Шипка - Иван Курчавов

— Недалече живет наш ротный командир, — сказал Шелонин. — Он должен знать, куда прибыло болгарское ополчение.

— Спасибо! — сказала девушка и, поправив волосы и шляпку, пошла рядом с ним.

Офицеры навстречу не попадались, честь отдавать не нужно, и Иван мог продолжать разговор. Но о чем? Это была первая иностранка, которую он видел в своей жизни. Не покажутся ли его вопросы глупыми и смешными? Да и что он может сказать этой барышне, так похожей на тех, кого он видел в уездном городке? Там обратись с вопросом — засмеют, мужик ты, скажут, неотесанный! Коль судить по одежде — болгарка тоже не из простых, во всяком случае не мужицкая она дочь.

— Вы по-нашему хорошо говорите! — похвалил Шелонин.

— Я три года жила в России, — быстро ответила она.

— Почему?

— От хорошей жизни родину не покидают, — произнесла она таким печальным голосом, что Шелонину стало неудобно за свой вопрос.

— Это точно! — согласился Иван и тут же постарался ее успокоить: — Скоро вы будете у себя на родине, как пить дать, очень скоро!

— Как пить дать, что это такое? — Болгарка с любопытством посмотрела на белокурого голубоглазого солдата.

— Да это у нас так говорить принято, — ответил Шелонин. — Взаправду значит. Быть вам на родине в самом скором времени! — Иван осмелел еще больше: — А как звать вас, барышня?

— Елена. А вас?

— Иван.

— А вы откуда родом? — спросила болгарка.

Далече, из-под Пскова. Не слышали про такой город?

— Нет, — созналась она. — А я из Габрова. До него, близко, но там сейчас турки.

— Скоро мы их прогоним! — заверил Шелонин.

— Большое спасибо!

— Спасибо будете говорить потом, когда в вашем Габрове турок не будет! — мягко проговорил Иван.

— Надо, чтобы их во всей Болгарии не было, — с надеждой произнесла Елена.

— И во всей Болгарии не будет, как пить дать! — бросил Шелонин.

Она поняла его.

— Как пить дать… — медленно повторила Елена. — Это хорошо, Иванчо!

Она шла замедленными шагами, а Шелонин старался держаться немного позади. Лицо ее он видел тогда, когда она полуоборачивалась к нему, чтобы что-то спросить или ответить на его вопрос. Он любовался ее русыми, заправленными под шляпку волосами, длинным шарфом и коротким, ладно сидящим па ее стройной фигуре пальто, испытывая приятное чувство от того, что эта городская барышня говорит с ним, как с равным, не заносится и не важничает, смотрит на него открыто и дружелюбно.

— Сюда, — показал он на узкую, очень грязную улочку, в конце которой виднелся неказистый, кособокий домишко. Елена ступала осторожно, выбирая места посуше, а Иван, при всем своем желании помочь ей, не решался это сделать. — Вот, — показал он рукой на два окна, — тут живет наш ротный. Вы постойте в сенях, я быстро обернусь!

Оставив девушку, он вошел в комнату и доложил ротному о доставленном пакете. Потом, будто оправдываясь, сказал:

— Там, ваше благородие, болгарская барышня. Они говорят, что ищут свое болгарское ополчение. Что прикажете ей ответить?

— Невежливо, рядовой Шелонин, оставлять барышню в темных сенях, — строго проговорил подпоручик. — Пригласите ее сюда, да извинитесь, что вы так поступили.

— Слушаюсь, ваше благородие! — отчеканил Шелонин.

— Кстати, не забудьте пропустить ее впереди себя, — учил немудреному этикету ротный.

— Слушаюсь!

Елена вошла легкой походкой, но, увидев сразу трех офицеров, засмущалась и попросила прощения, что беспокоит их по пустякам.

— Почему же по пустякам? — с улыбкой спросил один из офицеров.

— Знаете, господин офицер, в болгарском ополчении должен находиться мой брат, я его так давно не видела! Он воевал в Сербии, а услышал про мобилизацию в России — и сразу же захотел быть здесь.

— Какие же это пустяки, милая? — сказал подпоручик, выслушав барышню. — Поможем найти вашего брата. Вам надо обязательно встретиться!

— Спасибо! — поблагодарила она.

— Шелонин, — обратился ротный к солдату, — На окраине Кишинева, вот в той стороне, — он махнул рукой, — разместился штаб болгарского ополчения. Там должны быть списки болгар. Проведите барышню до штаба.

— Слушаюсь, ваше благородие!

Когда Шелонин был уже за дверью, ротный вернул его.

— Ты мне головой отвечаешь за нее! — с расстановкой проговорил подпоручик. — Чтоб она не услышала ни одного грубого слова, чтобы к ней не прикоснулась ничья грубая рука. Понял, Шелонин?

