Слуги в седлах - Пааво Ринтала

— Из них получится славный завод.

— Славный-то славный, дьявольски славный. В этом я не сомневаюсь. Но ты только взгляни на этот песчаный берег. Четыреста метров отличного пляжа, и от города всего с десяток километров.

— Послушай-ка, Хейкки, прости за бестактность, но хочу тебя спросить: может, ты нездоров последнее время?.. Дай-ка и мне сигарку.

— Нет, я в своем уме.

— Да я не об этом, я спрашиваю — здоров ли ты?

— Как никогда. Раньше я очень заботился о здоровье. Даже гири поднимал. Тогда это было не в моде — следить за своим здоровьем... Надо, пожалуй, опять приняться за гири. Пока молод да здоров — и без этого можно обойтись, а когда приближаешься к пенсии, гимнастика имеет смысл.

— Няятялампи сегодня опять звонил. Еще до твоего прихода.

— Чего он все звонит?

— Бумаги-то и в самом деле срочные.

— Я уже двадцать раз говорил этому мальчишке, что такое дело нельзя решать впопыхах.

— Оно уже давно решено. Если большая корпорация хочет взять пляж под строительство, а начальство поддержало эту идею, нам ничего не остается, как сложить руки и сказать «аминь». Здесь нет даже формальных оплошностей, к которым ты мог бы придраться.

— Действительно нет.

— Подмахни бумаги и пошли их по инстанциям.

— Видишь ли, Хански, именно так я поступал всю свою служебную жизнь — тридцать с лишним лет, а это большой срок, такой большой, что младенец успевает за это время стать взрослым, жениться и обзавестись наследниками, — вот как долго я служил обществу в этом доме. Проекты дорог и водопроводов, проекты портов, улиц, хозяйственных зданий, самые разнообразные строительные проекты — я одобрял или отклонял их в зависимости от того, как было угодно заправилам этого дома и правительственным учреждениям. А теперь ты являешься сообщить мне, что у меня нет иной возможности, как подмахнуть бумагу.

— А разве есть? Я думаю, ты и сам не хуже меня понимаешь.

— Погоди-ка... Так вот, всю жизнь я делал то, чего от меня ожидали, — так мне, во всяком случае, теперь кажется. А город между тем все уродовали и уродовали. Безмозглой застройкой, безобразными домами, нелепыми станциями, спроектированными и построенными в дни моей молодости рабочими кварталами, которые задыхаются без зелени и без солнца. А ведь там тоже растут дети... И кому от всего этого польза? Только спекулянтам-подрядчикам, этим бандитам, выбившимся из мастеров в барышники. Их окрестили советом по недвижимости или хозяйственным управлением и прицепили медаль на грудь.

— Не читай ты мне проповедь, дружище. Проповедовать можно истины никому не ведомые, а то, что ты сейчас сказал, — ни для кого не новость, всем ясно.

— Я не проповедую, у меня на уме совсем другое. Когда человек доживает до моих лет, о нем уважительно говорят, что он достиг почтенного возраста; нынче выражаются вежливо, не зовут попросту старым хламом. Почтенного возраста, говорят. А как оглянешься на свою жизнь и окинешь ее взглядом, то и уразумеешь, что означают эти вежливые слова. Почтенный возраст — это то же, что почтенная чахотка или неизлечимый рак желудка.

— Вон ты о чем. Но твои дела — это твои дела. Не путай их со строительством завода и с пляжем. Поверь, что дело того не стоит. Дешевле обойдется подписать. А если не подпишешь, то, откровенно говоря, я и представить себе не могу, как ты из этого выпутаешься. Господа соглашались ждать месяц, потому что привыкли полагаться на тебя и твой отдел. Это история такого сорта, что ты можешь отсюда вылететь, если не подпишешь. Им требуется твоя подпись, а не твое мнение.

— Да разве служащего можно так прогнать?

— Нет, конечно... Ну, ладно. Мне пора. Тебе известно, что я по этому поводу думаю. Надеюсь, что и у других твоих коллег нет на этот счет никаких иллюзий. Какой нам смысл противиться? Это дозволяется только господам поважнее нас. Постарайся спихнуть проект поскорее — и самому станет легче, и отделу тоже. Будь здоров.

Ушел-таки Ханнэс.

Может, он и прав.

В задумчивости он двигает на столе какие-то предметы. Предыдущий проект тоже не просмотрен. Позавчера он решил, что ознакомится с ним на следующий день и даст заключение. Вчера он был того мнения, что успеется еще и сегодня. Теперь самый последний срок — завтра. Не надо бы откладывать. Что с ним случилось? Он не может сосредоточиться. Продолжается изжога. Так было всю весну. Слева то и дело что-то дергает, и тогда перехватывает дыхание. Дергает сердито, так, словно щука хватает блесну. Сердце? А может, просто невроз? Ничего, летом, в отпуске, все пройдет. Нервы немного расходились за зиму.

