Русские снега - Юрий Васильевич Красавин

Юрий Красавин

Русские снега

Замело тебя снегом, Россия…

(Из песни)

Роман

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1.

Бывает, что один и тот же сон приснится одновременно нескольким людям, да ещё и живущим в разных местах. По крайней мере на этот раз было именно так: видели его спящие в соседних деревнях — в Лучкине, в Пилятицах, в Воздвиженском. Может быть, и ещё где-то кто-то видел, да как о том узнать?

Вот он, этот красочный и тревожный сон…

Снился вечер… Солнце раскалённым шаром опустилось за дальним лесом. Должно быть, оно угодило как раз в болото, словно раскалённый камень в лохань с водой, потому что там поднялось облако пара, которое, возрастая, превратилось в тучу, а та растекалась над горизонтом, становясь всё грознее. Яркая вспышка света выхватила из тьмы её косую угловатую трещину, и ударил гром; потом ещё и ещё. Эти громовые удары раздавались почему-то через равные промежутки времени, потому были похожи на колокольный, набатный звон.

— На имянины царевны… слушайте спаского набатца, — вкрадчиво предупреждал спящих кто-то невидимый.

«Какой ещё царевны?» — сонная эта мысль в головах была пуглива и билась, подобно случайно залетевшей бабочке о стекло.

Голос другой, удаляясь, говорил не совсем внятно:

— После вечернего набатного звону… до утреннего набатного ж звону…

Было видно, как молнии ударяли одна за другой в утонувшее солнце, должно быть, толкая его, отчего оно невидимо плыло за краем земли вдоль горизонта. Не заря перемещалась от запада к востоку, как это бывает летом, а туча, багрово подсвеченная снизу. Люди же спали в томлении духа, но с надеждой, что вот-вот утихнет этот похоронный колокольный звон, повергающий в тревогу и печаль.

Такой вот сон.

В нём удивительны были краски — раскалённый алый шар солнца с темными пятнами окалины, багровость и лиловость тучи, всплески чуть синеватого света… удивительны были и удары грома, казавшиеся круглыми, как шары — они раскатывались по земле, подминая леса и селения, и спящих в этих селениях.

А утром в подтверждение красочно-грозного сна солнце встало из-за края земли нехотя, словно по принуждению, и было непривычно огромное, будто распухшее. Багровый этот шар завис над землей… того и гляди лопнет. Встававшее солнце не слепило глаза, свет излучало красноватый и казалось обессиленным, как больное сердце. Люди оглядывались на него и подолгу смотрели из-под руки, пораженные или озадаченные. Так смотрят на зарево пожара.

Кое-кому казалось, что это и не солнце вовсе, а круглое чело печи, в которой ровно и яро горит огонь. Можно даже различить малиново пылающие уголья, но пламя, полыхавшее по ту сторону небесной сферы, не давало земле тепла — холодное было утро, зябкое. В эту небесную печь да набросать сухих поленьев, они горели бы там, потрескивая, и даже, возможно, постреливая алыми угольками на землю — может, тогда стало бы теплее?

В это утро и вороны не каркали, и коровы не мычали. Начавшийся день навевал оцепенение и в то же время тревожил, бередил неясными предчувствиями, будто в воздухе растворилось что-то, заставлявшее затаиться всё живое. Так бывает перед очень сильной грозой или перед бурей, когда неподвластные человеку силы готовятся устроить очередную встряску неба и земли.

2.

В школе села Воздвиженское было непривычно тихо. Никто не бегал по коридору, не толкался, не боролся, не кричал и не смеялся. Ученики приходили, рассаживались по партам и сидели смиренно, сонно. И звонок давать было ни к чему: унимать некого. Впрочем, и в обычные-то дни кому тут особо шуметь? Школа считается средней, то есть полной, но вот десятом классе только один ученик — Ваня Сорокоумов, а в девятом — Катя Устьянцева, и больше никого. Сидят они на соседних партах, вместе с ними еще и восьмиклассники.

По утрам в школе обычно бывало холодновато, а нынче особенно: пожилая техничка поздно затопила печи. Пожаловалась на саму себя:

— Сплю на ходу… Что-то нынче лень меня одолевает.

И дрова-то у неё горели нехотя, и вьюшку в трубе она не открыла вовремя — дымом пахло и в коридоре, и в классах.

Старшеклассники к первому уроку опоздали оба, хотя пришли порознь. Впрочем, они и раньше иногда опаздывали, и никто из учителей их за то не упрекал, потому как причина вполне уважительная: они ходят в школу издалека: из Пилятиц да из Лучкина. И кому нынче упрекать их! И учительницы-то сонные, как мухи по осени.

Из окон школы виден грейдерный большак, измученный тракторами; он вторгался в село, как грязевой поток. После первых морозов грязь уже окоченела, а лужи застеклились ледком. В конце улицы — выгон, огороженный с двух сторон длинными, покосившимися изгородями. За выгоном поле, далее лес — туда уходит грейдерная дорога — в той стороне Ергушово, Починок, а дальше — Пилятицы и Лучкино. В такую пору — поздняя осень, предзимье — куда ни глянь, повсюду сирый и унылый вид.

«Оттого и солнце занедужило» — решил Ваня, вздохнув, и нехотя полез в сумку за учебником…

Красный солнечный свет через окна упирался в географическую карту и портрет Ломоносова в старой рассохшейся раме; белые шапки обеих полюсов налились ягодным соком, и лицо на портрете ожило, обрело вполне естественный румянец. Михайло Васильич с интересом следил, а не растает ли Северный Ледовитый океан, и не потекут ли его воды вниз, в зоны тундр, лесов и степей.

Катя Устьянцева окунула руку в красный световой поток.

— Клюквенная кровь, — сказала она. — Или брусничное варенье.

— Оближи, — посоветовал ей Ваня.

— Как грубо! — прошептала она. — Что за манеры! В какой семье вы воспитывались, молодой человек? Кто ваши родители?

И вот тут по красной шапке Северного полюса к Южному и по лицу Ломоносова, по его белому парику заскользили пятнышки теней — начался странный снегопад. Нелепость какая-то: на небе ни облака, солнце светит — и вдруг этот снег.

Казалось, из неподвижного, замершего воздуха возникали снежинки, удивительно крупные, словно одуванчики; они свободно витали, должно быть, во всем пространстве между небом и землей, очень медленно, почти незаметно снижаясь, каждая осмотрительно выбирала себе место для приземления. Впрочем, уже упав и почувствовав под собою земную твердь, снежинки могли подняться и кружиться вновь, как живые.

Цепляясь друг за друга, они повисали на изгородях и деревьях, как повисают перелетные рои пчел, льнули к окошкам молчаливых домов. Снеговая завеса