Иудейский вопрос - Е. Аквилонов

Но пока еще не получено ответа на вопрос: «кто ты?» – преждевременно отводить иудею такое место.

Человек познается в делах своих, из которых составляется история, где прошлым обуславливается будущее. Библейское прошлое иудеев слишком удалено от нас, и его назидания представляются, по крайней мере некоторым, устаревшими. Пусть будет так! Обратимся к иудейской истории в новозаветном ее периоде, и чтоб не разрывать колец в сомкнутой цепи минувших деяний, начнем с положения иудеев в Римской Империи. Подобно магнитной стрелке, при всяких колебаниях непременно обращающейся к северу, иудеи остались верны себе, не смотря ни на какие злоключения. Рассеянные по всей империи, они не замедлили приложить врожденные им таланты к различным, особенно коммерческим предприятиям и освободить себя от более тяжких повинностей, например, от военной службы [26]. В «вечном городе» иудеи населили отведенный специально для них четырнадцатый квартал, где и размножались с необыкновенной быстротой. Строгие «ревнители отеческих преданий», они цепко держались последних и на чужбине, представляя из себя status in statu, с неизменной готовностью к мятежам и восстаниям при первой возможности. Поистине, что-то невероятное приходится слышать от одного римского историка [27] о восстании иудеев в Кирене, где они, под предводительством некоего Андрея начали истреблять все, носившее греческое или римское имя. «Они ели тела убитых, опоясывались их кишками, окроплялись их кровью и обтягивались их кожею». Во время этого восстания погибло 220.000 человек. «В Египте и Кипре свирепствовали не меньшие жестокости, и здесь нашли свою смерть 240.000 жертв». По словам ц. историка Евсевия, мятежники действовали «как бы по наущению какого-то демона» [28]. Не мудрено, что иудейство и государственная измена, с точки зрения римлян, были синонимическими понятиями. [29] Необузданные в тревожное время, иудеи были несносны для римской власти, даже, и в самое тихое. По крайней мере, до нас сохранилась одна замечательная речь анонимного проконсула, с которой он обратился к иудейской депутации насчет «шабаша» [30]. «Когда б напало на вас неприятельское войско», так говорил оратор, «или разлилось бы наводнение, иль бушевал бы ураган, произошло бы землетрясение и т. п. физическая катастрофа, – решились ли б вы, даже, и в таком случае проводить свои субботы в обычном безделии? Наверно, нет! Вы бросили б все свои причуды и напрягли бы последние силы к спасению себя самих, своих детей и жен и к сбережению своего имущества. Так слушайте ж, что я скажу вам. Я для вас – война, наводнение, чума, землетрясение и все подобное в этом роде; одним словом, я для вас – злой рок и заставлю вас поступать по моей воле и оставить свои обычаи»!

Преувеличенное представление иудеев об их национальном первородстве сталкивалось с крайним презрением победителей к побежденным. Для этих париев, происшедших, – так думали римляне, – от прокаженных египтян [31], не могло быть другого имени, кроме despectissima pars servientium, teterrima gens, по выражению Тацита [32]. «Для обеспечения за собой власти над народом на будущее время», пишет римский историк, «Моисей дал ему противные всякой человеческой нравственности обычаи. Что у нас преступно, то у них свято, и, наоборот, позволительно то, что в нас возбуждает отвращение». Недаром, даже, стоически выносливый Марк Аврелий, при взгляде на подданных Моисеева закона, патетически воскликнул: «о, маркоманы! о, квады! о, сарматы! Наконец-то я нашел людей, еще худших по сравнение с вами [33]! Презрение римлян к иудеям разгоралось тем сильнее, чем поразительнее бросался им в глаза контраст между их претензиями, с одной стороны, и политическим порабощением с другой. Они провозглашали себя избранным, единственным, угодным Богу, народом, в будущем имеющим владычествовать над всем миром, и, однако, над ними тяготел неумолимый рок. Избегая всякого соприкосновения с победителями, чуждающиеся эллинской науки, побежденные представлялись римлянам жалким и невежественным народом. «Только один несчастный иудейский народ почитает единого Бога, настолько бессильного и слабого, ut 'sit romanis numinibus cum sua sibi natione captivus», читаем в «Октавие» Mинуция Феликса [34]. Замечательное обстоятельство! Довольно друживший с иудеями в начале своей «пророческой» деятельности, Мохаммед вынужден был потом не только порвать с ними всякие отношения, но и вести против них самую ожесточенную войну.

Что касается положения иудеев в средневековой Европе, то в каждом государстве с ними приключалось почти одно и то же: и народы, и правители вздыхали только об одном, как бы избавиться от этих необыкновенных граждан. Иудей в глазах тогдашних христиан представлялся худшим по сравнению с самым отъявленным язычником. На официальном языке церкви он назывался perfidus, – человеком, не заслуживающим никакого доверия. Естественных средств казалось недостаточно для обращения «вероломных», и потому осталась одна надежда только на сверхъестественную помощь. «Оremus et pro perfidis Judaeis» гласит литургийная молитва в великий пяток [35]. Очевидно, не легко жилось молитвенникам, но и судьба иудеев была подчас настолько жестокой, что они не знали, чем только умолить гонителей о пощаде. В смысл ultima ratio они ссылались на то, чтоб их не истребляли до конца хотя бы для напоминания своим гонителям о Христовых страданиях [36]!

