Наш друг граммпластинка. Записки коллекционера - А. Железный

Сейчас практически в каждом доме есть пластинки. Но далеко не каждый знает, какой сложный и удивительный путь открытий прошло это хрупкое, многоинформативное чудо техники. В книге А. И. Железного последовательно, с фактологической точностью, в доступной форме освещается история зарубежной и отечественной звукозаписи. История, начавшаяся более 180 лет тому назад, когда в 1807 году английский ученый Томас Юнг впервые сумел записать колебания камертона на закопченную поверхность вращающегося цилиндра.

Мысль за мыслью, эксперимент за экспериментом. Упорно работали исследователи над техникой звукозаписи, а потом и звуковоспроизведения. Какой только материал не применялся: пчелиный воск и страусовое перо, оловянная фольга, фарфоровые и стеклянные диски, жесть и порох. До наших дней дошли бумажные рулоны механического пианино, на которых записывали свою игру А. Рубинштейн и А. Скрябин, Ф. Бузони и А. Глазунов.

Очевидно, у человека всегда будет возникать чувство восхищения при виде фонографа. Идея чудо-аппарата, записывающего произнесенную фразу либо мелодию и тут же их воспроизводящего, казалась невероятной современникам Томаса Эдисона — конструктора такого механизма. Нашелся даже ученый муж, связавший действие фонографа с чревовещанием и шарлатанством. Но аппарат, продемонстрированный в лаборатории Эдисона в 1877 году, вопреки всему начал свое победное шествие по континентам.

Документом огромной исторической ценности остается первая, сделанная в России, фонозапись — начитанный в фонограф Л. Н. Толстым рассказ «Кающийся грешник».

А через 11 лет после создания фонографа началась эра граммофонной пластинки, заменившей фоновалики. Обо всех этапах ее развития — от целлулоидного диска диаметром в шесть сантиметров, предложенного Эмилем Берлинером, до современной долгоиграющей стереофонической пластинки — увлекательно рассказывает автор этой книги.

С неослабевающим интересом читаются эссе о становлении и развитии граммофонного дела в России, о фабриках, фирмах, акционерных обществах, занимавшихся производством пластинок. Благодаря изысканиям А. И. Железного уточнена дата первой записи русских артистов. Много интересных сведений о выпуске пластинок с голосами выдающихся драматических актеров — К. А. Варламова, И. Г. Савиной, знаменитых певцов — И. В. Ершова, А. М. Давыдова, М. И. Фигнер и др. Немало любопытного найдет для себя читатель в разделе «Когда были записаны первые пластинки Ф. И. Шаляпина?».

Новый толчок для исследователей культуры, связанной с революционным движением в России, дает сообщение о пластинках, которые можно было бы назвать подцензурными. В период поражения царизма в русско-японской войне и революционного подъема 1905–1907 гг., оказывается, появились пластинки с записями произведений противоправительственного характера. Нередко их политическое содержание скрывалось за безобидной этикеткой. Например, на ней напечатано: «Ария Ленского „Куда, куда вы удалились“ из оперы „Евгений Онегин“ Чайковского. Исп. арт. Русской оперы Т. И. Налбандьян», а звучит мелодекламация, в тексте которой идет речь о расстреле мирной демонстрации у Зимнего дворца, о преследовании студентов, о беспорядках в бюрократическом аппарате царизма и т. д.

Долго искал А. И. Железный пластинку с записью «гимна каторги» — «Подкандального марша». Его слышал в исполнении матросов с «Потемкина» в Тобольской тюрьме русский композитор, швед по национальности В. Н. Гартевельд, собиравший в Сибири песни ссыльных политкаторжан (1908).

Наконец пластинка была найдена. Но, к сожалению, «Подкандальный марш» звучал не в хоровом, а в оркестровом исполнении.

Что делать? Прекратить поиск? Но это не в натуре коллекционера-исследователя. Поиск был продолжен и… Но об этом читатель узнает в соответствующем месте книги.

Многочисленные исторические факты и подробности, о которых рассказывает автор в разделах, посвященных становлению и развитию советской грамзаписи, — еще одно свидетельство широты фронта культурной революции.

В. И. Ленин лично поддержал идею использования грампластинки для пропаганды политики партии.

Выпущенные в начале 1918 года первые советские пластинки навсегда зафиксировали эмоциональную взволнованность, подъем, вызванный победой народа в дни Октября. На станции Апрелевка, где была еще действующая тогда фабрика Русского акционерного общества граммофонов, увидела свет пластинка под № 15078-15079 с «Интернационалом» и «Варшавянкой» (их пел хор Большого театра), положившая начало новому отсчету в истории дискографии.

А через год были записаны речи В. И. Ленина, А. В. Луначарского, А. М. Коллонтай, несущие в массы живое большевистское слово.

