Великий бог Пан - Артур Мейкен

Больше никакой мебели в лаборатории не было. Стол в центре, каменная плита с водоотводом в углу, два кресла, в которые уселись Раймонд и Кларк, это все, за исключением странно выглядящего кресла в дальнем конце комнаты. Кларк посмотрел на него, и его брови поползли вверх.

"Кстати, вот это кресло, - сказал Раймонд. - Мы можем переставить его в более подходящее место".

Он встал и принялся вертеть загадочное кресло на свету, поднимая и опуская его, надавливая на сидение, сгибая под разными углами спинку и регулируя подставку для ног. Кресло выглядело вполне комфортабельным. Кларк пощупал мягкую зеленую обивку из вельвета, в то время как доктор манипулировал с какими-то рычагами.

"А теперь, Кларк, располагайтесь удобнее. Мне еще предстоит работа на пару часов, поскольку я посчитал нужным оставить некоторые вещи напоследок".

Раймонд отошел к каменной плите, а Кларк со скукой наблюдал, как он перевернул несколько пузырьков и зажег пламя под тигелем. На полке над оборудованием у доктора имелась маленькая ручная лампа, светившая не хуже больших. Кларк, сидевший в тени, разглядывал большую темную комнату и забавлялся причудливому эффекту контраста между яркими лучами света и сумеречной тьмой. Вскоре он почувствовал в комнате странный запах, поначалу едва уловимый. Однако по мере того, как аромат усиливался, Кларк с удивлением отметил, что он совсем не напоминает запахи в аптеке или больнице. Кларк поймал себя на том, что лениво пытается проанализировать свои ощущения, связанные с запахом, и на середине мысли вспомнил один день из своей жизни пятнадцать лет назад.

Он проводил этот день, бродя по лесам и лугам возле своего дома. Стояла августовская жара, знойное марево искажало расстояния и очертания всех предметов. Люди, смотревшие на термометр, говорили об аномальных значениях температуры, почти как в тропиках.

Странно, что этот удивительно жаркий день из пятидесятых всплыл в памяти Кларка. Ощущение ослепительных, заливающих все вокруг солнечных лучей, казалось, затмевало тень и свет в лаборатории, и он вновь чувствовал порывы обжигающего воздуха, ударяющего его в лицо, видел слабое мерцание, исходящее от торфа, и слышал бесчисленные шорохи лета.

"Надеюсь, запах не раздражает вас, Кларк? В нем нет ничего вредного. Он может лишь вызвать у вас легкую сонливость, не более".

Кларк отчетливо слышал слова Раймонда и понимал, что тот обращается к нему, но не мог заставить себя выйти из этого состояния апатии. Он был способен лишь думать об этой прогулке в одиночестве пятнадцать лет назад. Это было его последнее воспоминание о полях и лесах, которое он сохранил со времен своего детства. И теперь оно предстало перед ним в ярком свете, как на картине. Сначала он вспомнил призрачные ароматы лета - смешанный запах цветов, благоухание лесов и прохладный воздух тенистых полян, прячущихся в зеленой чаще, где их находили теплые солнечные лучи. Затем его ноздрей коснулся запах плодородной почвы, расстилающийся так, словно его разносили чьи-то руки. И, наконец, все перекрыли улыбающиеся губы.

Его мысли блуждали, как бродил он сам давным-давно, от полей к лесам, по маленьким тропинкам между буковыми подлесками. В этом воспоминании подобно чистой мелодии звучало журчание струйки воды, падающей с известняковой скалы. Вскоре воспоминания стали сбиваться и путаться с другими; буковая аллея превратилась в дорогу между падубами, там и здесь с сука на сук вилась лоза, спуская вниз наполненные красным виноградом колышущиеся ветви; редкие серо-зеленые листья дикой оливы выделялись на фоне темных тенистых падубов. Где-то в глубине этих грез таилось осознание того, что дорога от дома его отца привела Кларка к неизвестной стране. Он поразился странному впечатлению, когда внезапно бесконечная тишина поглотила все шорохи и шелесты летней природы, и лес замолчал. На мгновение он оказался лицом к лицу с сущностью, которая не была ни человеком, ни зверем, ни живым, ни мертвым, но смесью всех вещей, формой всего, но лишенной всякой формы. В этот момент блаженное таинство души и тела пропало, и Кларку показалось, как чей-то голос прокричал: "Дай нам умереть!", а затем наступила запредельная вечная тьма.

Когда Кларк очнулся, он сперва увидел Раймонда, наливавшего несколько капель какой-то маслянистой жидкости в зеленый пузырек, который он затем плотно заткнул пробкой.

"Вы задремали, - сказал он. - Поездка, должно быть, утомила вас. Теперь все готово. Я собираюсь привести Мэри, вернусь минут через десять".

