себе, я собственными руками подливал масла в огонь, всячески расхваливая молодого человека, превозносил его до небес! Чтоб они сгорели, эти шахматы, а заодно с ними и все шахматисты на всем белом свете! Играли мы с ним в шахматы, а он тем временем замышлял бог весть что. Я у него брал «королеву», а он у меня отнял Розу! Я ему давал «мат» на десятом ходу, а он мне «мат» в три хода, потому что на четвертом ходу, то-есть, когда он явился в четвертый раз, вдова отозвала меня в сторонку и загадочно шепнула мне, что Розочка стала невестой этого самого Шапиро, что она несказанно счастлива. Словом: поздравьте меня и себя и нас обоих.

Что со мной сделалось, когда я услышал эту добрую весть, — рассказывать не стану. Что же, по вашему: я злодей, сумасброд, помешанный? Она, вдова, то-есть, подумала то же самое. Вначале смеялась, потом раскричалась на меня, а кончилась эта история слезами, истерикой и прочими такими вещами — словом конфликт! Лопнул, понимаете ли, волдырь… Мы объяснились, и за полчаса наговорили друг другу столько беспощадной правды, сколько не было высказано за все двадцать лет нашего знакомства! Я откровенно заявил ей, что о-на мне недруг, что она погубила меня, отняла у меня единственное утешение мое, Розу, и отдала ее другому. На это она мне ответила, что если кто-нибудь из нас двоих недруг, то это, конечно, я, и что если кто-нибудь из нас и покушался на душу другого, то это я покушался, понемножку, на протяжении восемнадцати с лишним лет!.. Что это значит, мне вам объяснять незачем это и дурак поймет. А что я ей на это ответил, я вам рассказывать не стану. Скажу только, что обошелся я с ней не по-джентльменски, можно сказать, грубо, очень грубо! Я схватил шапку в охапку и, хлопнув дверью, выбежал, как безумный… Я дал себе слово не переступать ее порога до конца жизни!.. Ну, что скажете? Ведь вы же человек мыслящий? Что по этому поводу говорит ваша «психология»? Что я должен был сделать — утопиться? Или застрелиться? Или повеситься на первой осине? Что я не утолился, не застрелился и не повесился, вы, слава богу, сами видите. А что было потом? Об этом в следующий раз. Ничего с вами не станется, если малость подождете. Надо итти к вдовам. Они ждут меня к обеду.