И новая история не принесла чего-либо особого в отношения между иудеями и христианами: «суть» дела осталась такою же, какой и была. В той самой Франции, в которой торжественно провозглашены были на весь мир «droits de I'homme», нашелся непримиримый враг «самого ненавистного и бесчестного» народа, – это тот самый Вольтер, на которого, разве только по недоразумению, почему-то уповают, даже, такие иудейские ученые, каким был покойный Джеймс Дармстетер [37]. Фернейский же отшельник не находит слов для выражения своего крайнего презрения к «невежественному и варварскому народу» [38], дышащему «религиозной ненавистью ко всем другим нациям и возмущающемся против всех властей, пресмыкающемуся в несчастии и наглому в благополучии» [39]. Презренное «l’argent fut l’objet de leur conduite dans tous les temps» [40]. Позднейший потомок «свободных мыслителей», Ренан «готов прежде всех признать, что семитическая раса, сравнительно с индоевропейской, представляет собой une combinaison inferiore de la nature humaine» [41]. «Поразительная простота (simplicite) семитического духа», пишет в другом месте тот же ученый, «стесняет человеческий мозг, замыкает его для всякой возвышенной идеи, для всякого утонченного чувства, для всякого разумного исследования» [42]. Если считать «разумными» эти рассуждения Ренана, то нельзя признать такими же высказанные им в речи «О первоначальном тождестве и постепенном разделении между иудейством и христианством» [43]. Впрочем, на то были особые, хотя и недостойные знаменитого писателя причины, из которых главнейшая – в бароне А. Ротшильде [44], если только не признать такою тот furor judaicus, с которым в свое время считался, даже, сам Цицерон [45]. Но что касается иудейской политики европейских вельмож, то несомненно ее «толерантность» в ущерб «своим» объясняется экономической зависимостью правителей от иудеев: государям нужны были деньги на войну, а дворянству – на роскошную жизнь. «Саранча и гусеницы, пожирающие мою Францию»! кричал на иудеев сам великий Наполеон и сам же потянулся к ним за золотом, даруя им с процентами свое высокое покровительство. Граф Мирабо является сердечным другом иудеев, благодаря «умным женщинам» из того же племени [46]. Князь Дальберг за полмиллиона гульденов продает полное гражданское полноправие франкфуртским иудеям. Подкупленные банкирским домом Ротшильдов, Гарденберги и Меттернихи, вопреки единодушному протесту «союзников», становятся на сторону иудеев, пренебрегают своими национальными интересами и великодушно даруют своим благодетелям потомственное дворянство [47]. Таких примеров измены «своим» более, чем достаточно. К несчастью, эти примеры заразительны, как чума, и не она ли распространилась теперь по лицу русской земли, в требовании, под знаменем «освободительного движения», полноправия живущим в России иудеям?

Русским суждено было познакомиться с иудеями, круглым счетом, тысячу лет тому назад. Известен мудрый разговор князя Владимира с хазарскими иудеями. «И рече Володимер: „что есть закон ваш?“ Они же реша: „обрезатися, свинины не ясти, субботу хранити“. Он же рече: „то где есть земля ваша?“ Они же реша: „в Ерусалиме“. Он же рече: „то тамо ли есть?“ Они же реша: „разгневася Бог на отци наши, и расточи ны по странам грех ради наших, и предана бысть земля наша Хрестеяном“. Он же рече: „то како вы инех учите а сами отвержени от Бога и расточени? аще бо Бог любил вас и закон ваш, то не бысте расточени по чужим землям; еда нам тоже мыслите прияти“ [48]. Как жаль, что теперешние рассуждения об иудейском равноправии построяются по образцу известного примера из формальной логики: «все люди смертны», «Кай – человек» и пр.! Как ошибочно в таком важнейшем вопросе отправляться от сколько пышной, столько же и малосодержательной фразы о droits de l'homme! Как будто разговор идет о каком-то несуществующем человеке и «вообще», а не о реальном «Кае» – иудеях! И как будто «закон» их – это такой пустяк, о котором теперь не говорит ни один порядочный человек. Очень жаль, что не принято говорить о нем, тем более, что еще ни у какого другого народа в целом свете «закон» не связан так плотно с самым «бытием», как, именно, у иудеев. Недаром Моисей заповедал им: «итак, положите сии слова Мои в сердце ваше и в душу вашу и навяжите их в знак на руку свою, и да будут они повязкою над глазами вашими» [49]. Не принято говорить о религии по нашему невежеству и рабскому следованию по стопам бессовестно проституируемой нами французской революции. Я намеренно отложил до времени рассуждение по этому предмету, чтобы, теперь подробнее заняться им в приложении к русской, именно, действительности.