Кларк сел обратно в кресло и почувствовал некоторое недоумение. Казалось, будто он перешел из одного сна в другой. Он втайне немного надеялся на то, что увидит, как растают и исчезнут стены лаборатории, и он проснется в Лондоне, содрогаясь от собственных фантазий. Но вот, наконец, дверь открылась, и вошел вернувшийся доктор, а с ним девушка лет семнадцати, одетая во все белое. Она была столь прекрасна, что Кларк совершенно не удивился тому, что написал ему доктор. От волнения у нее покраснели лицо, шея и руки, но Раймонд казался невозмутимым.

"Мэри, - произнес он, - время пришло. Ты совершенно свободна. Согласна ли ты полностью довериться мне?"

"Да, дорогой".

"Вы слышали, Кларк? Теперь вы мой свидетель. Вот кресло, Мэри. Это совсем легко, просто сядь и откинься. Ты готова?"

"Да, вполне, милый. Поцелуй меня, прежде чем начнешь".

Доктор наклонился и ласково поцеловал ее в губы.

"А теперь закрой глаза", - сказал он. Девушка опустила веки, словно она очень устала и смертельно хотела спать, а Раймонд поднес зеленый пузырек к ее ноздрям. Лицо Мэри побледнело, став белее платья. Она еще недолго слабо сопротивлялась, а затем, словно почувствовав какой-то сильный внутренний порыв, подчинилась и скрестила руки на груди, как это делают маленькие дети, произносящие молитву. Яркий свет лампы полностью заливал ее, и Кларк мог отмечать мимолетные изменения на ее лице, похожие на изменения в холмах, когда летом плывущие облака время от времени закрывают солнце.

Постепенно Мэри становилась все более бледной и неподвижной. Доктор приподнял одно ее веко и стало ясно, что она находится в полном беспамятстве. Раймонд с силой нажал на один из рычагов, и кресло резко откинулось назад. Кларк увидел, как он срезал похожий на тонзуру круг с ее шевелюры и приблизил лампу. Доктор взял из небольшого шкафа маленький, блестевший на свету инструмент, и Кларк с дрожью отвернулся. Когда он снова посмотрел на Раймонда, тот зажимал разрез, который только что сделал.

"Она придет в сознание через пять минут". Раймонд сохранял абсолютное хладнокровие. "Больше делать нечего, нам остается только ждать".

Минуты текли невыносимо медленно; они могли слышать тяжелое неспешное тиканье часов, висевших в коридоре. Кларк чувствовал усталость и слабость, его колени тряслись, и он едва мог сидеть.

Они продолжали внимательно следить за Мэри, когда внезапно услышали протяжный вздох. Щеки девушки обрели прежний цвет, а ее глаза открылись. Они вызвали у Кларка содрогание. Глаза горели жутким огнем, устремив свой взор куда-то далеко. Огромное изумление отражалось на ее лице, а ее руки протягивались, словно касались чего-то невидимого для них. Но спустя мгновение это странное выражение стерлось с ее лица, уступив место гораздо большему ужасу. Мускулы лица задергались в страшных судорогах, Мэри лихорадочно задрожала с головы до ног. Казалось, что внутри ее тела душа вела какую-то отчаянную борьбу. Это было ужасное зрелище. Кларк бросился вперед, когда она с пронзительным криком рухнула на пол.

Спустя три дня Раймонд подвел Кларка к постели Мэри. Она лежала в сильном напряжении, словно постоянно ожидала какую-то опасность. Девушка непрестанно качала головой из стороны в сторону, а на лице ее блуждала бессмысленная усмешка.

"Да, - промолвил доктор, по-прежнему совершенно спокойный, - очень жаль, она впала в состояние безнадежного идиотизма. Однако, все равно мы не могли бы ей помочь. Самое главное - это то, что она увидела Великого бога Пана".

Глава 2

Материалы мистера Кларка

Мистер Кларк, джентльмен, выбранный доктором Раймондом для того, чтобы быть свидетелем странного эксперимента, связанного с богом Паном, был личностью, в чьем характере причудливым образом смешивались осторожность и любопытство. По здравому размышлению он понимал сомнительность и эксцентричность этого отвратительного опыта. Однако в глубине души у него неизменно присутствовала неуемная жажда познания всех наиболее замысловатых и эзотерических сторон человеческой сущности. Именно вторая черта преобладала в нем, когда он получил приглашение от Раймонда, хотя он всегда пребывал в твердом убеждении, что идеи доктора отличаются дикой нелепостью. Тем не менее, его фантазия втайне сохраняла доверие к этой теории, и Кларк был бы рад получить подтверждения его вере.