Записки вдовца - Поль-Мари Верлен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Записки вдовца» – это частью картинки парижской и сельской жизни, частью маленькие повествования, сжатые и острые, в манере «стихотворений в прозе», частью воспоминания или критические заметки, не всегда беспристрастные. На всем очень определенно чувствуется влияние «Стихотворений в прозе» Бодлера, которого Верлен всегда высоко чтил. Язык «Записок» – характерный язык верленовской прозы. Он не любил слишком правильного построения фраз, не любил точек, поставленных на «i», он предпочитал писать капризными оборотами речи с неожиданной и необычной расстановкой слов, употребляя по временам жаргонные словечки и почти всегда довольствуясь намеком вместо точного рассказа. Этот язык и составляет разительное отличие «Записок» Верлена от «Стихотворений в прозе» Бодлера, написанных чеканным, выработанным стилем. Но в «Записках вдовца» этот язык Верлена еще не переходит границ художественности, не приводит его к намеренному кривлянию, к ужимкам дурного тона, что, к сожалению, чувствуется в позднейших прозаических книгах Верлена.
Вскоре после того как Верлен начал писать в «Le Réveil», состоялось его сближение с той молодежью, которая вскоре выступила с боевыми знаменами декадентства и символизма. Печатая фельетоны в «Paris-Vivant», Верлен в то же время отдавал свои стихи и критические заметки в «Lutèce», маленький журнальчик Латинского квартала. Молодые поэты, которые до той поры лишь смутно слышали о Верлене и почитали его давно умершим, ознакомившись е его стихами, признали в нем своего вождя. Его поэзия, интимная до последних пределов, отвечала их запросам, их утомлению объективностью и холодностью парнасцев. «Art poétique» Верлена, напечатанный в «Lutèce», сделался символом веры новой школы. Критические статьи Верлена о Стефане Малларме, о Артюре Рэмбо, о Тристане Корбьере были для молодежи откровением, так как она из них впервые узнала об этих своеобразных поэтах и о новой манере относиться к поэзии вообще. Верлен было именно тем, кто был нужен революционерам литературы. Если Мореас мог дать теорию новой поэзии (кстати сказать, очень сбивчивую и неясную), а Малларме – ее философию (не для всех понятную), если другие «вожди» могли провозгласить новые принципы, то никто не был в силах дать непререкаемые образцы нового. Эти образцы молодежь нашла в поэмах Верлена, так долго не находивших себе читателей…
С успеха Верлена в революционно-литературных кружках молодежи начинается постепенный его успех и в общей литературе. Вскоре по выходе первых книг Верлена, изданных у Ванье, потребовались новые издания его «Romances sans paroles» и «Sagesse». Несколько благосклонных отзывов о Верлене появилось в газетах с большим тиражом. Макс Нордау в своей нашумевшей (и крайне невежественной) книге объявил Верлена «единственным поэтом» среди символистов. То же повторил Рене Думик, влиятельный в те годы критик. В конце 80-х годов открылся Верлену доступ в большие журналы. Его имя получило не только огласку, но и подлинную известность. Быстрыми шагами подходила слава. Если бы Верлен в ту эпоху мог «взять себя в руки», вести жизнь, которая почитается должной для людей «стоящих на виду», работать систематически, – он, без всякого сомнения, добился бы и высокого положения в литературном мире и материального благополучия… Но все это было недоступно – или уже недоступно – «бедному Лелиану» (псевдоним Верлена). Печальная привычка к жизни богемы и горестная страсть к абсенту закрывали ему все пути. Слава пришла слишком поздно…
«Записки вдовца» – одна из последних удачных книг Верлена. Еще в книге стихов «Amour», написанной, впрочем, почти целиком раньше, есть много прекрасных страниц, еще есть религиозное одушевление кое-где в его «Bonheur» и острота и очарование в его «Parallèlement», где, однако, многие стихи тоже относятся к периоду гораздо более раннему, но после этих книг начинается явный и плачевный упадок таланта. Еще длинную серию книг в стихах и в прозе написал Верлен в последние годы жизни, побуждаемый постоянной нуждой в деньгах и подчиняясь правилу своего издателя, который не хотел выдавать ни сантима иначе, как под рукопись хотя бы единичного стихотворения, но эти поздние произведения бедной музы Верлена принадлежат к числу тех произведений, о которых чем меньше говорить, тем лучше. В то время, как пленительные песни Верлена совершали свое триумфальное шествие по всей Европе, во всех странах очаровывая и покоряя сердца чуткой молодежи, сам их создатель, больной, старый, почти нищий, влачил жалкое существование в кабачках Латинского квартала со столь же жалкими подругами своей невеселой старости, обиравшими у него его бедные гроши и отравлявшими ему дни своими глупыми раздорами и своей нелепой и фальшивой ревностью. «Мои дурные братья, – говорит он с горечью в одном из своих последних стихотворений, – вы, которые хоронили меня когда-то под своим молчанием, откуда же вдруг взялись все эти восклицания, восторги, откуда вся эта перемена?! Ах! Это то, что называется славой!» Верлен чувствовал сам, что слава пришла для него слишком поздно.
Валерий Брюсов
Записки вдовца
Некоторые мои сны
Я хочу описать как можно подробнее некоторые из моих постоянных снов, те, разумеется, которые мне кажутся достойными этого по их законченному обороту или по их развитию в атмосфере, сколько-нибудь выносимой для проснувшихся.
Я часто вижу Париж. Никогда таким, как он есть. Это незнакомый город, нелепый и многообразный. Я окружаю его узкой рекой, бегущей глубоко меж двух рядов каких-нибудь деревьев. Среди ярко-зеленой листвы блестят красные крыши. Тяжкая летняя пора с густыми, очень темными тучами в разводах, как на небесах исторических пейзажей, и сквозь них самый желтый солнечный свет. Как видите, сельский пейзаж. Но, когда я оглядываюсь на город по ту сторону речки, там видны еще дома, дворы и строения, где сушится белье и откуда доносятся голоса, – ужасные, штукатурные дома предместий настоящего Парижа, напоминающие несколько Сент-Уэнскую долину и всю эту военную Северную улицу, лишь чаще усеянную неровностями. Мне всегда страшно
