Играя с огнем - Шэн Л. Дж.

– Скажи что-нибудь, – произнесла я грудным, низким и невыносимо хриплым голосом. – Пожалуйста, бабуль. Скажи.

Я с рождения пользовалась благами, которые давала мне хорошенькая внешность. Все в школе Шеридан крутилось вокруг Грейс Шоу. Когда мы с бабушкой приезжали в Остин, нас останавливали модельные агенты. Я была самой выдающейся актрисой в школьных постановках и членом команды поддержки. Само собой, очевидно, если не сказать – ожидаемо, что величие моей красоты открывало передо мной множество дверей. С густыми и золотистыми, как тосканское солнце, волосами, вздернутым носиком и соблазнительными губами я знала, что моя внешность – верный способ вырваться из этого города.

«Ее мать и цента не стоила, но, к счастью, Грейс унаследовала ее красоту, – однажды услышала я в продуктовом магазине слова миссис Филлипс, адресованные миссис Контрерас. – Остается лишь надеяться, что жизнь у нее сложится лучше, чем у этой мелкой потаскушки».

Бабуля отвела взгляд в сторону. Неужели все настолько плохо? Теперь бинты были полностью сняты. Доктор Шефилд запрокинул голову, разглядывая мое лицо.

– Начнем с того, что вам, мисс Шоу, очень повезло. Две недели назад вы пережили такое… что многие люди просто не вынесли бы. Я на самом деле потрясен, что вы еще с нами.

Две недели? Я провалялась в койке четырнадцать дней?

Я тупо уставилась на него, не понимая, куда он смотрит.

– Пораженные ткани еще не зажили. Учтите, что как только кожа заживет, раны перестанут вас беспокоить. И есть вероятность, что в будущем можно подумать о пластической операции, так что не унывайте. А теперь хотите взглянуть на свое лицо?

Я слабо кивнула. Мне следовало покончить с этим. Увидеть то, с чем придется жить.

Он встал и отошел в другой конец палаты, где достал из шкафа небольшое зеркало. Бабушка тем временем рухнула мне на грудь, и все ее худенькое тело затряслось от рыданий. Липкая рука бабули сжала меня как тиски.

– Что мне делать, Грейси-Мэй? Боже мой.

Впервые в жизни меня поглотила ярость. Это моя трагедия, моя жизнь. Мое лицо. Это меня нужно утешать. Не ее.

С каждым шагом доктора Шефилда мое сердце опускалось все ниже и ниже. Когда он подошел к койке, оно валялось где-то возле моих ног и глухо стучало.

Он протянул мне зеркало.

Я поднесла его к лицу, зажмурилась, сосчитала до трех и распахнула глаза.

И не охнула.

Не заплакала.

Даже не пикнула. Я просто уставилась на человека в отражении, на незнакомку, с которой, честно говоря, наверняка никогда не подружусь, и глядела, как посмеялась надо мной судьба. Вот вам мерзкая неудобная правда: моя мать умерла от передоза, когда мне было три года.

Она не возродилась, как мечтала. Она так и не восстала из собственного пепла.

И, смотря на свое новое лицо, я с уверенностью могла сказать, что меня ждет то же самое.

Уэст

17 ноября, 2015 год

Уэсту шестнадцать лет

Прекрасная возможность покончить с собой подвернулась на темной дороге.

Стояла непроглядная темень. Дорога покрылась тонкой коркой льда. Я возвращался от тети Кэрри, посасывая зеленый леденец. Каждую неделю тетя Кэрри передавала моим родителям еду, продукты и молитвы. Противно признавать, но даже с помощью ее праведных молитв оба моих родителя не могли вытащить себя из постели.

Вдоль извилистой дороги, тянущейся к нашей ферме, росли сосны, поднимавшиеся по очень крутому холму, из-за которого мотор начал рычать.

Я знал, что все будет выглядеть как настоящий несчастный случай.

Другое даже в голову не придет.

Всего лишь ужасное совпадение, схожее с другой трагедией, поразившей семейство Сент-Клеров.

Заголовки завтрашней утренней газеты так и стояли у меня перед глазами.

Мальчик семнадцати лет сбивает оленя на Уиллоу-роуд. Умирает на месте.

