Театр в квадрате обстрела - Юрий Алянский

29 декабря в Институте востоковедения Академии наук СССР состоялось заседание, также посвященное Алишеру Навои. Вступительное слово сделал академик И. Ю. Крачковский.

Новый год. Трагическая дата: в декабре умерло от голода впятеро больше ленинградцев, чем в ноябре. Но жизнь продолжалась. В помещении Малого оперного театра группа ленинградских артистов под руководством комсомольского работника Елены Николаевны Сорокиной организовала елку для детей. Раздавались даже подарки…

Январь, самый трагический месяц первой блокадной зимы. О нем в книге Д. Павлова «Ленинград в блокаде» говорится: «В январе и феврале смертность достигла своего апогея: за эти 60 дней умерло 199 187 человек». Академик архитектуры Александр Сергеевич Никольский вместе с другими деятелями искусства живет в бомбоубежище Эрмитажа. В блокадном дневнике Никольского и отдельно — на листе полуватмана — рисунок арки Победы для встречи освободителей города. Рабочий эскиз. И в дневнике запись: «Кругом люди слабеют и мрут… Но сдавать город нельзя. Лучше смерть, чем сдать. Я твердо верю в скорое снятие осады и начал думать о проекте триумфальных арок для встречи героев — войск, освободивших Ленинград. Специалист должен быть готов всегда, и я готовлюсь…»

Академик Александр Сергеевич Никольский в январе сорок второго года так и написал: «войск, освободивших Ленинград».

Зима, зима. В ледяном подвале Русского музея профессор М. В. Фармаковский пишет большой научный труд «Технология акварельной живописи».

Первая блокадная весна. В Екатерининском сквере пилит сваленное снарядом дерево на дрова народная артистка Советского Союза В. А. Мичурина-Самойлова. Рядом останавливается прохожий.

— Хорошо пилишь, гражданка; пойдешь ко мне дворником?

— А сколько будешь платить? — спрашивает Вера Аркадьевна.

— Сколько полагается, столько и получишь. И карточка первой категории.

— Хорошо, подумаю…

Когда городские памятники укрывались камуфляжем, жители и защитники Ленинграда сказали: пусть полководцы останутся на своих местах — не надо их укрывать и прятать, они будут оборонять город вместе с нами. Просьба ленинградцев была исполнена. Памятники Суворову, Кутузову и Барклаю-де-Толли остались на своих пьедесталах незакрытыми.

Весной, когда сошел снег и обнажилась израненная ленинградская земля, кто-то посадил у подножия памятника Суворову возле Марсова поля оранжевые ноготки, неприхотливые цветы, семена которых, бог весть как, сохранились в Ленинграде. Суворов — статуя скульптора И. Козловского — по-прежнему смотрел за Неву…

В ночи не спят солдатские редуты.Распорота ракетой синева.Ждут корабли. И паруса раздуты.В гранитный цоколь плещется Нева.А он стоит и крепко держит шпагу.От грохота не отведет лица.Найди в себе такую же отвагуИ бейся до победного конца.

Эти стихи написал гвардии старший лейтенант Михаил Дудин.

Второй год блокады. В Ленинграде уже работает несколько кинотеатров. На их экранах идут «Дочь моряка», «Великобритания в дни войны», «Большой вальс», «Леди Гамильтон»…

Остроумову-Лебедеву вызвали в горком партии — посмотреть альбом, полученный от шотландских женщин, — скромные рисунки, приветствия ленинградкам, пять тысяч подписей. Анне Петровне предложили сделать альбом от ленинградских женщин — для отправки в Шотландию. Альбом сделан за неделю. На первой странице — гравюра «Смольный и пропилеи»…

Вторая блокадная зима. По Кондратьевскому проспекту идет грузовая машина. Вдруг она останавливается: шофер увидел возле полуразрушенного дома свалку; среди погнутых железных балок, искореженных взрывом железных кроватей, расщепленных досок — чугунная статуя. Шофер положил находку в кузов машины и привез домой. Через много лет он вспомнит о ней, обратится в Русский музей и узнает, что спас уникальное произведение скульптуры, созданное в Петербурге сто сорок лет назад. Статуя окажется отливкой с модели памятника Екатерине II, сделанной знаменитым Фальконе, автором «Медного всадника»…

В холодной квартире на Шестой линии Васильевского острова работает немолодой седой человек. Перед ним — дощечка, покрытая слоем воска. Он осторожно проводит на воске тонкие линии. Это ленинградский медальер Николай Александрович Соколов. Он не оставил стеки и в дни блокады. Ему даже удалось выпустить тогда три медали: в честь Суворова, в память прорыва и снятия блокады…

Блокадный календарь искусства навсегда сохранит эти два десятка произвольно выбранных его дней и ночей.

