Самец причесанный - Дроздов Федорович

От толпы отделяется всадница и скачет к нам. Нагрудник обшит костяными пластинками, на поясе то ли короткий меч, то ли длинный нож. Явно главарь. Низкий лоб, скуластое лицо, крючковатый нос и выдвинутая вперед нижняя челюсть. Стоматологи называют это «обратным прикусом». Вылитая баба-яга в исполнении Милляра, разве что горба не хватает. Красотка, туды ее! Ночью привидится — не проснешься.

— Хо! — восклицает «красотка». — Какая добыча! Муш! Сильный и красивый! С ним нола, молодая, здоровая. Доспех! Шлем! Меч! Кони!..

Сани частит, переводя. «Красотка» прямо сияет. Ну, это ненадолго… Она тянется к рукояти моего меча и немедленно получает по мохнатой лапке. Не трожь! Не ваше!

— Ты ударил меня! — изумленно восклицает «красотка».

— Могу добавить, — «радушно» обещаю я. — Больнее.

Сани бледнеет, но переводит.

— Как ты смеешь?! — вопит «красотка». — Ты добыча.

— Разве?

Нагло улыбаясь, извлекаю из ножен спату.

— Будешь сражаться? — удивляется сарма.

Киваю.

— Это неправильно!

— Почему?

— Ты муш.

— И что?

— Муши не сражаются.

— Я — да.

«Красотка» оглядывается на своих оборванцев, словно ища поддержки. Похоже, что мохнатики изумлены.

— Я не хочу тебя убивать, — сообщает «красотка».

Ясен пень, что не хочет. Живой мужчина — редкая и очень ценная добыча.

— Я тоже хочу, чтоб ты жила. Расступитесь, и мы проедем.

Предложение ставит «красотку» в тупик. Она растерянно смотрит на меня. Выпустить мужчину из рук? Да ее свои заплюют! Но и мне не улыбается попасть в плен. Жить в вонючем шатре, плодить маленьких сарм… А Вита? Что будет с ней? Нет уж!

— Я гость Великой Матери. Неподалеку нас ждет сотня из Балгаса. Посмеете нас задержать, они вас вырежут. Пропусти!

«Красотка» багровеет. Похоже, я что-то не то сказал.

— Я не подчиняюсь Великой Матери! — орет она, надувая ноздри. — Мы сами по себе. Плевать нам на сотню! Мои воины лучше. Ты моя добыча и поедешь со мной!

— А вот хрен тебе! — отвечаю по-русски.

Сани умолкает, не зная, как это перевести, но «красотка» поняла.

— Будешь драться? — спрашивает, шмыгнув носом.

Киваю — буду! Сарм около сотни, но на мне лорика, шлем, а на спине — щит. В руке спата, и владеть ею я умею. Резали мы мохнатых… Прежде чем истычут стрелами, с десяток зарублю. Возможно, они испугаются, и нам удастся прорваться. Мужчина с мечом — это непривычно. Дохлый, но шанс.

— Мы тебя убьем! — сообщает «красотка».

Ухмыляюсь. Попробуйте!

— Отдай оружие, и мы не обидим тебя. Твою самку — тоже. Ты будешь жить со мной, а я — тебя защищать.

Всю жизнь мечтал!

— Согласен?

Бросаю спату в ножны и маню ее рукой. «Красотка», улыбаясь, приближается. Склоняюсь и хватаю ее ворот кожаной рубахи. Рывок — и сарма, вылетев из седла, оказывается на крупе моей лошади. Левой рукой прижимаю ее к себе, правой вытаскиваю кинжал. Голубоватое лезвие застывает у мохнатого горла.

— Шевельнешься — зарежу! Скажи своим, чтоб расступились! Живо!

Вспотела. Кислый, мерзкий запах немытого тела лезет в ноздри. Однако молчит.

— Ну?!

— Они не подчинятся, — тихо говорит «красотка». — Зарежешь, найдется другая. Сармы добычу не отдают.

М-да! Голливудский сценарий не прокатил: заложника брать бесполезно. Сарм в степи полно: одной больше, одной меньше… А я надеялся прорваться. Доскакать до сотни, а та пугнет банду, как кот голубей. Делать нечего, нужно договариваться.

— Тебя как звать, красавица?

— Амага! — шмыгает она носом.

— Меня — Игрр. Я не пойду в плен, Амага. Меня ждут в Балгасе. Мне туда очень нужно. Пропусти, и я отдам тебе доспех.

— Нет! — закрутила она головой. Едва успел убрать кинжал, не то порезалась бы.

— Давай решим дело поединком! Одержишь вверх — получишь добычу. Нет — мы уедем. Идет?