Тут же, посреди дороги, стоял тот самый олень и лениво смотрел на мою машину, которая приближалась к нему с возрастающей скоростью.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я не включил фары. Не стал нажимать на тормоза.

Олень продолжал наблюдать, как я жму на газ, сдавливая руль с такой силой, что белеют пальцы.

Машина так быстро неслась по льду, что ее мотнуло в сторону и стало заносить. У меня больше не получалось управлять ею. Колеса двигались сами по себе.

Давай, давай, давай!

Я зажмурился и, стиснув зубы, позволил этому случиться.

Машина затарахтела и начала замедляться, хотя я вдавливал педаль в пол со всех сил. Я резко открыл глаза.

Нет.

Машина сбавляла ход, двигаясь медленнее с каждым метром.

Нет, нет, нет, нет, нет.

Пикап полностью остановился, замерев в метре от оленя.

Тупое животное наконец-то решило моргнуть и неторопливо ушло с дороги, мягко цокая по льду копытами.

Чертов тупой олень.

Чертова тупая тачка.

Чертов тупица, я мог бы прямо с утеса выброситься из пикапа, пока еще был шанс.

На несколько минут воцарилась тишина. Только я, покойный пикап и мое колотящееся в груди сердце, а потом из горла вырвался крик:

– Че-е-ерт!

Я стал колотить по рулю. Один раз, второй… третий, пока с костяшек пальцев не полилась кровь. Упершись ногой в консоль, я вырвал руль, бросив его на пассажирское сиденье и растирая руками лицо.

В груди все горело, а кровь пропитала сиденья, пока я рвал и метал в пикапе. Вырвав радио, я выкинул его в окно. Разбил ногой лобовое стекло. Сломал бардачок. Я крушил пикап, что не удалось сделать оленю.

И все же до сих пор был жив.

Мое сердце еще билось.

Зазвонил телефон, издеваясь надо мной жизнерадостной мелодией.

Он звонил снова и снова и, мать его, снова.

Я резко вытащил его из кармана и посмотрел, кто звонит. Это чудо? Небесное провидение? Нежданный спаситель, которому на самом деле насрать? Кто это?

Спам.

Ну конечно.

Всем плевать, даже если утверждают обратное. Я забросил телефон подальше в лес, потом вышел из машины и пошел пешком пятнадцать километров до родительской фермы.

Искренне надеясь, что натолкнусь на медведя, который завершит начатое.

Глава 1

Грейс

Наши дни

– Лучшее изобретение девяностых: длинная челка против слэп-браслетов[1]. Пять секунд тебе на размышления. Пять.

Карли потягивала безалкогольную маргариту с замороженным соком и таращилась в свой телефон. От удушающей жары и влажности на потолке кафе-фургона появились мокрые пятна. Моя розовая толстовка промокла от пота. Сейчас был период свойственной для Техаса жаркой погоды, хотя до лета оставалось еще несколько месяцев.

Толстый слой косметики у меня на лице стекал на кроссовки FILA оранжевыми полосами. Хорошо, что мы закрылись пять минут назад. Я терпеть не могла выходить из дома, не измазав заранее лицо минимум двумя густыми слоями тональника.

Я намеревалась встать под холодный душ, съесть что-нибудь горячее и включить кондиционер на максимум.

– Четыре, – отсчитала на заднем плане Карли, пока я черкала объявление о найме, нагнувшись к окошку на случай, если вдруг забредут поздние покупатели.

Карли официально сократила количество смен, чему миссис Контрерас, ее мама и хозяйка кафе-фургона, не очень-то обрадовалась. Я же, понятное дело, грустила, что теперь буду работать с ней реже. Карли стала моей лучшей подругой еще с тех времен, когда мы ползали в подгузниках во дворах друг у друга. Где-то в гостиной миссис Контрерас даже стояла наша совместная фотография, на которой мы обе сидели на одинаковых фиолетовых горшках и улыбались в камеру так, словно только что раскрыли величайшие тайны вселенной.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Я волновалась, что человеку, который заменит Карли (я звала ее Карл) не придется по душе мой язвительный характер и мрачный жизненный настрой. Но вместе с тем прекрасно понимала, почему подруге пришлось урезать рабочие часы. Нагрузка по учебе у Карл была просто бешеная. И это даже без дополнительных практик, за которые она уцепилась, чтобы украсить свое резюме трудовым стажем в журналистике.