Время, предъявившее человечеству особый счет, — «ревущие сороковые» годы — заставило не только людей, но и искусство противостоять пушкам.

«Если горькие сводки Советского Информбюро начала войны стали в противоречие с предвоенными заверениями о том, что врага будут бить на его территории, — пишет в «Повести о том, как возникают сюжеты» Александр Штейн, — то искусство наше в его лучших произведениях, напротив, подготовляло поколение, вступившее в войну, к правде войны, вводило поколение в тяжелую и драматическую ее суть».

Это поколение, мое поколение, окончив незадолго перед войной средние школы, смотрело в кино фильмы об Александре Невском и Чкалове, «Семью Оппенгейм», «Истребителей». Мы тогда не думали всерьез о том, что и нам придется встретиться лицом к лицу с немецкими псами-рыцарями, узнать о судьбе Бабьего Яра и напряженно наблюдать за «ястребками», идущими в боевую атаку. Да, мы не ждали этого и, признаться, не очень-то готовили себя к этому.

На сцене Театра драмы имени Пушкина мы смотрели спектакли «Ленин», «Полководец Суворов», постановку замечательной пьесы Карела Чапека «Мать». Мы знали, что Чапек недавно умер и что «Мать» — его последняя пьеса, но не задумывались о том, что она — одно из первых сценических произведений, предостерегавших против фашизма. Сколько антифашистских пьес должно было последовать за ней!

Героиня пьесы, Мать, отдает войне всех своих сыновей. Только последнего, младшего сына не хочет она отпустить. Пусть хоть он останется с ней!

Действенным персонажем спектакля стало радио. Его голос вносил поправки в душевные движения героев драмы. Чапек показал, как в минуты наивысшей опасности для народа радио становится голосом человеческой совести.

Мать вступает с радиоголосом в острый конфликт, полагая, что это именно она, женщина из радиостудии, проникая во все пражские квартиры, отнимает у матерей их последнюю надежду, их детей, их счастье…

Женский голос по радио. Слушайте, слушайте, слушайте! Призываем всех мужчин к оружию! Призываем всех мужчин! Слушайте! Как раз сейчас мы принимаем по радиотелеграфу сообщение с нашего судна «Горгона». Одну минуту, трудно разобрать… «Наше судно «Горгона»… Боже мой!.. Простите, у меня там сын!.. Слушайте!.. «Наше учебное судно «Горгона»… имеющее на борту четыреста воспитанников младших классов морского училища… сделало попытку прорвать неприятельскую блокаду, чтобы возвратиться в свой порт. В пять часов семь минут… неприятелю удалось попасть в судно торпедой. «Горгона»… идет ко дну…» Мой сын! Мой мальчик!..

Мать. Значит у тебя есть все-таки сын? У тебя тоже есть свое дитя?..»

Поединок Матери с голосом по радио, с самой собой оканчивается победой совести. Мать срывает со стены винтовку и протягивает ее последнему, младшему сыну: «Иди!»

Мы, ленинградцы, мое поколение, аплодировали актерам, обсуждали, как показаны на сцене те герои пьесы, что уже убиты и мертвыми являются домой, чтобы сказать и свое слово о войне. Осенью 1939 года мы выходили из Александринки на площадь Островского, шли по желтым и мокрым листьям в сквере и не могли тогда знать, что меньше чем через два года, 19 августа 1941 года, диктор ленинградского радио, сдерживая волнение, сообщит о только что произведенном в Финском заливе бандитском потоплении госпитального судна «Сибирь», на борту которого эвакуировались из Таллина в Ленинград дети, женщины и раненые красноармейцы — тысяча триста человек. В этот день многие матери Ленинграда, Москвы, Севастополя, Одессы сами протянут винтовки своим сыновьям.

Бегло просматривая газеты в поисках откликов на постановку «Матери», мы не догадывались, что Чехословакию выдали фашистам в качестве платы за обещание напасть на нашу страну; что показанная на сцене трагедия чешского города и чешской семьи была не только финалом театрального представления, но и началом второй мировой войны.

Поколение готовилось к войне, хоть и не очень понимало ее роковую близость. Даже вступив в войну, поколение еще мало знало о ней. Но, эвакуируя детей, отправляясь на призывные пункты, берясь за оружие, люди стремились сберечь не только вскормивших их матерей, но и растившее их искусство.