Просто нервы?

А может, завод уже кончается?

Эта апатия, откладыванье дел со дня на день. Надо бы идти в ногу со временем, не отставать от прогресса. Пару бы лет еще потянуть... Купить тот большой старый хлев и сеять грибы. Все остальное досталось бы Пентти. Еще бы только пару лет.

И тут в груди дважды что-то сильно дергает, потом перехватывает дыхание.

Это опять та Большая рыба, та, которую я ждал всю жизнь. Она слева, в сердце, должно быть.

А я еще размышляю, как быть современным и не отставать от прогресса. Что до меня, то я-то готов. Но вот она, эта дрянная мышца. Когда сна начинает шалить, бравый марш в ногу со временем становится затруднительным. И если это на самом деле та Большая чернохвостка и если она схватит меня, то мне не поспеть за временем, как бы я ни лечил свои нервы и как ни ремонтировался бы во время отпуска. Только это мне и мешает.

Он встает и идет к окну.

Может, поразмяться перед окном, провентилировать легкие... Руки в стороны, ногу назад, прогнуться... Так... В исходное положение... Дыхательные упражнения... Глубоко вдохнуть... Выдохнуть... Вдохнуть...

Приступ кашля прерывает гимнастику.

Он закрывает окно: оттуда лезет дым.

Потом он снова глотает таблетку и садится за работу.

Я сейчас же со всем покончу. Со всем этим хламом. Потом возьму отпуск. Совершим круиз вокруг Европы. Кристина хочет в Италию... Где-то были объявления... По весне они каждый день в газетах рекламируют...

Он встает и, отыскав газету, принимается читать:

«Насладитесь прекрасным отдыхом, совершив поездку в Италию...» Гляди-ка, какую хорошенькую девушку тут поместили, и где только такую нашли... «Отдых, впечатления, развлечения. Незабываемые переживания, чужие народы, исторические памятники, сокровища искусства: все это мы предлагаем вам в нашем путешествии. Вы отвлечетесь от повседневных забот и будете наслаждаться жизнью под южным солнцем. Париж — Рим, 104 тысячи марок; сказочная итальянская ривьера Марина ди Масса с пальмами, с ласкающими волнами Средиземного моря — 95 тысяч марок...»

Туда мы и поедем с Кристиной. Нервы надо во что бы то ни стало привести в порядок. С какой стати мне противиться на этот раз, если я раньше не противился. Гляну, как всегда, одним глазком в бумаги и подмахну.

2

До полудня он знакомился с чертежами. В обеденный перерыв вызвал такси и поехал на пляж. Шофер попался знакомый, возил его и раньше.

— Берег будут застраивать. Еду взглянуть. Проект лежит у меня на столе.

— Рядом с новым микрорайоном? Мои знакомые там живут.

— Раньше это были предместья. В дни моей молодости.

— А теперь микрорайоны.

Добравшись до места, он попросил шофера подождать и вышел на берег. С моря немного дуло. Ветер был холодный. Мальчишки в трусах гоняли мяч. В конце пляжа — ближе к городу — стояла старая купальня с вышкой.

А народу-то сколько! Жуют завтраки. Откуда они взялись? Ведь не из города же на обеденный перерыв приехали? В лесу виднеются точечные дома. Там, наверно, столько контор и магазинов, что в перерыв народу на весь берег хватает. Может, разуться и пройтись босиком? Неудобно... Какой тут залив красивый. В нем и клев, должно быть, хороший. Интересно, кто здесь рыбачит?

Он разглядывал играющих мальчишек, завтракающих девушек и старых супругов, сидящих на скамейке. Девушки бросали в воду хлебные крошки. Освещенные солнцем, слетались чайки. В волнах и в воздухе стоял гомон.

Он направился к машине.

— Есть еще в Суоми красивые прибрежья, — заметил шофер.

— Похоже, и рыбы хватает.

— В город прикажете?

— Да, поехали обратно.

— И большой тут будет завод?

— Большой. Место хорошее.

Всю обратную дорогу он молчал, хотя шоферу и хотелось поговорить. Первым делом надо подписать бумаги.

А может, следует что-то сказать коллегам? Дело провалялось из-за меня так долго, что требует каких-то объяснений. Соберу-ка я всю компанию.

Вернувшись на службу, он заглянул к Ханнэсу. Тот еще не пришел. Госпожи Мякеля тоже не было. Пусто оказалось и за столом Хенрикссона.

Впрочем, можно это и с секретаршей уладить.

— Послушайте-ка, девушка, передайте, пожалуйста, инженерам нашего отдела, чтобы собрались в зале, у меня к ним разговор. Благодарю вас.