Серьезную и кропотливую исследовательскую работу провел А. И. Железный по выяснению некоторых подробностей, касающихся места и дат выполнения записей В. И. Ленина, а также присутствовавших при этом людей, в том числе специалистов-звукотехников.

Очень интересен рассказ о способах восстановления звучания старых фонограмм, в том числе об оригинальном методе реставрации, предложенном киевским инженером-конструктором А. С. Богатыревым, когда почти полностью исключаются посторонний шум, треск, неизбежные на старых пластинках.

А. И. Железный — глубокий знаток так называемой бытовой музыки. Его увлекательные рассказы о подлинных авторах песен «Огонек», «Синий платочек», «Раскинулось море широко» и др. — лишь небольшая часть имеющихся в картотеке коллекционера «биографий» песен и звучащих вариантов.

Немалую практическую помощь коллекционерам, исследователям искусствоведам и литературоведам принесет составленный автором определитель дат записи советских пластинок.

И еще об одном ценном, на мой взгляд, свойстве книги. Она словно предлагает читателю продолжить поиск. Словно хочет сказать устами автора: «Давайте вместе искать ответы на вопросы, которые ставит время, отгадывать возникающие загадки, вместе коллекционировать».

Звучит пластинка… Сохраним ее и для будущих поколений!

Тамара Булат, доктор искусствоведения

От автора

Граммофонная пластинка сыграла в моей жизни огромную роль. Она не только приобщила меня к неисчерпаемому источнику отечественной и мировой музыкальной культуры, но и познакомила со многими интересными людьми, такими же, как я, увлеченными коллекционерами.

Впервые я увидел и услышал граммофонную пластинку в 1941 году, когда мне было пять лет. Семья наша — отец, мать и две старшие сестры — жила в большой коммунальной киевской квартире, в доме № 36 по улице Овручской. Просторная кухня, где собирались по вечерам почти все обитатели квартиры, превращалась в своеобразный клуб. Под гул примусов взрослые обменивались последними новостями, а мы, дети, играли в войну и путались у них под ногами.

Однажды наши соседи по квартире сообщили, что они купили патефон. Слово это было мне незнакомо, и я с любопытством отправился посмотреть диковинный аппарат.

Патефон сразу покорил меня всем своим великолепием: блестящей никелированной мембраной, красивой эмблемой и, главное, каким-то особенным «патефонным» запахом. С тех пор, едва у соседей начинал играть патефон, я сразу же спешил туда и, пристроившись где-нибудь в углу, внимательно слушал каждую пластинку.

Мне нравились бодрые фокстроты, исполнявшиеся оркестрами А. Варламова, Я. Скоморовского, А. Цфасмана, навсегда полюбился мягкий, чуть хрипловатый голос Л. Утесова, а печальнозадушевные польские танго вызывали чувство какой-то непонятной грусти. Но когда начинала петь Оксана Петрусенко, я забывал все. Казалось, нет на свете прекраснее ее звонкого, чистого голоса.

Обычно такой домашний концерт заканчивался тем, что соседка ставила пластинку «Парень кудрявый» в исполнении Эдит и Леонида Утесовых. Я почему-то стеснялся этой песни и быстро убегал в свою комнату.

Однажды утром мы были разбужены сильным стуком в дверь. Мать быстро встала.

— Шура, проснитесь, кажется, началась война!

Хотя я еще не понимал страшного смысла слова «война», но взволнованный голос соседки сильно меня напугал. Обе мои сестры, Лида и Женя, с тревогой смотрели на мать.

Отца дома не было. Работал он в гараже Совнаркома на улице Некрасовской, возил на ЗИС-101 одного из наркомов, и уже несколько дней почти не появлялся дома. Надо сказать, что в последнее предвоенное время все мы уже ощущали какое-то непонятное напряжение. Отец приходил домой поздно, уставший и очень озабоченный. Мать с тревогой расспрашивала его о чем-то, но он отвечал сдержанно и немногословно. И вот — война. Кончилась радостная, солнечная жизнь, какой она мне тогда казалась. Предстояло что-то неведомое, тревожное.

Мое знакомство с патефоном не прекращалось и в трудные годы эвакуации. Жили мы в подсобном хозяйстве большого военного завода на Волге. Шел 1942 год. Одна из эвакуированных семей привезла с собой патефон и несколько пластинок. По вечерам, вернувшись после полевых работ и наскоро поужинав, взрослые заводили патефон. Радио в хозяйстве не было, газеты привозили редко, писем с фронта почти никто еще не получал. Поэтому патефон был единственной радостью в то тяжелое время. Каждую пластинку слушали по два-три раза. Именно тогда я впервые услышал замечательное пение русской артистки Лидии Андреевны Руслановой и навсегда полюбил ее внешне простое, но глубокое и содержательное искусство.