— Так точно, ваше благородие, — Иди!

Елена ждала его на улице.

II

В скособоченной халупе, именуемой собственным домом кишиневского мещанина, бедно и неуютно. В углу стоит ломаная кровать с заржавелыми шарами, ее по жребию получил артиллерийский поручик Стрельцов. У стен, оклеенных газетами, приткнулись длинные скамьи, на которых коротают ночи ротные командиры Бородин и Костров. Венским стульям, скрипучим и расхлябанным, давно пора на растопку, но они продолжают окружать обеденный стол, старенький и тоже скрипучий. На маленьких, слабо пропускающих свет окнах висят полинялые и заштопанные занавески, на полу свернулись дешевые дорожки, и их частенько приходится поправлять, чтобы не зацепиться ногой и не упасть.

Что ж, для такого времени господа офицеры разместились совсем неплохо. В Кишиневе сейчас столько всяких чинов, что каждый угол, темный и неприветливый, берется без раздумья, и обыватель рад случаю получить лишний рубль, чтобы поправить свои дела.

Жильцы внешне мало похожи друг на друга, разные у них и характеры. Жгучий брюнет с усиками, похожими на маленький вытянутый треугольник, Андрей Бородин, живой, вспыльчивый, резковатый. Он быстро откликается на любое событие, спорит страстно и горячо. Петр Костров, наоборот, спокойный, несколько флегматичный молодой человек с рыже-золотистой шевелюрой; усов он не носит: если они украшают, как говорится, гусара, то будут ли они украшать скромного пехотного командира? Впрочем, Бородин убежден, что усы Кострову не идут. Кирилл Стрельцов — красавец с ястребиным носом и бакенбардами. И хотя он всего лишь на два года старше своих новых друзей (три дня назад он отпраздновал свое двадцативосьмилетие), Стрельцов считает себя более взрослым и не прочь иногда поверховодить.

Когда закрылась дверь за девушкой и солдатом, Бородин внимательно посмотрел на товарищей и, чуточку заикаясь (а это всегда бывало с ним, когда он собирался говорить на тему, глубоко его тревожившую), спросил:

— Вы успели взглянуть в глаза этой прелестной болгарке? Они же сияют от радости и счастья! Она понимает, что не сегодня, так завтра мы перейдем Дунай и постараемся освободить ее истерзанное отечество!

— Она не ошибается, эта прелестная болгарка. — согласился Костров, поглаживая свой гладковыбритый подбородок. — Иначе зачем нам сидеть в этой кишиневской яме!

— Все они надеются на нас, как на друзей, — продолжал Бородин. — Нет, больше чем на друзей, на своих братьев! А оправдаем ли мы их надежды, будем ли мы для них братьями, нот что меня тревожит и волнует!

— Мы идем в Болгарию как братья, только так, только так! — быстро проговорил Костров.

— Но ведь и в Сербии мы называли себя братьями, — не сдавался Бородин. — А что получилось? Братья погрязли в пьянство, они мепытге всего думали о благородных целях. Деньги, награды, водка и уличные женщины — вот что им было нужно.

— Бородин, извини, но ты впадаешь в крайность, — с улыбкой возразил Костров, — Конечно, в Сербию хлынул и поток авантюристов, во время войн такое встречается. Но туда поехало и немало честных людей, для которых идея братства всегда стояла превыше всего. Они жизни не щадили, чтобы помочь братьям славянам!

Бородин вскочил со своего скрипучего венского стула и стал быстро ходить по комнате; свернувшуюся под ногами дорожку он отбросил в сторону, чтобы не путалась и не мешала.

— На поле боя может погибнуть геройской смертью сотня людей, — проговорил Андрей после недолгой паузы, — и никто не узнает, как они сражались и умирали. Зато тыловой кутила, оскорбивший девушку или ударивший неповинного мужика, станет известен каждому. Да такой затмит подвиг сотен своих соплеменников!

— Народ всегда отличит подлеца от благородного человека, — сказал Костров.

— А я повторяю, что подлец в тылу куда лучше виден, чем герой, умирающий на поле боя!

— Несомненно, — должен был согласиться и Костров.

— Вот я и опасаюсь: пять веков нас ждут болгары, не пять лет и не пять десятков, а пять столетий, ждут, как господа бога, все глаза проглядели, не появится ли «дядо Иван» на берегу Дуная. А «дядо Иван» придет в Болгарию и забудет о болгарах.

— Этого не случится, Бородин, могу тебя заверить.

— А я вот никогда бы не поручился. Что это не случится. Все может быть. Кто-то из наших писателей написал знаменитую фразу: друзья одолели. Не подойдет ли это и к болгарам: сначала их одолели враги-турки, а потом друзья-русские!