— Ага! — снова шмыгает. — У тебя вон какой меч!

Точно девчонка! Лет трех… Ладно…

— Можем без оружия. Скажем, бороться?

— Хо! — восклицает Амага. — Согласна!

Убираю руку с кинжалом и ослабляю захват. Амага перепрыгивает в седло своей лошадки.

— Слушайте все! — кричит, привставая на стременах — Сейчас мы с мушем будем бороться. После того как свалю его, он станет нашей добычей.

Пацанки орут и машут руками. Жду, пока утихомирятся.

— Если свалю Амагу, вы пропустите нас! — объявляю в свою очередь.

В ответ вижу оскалы. Нет уж, девочки, играем честно!

— Поклянись, что так будет! — говорю Амаге.

— Клянусь! — кивает она. — Только ты зря надеешься. Я сильная. Мне нет равных в орде.

Это мы посмотрим…

— Какие правила? — спрашиваю, спрыгнув на землю.

— Обычные, — пожимает плечами Амага. — Запрещено кусаться, царапаться и вырывать глаза. Остальное можно.

Вот и славненько!

С десяток сарм прыгает на землю и начинает вытаптывать круг. На лицах ухмылки — предстоит развлечение. Делаю знак Сани. Она спрыгивает и помогает мне снять лорику. Отдаю ей шлем, пояс с оружием и наказываю смотреть за вьюками. Там у меня золото. Пока будем бороться — стибрят. Рожи у сарм плутоватые, и на вьюки они посматривают. Сани кивает. Амага снимает нагрудник и пояс. Сармы, закончив работу, лезут в седла. Будут смотреть сверху. Мы с «красоткой» становимся лицом к лицу. Девочка не соврала. Она крепкая, ростом повыше меня, руки длинные. Будет ими хватать. У кочевников слабые ноги, они с детства в седле. Учтем…

Одна из сарм ударяет копьем в щит. «Красотка», вытянув руки, летит ко мне. Уклоняюсь и подставляю ногу. Упсс! Амага бороздит носом землю.

— Не считается! — вопит, вскакивая. — Ногами цеплять запрещено!

Нет, в самом деле, детский сад!

— Ты не говорила.

— Забыла!

Снова идем в круг. Не беда. Я, конечно, не Карелин, но полевой борьбе меня учили. В этот раз Амага не спешит. Делает шаг и хватает меня за плечи. Держит цепко. Сильная, зараза! В свою очередь вцепляюсь ей в рубаху. Некоторое время пыхтим, пытаясь вывести противника из равновесия. Не выходит. Внезапно Амага оставляет плечи в покое, хватает меня за запястья и заставляет ее отпустить. Поворот — и она за моей спиной. Сгиб ее локтя под моим горлом, второй рукой прижимает меня к себе. Душит. В глазах темнеет. Ах, так? Вскидываю правую руку и хватаю ее за ворот. Бросок! Амага, взмыв в воздух, прикладывается спиной о притоптанную траву.

— Не считается! — кричит с земли. — Нечестно! За рубаху хватать нельзя!

— За что еще? — интересуюсь холодно. — Сколько раз нужно тебя свалить, чтобы считалось правильным?

Амага встает и, повернувшись спиной, отходит в сторону. Садится, поджав ноги. Спина выражает обиду: глубокую. У девочки отняли игрушку. Лица у сарм хмурые. Так и до беды недалеко. Доспехи я снял, меч у Сани. Врежут чем-нибудь по башке… Что клятва этим детям Степи? Как дали, так и забрали…

Подхожу к Амаге, присаживаюсь рядом. Даже не глядит в мою сторону. «Между нами все порвато и тропинка затоптата. Отдавай мою игрушку, не садись на мой горшок...»

— Амага! — говорю, подпуская в голос раскаяние. — Хочешь, подарю тебе доспех?

В самом деле, зачем он мне? Сармы — те, что из Балгаса, наверняка отберут, как и меч. Я вообще не хотел лорику брать, но трибун настояла. Хотела, чтоб выглядел преторианцем.

— И шлем? — шмыгает носом Амага.

— И шлем.

— А меч?

— Меч нужен самому.

— Не хочу!

Нет, в самом деле, ребенок! Сколько ей лет? Чистокровные сармы и нолы взрослеют к трем. Амаге если и больше, то ненамного. Как и ее воинам, впрочем. Ситуацию надо спасать. Предводителю нужно сохранить лицо. Как мне — задницу.

— Куда вы шли, Амага?

Она оборачивается. На лице — удивление.

— В набег.

— На рома?

— У нас плохое оружие, — вздыхает она. — Нет мечей, а копья и стрелы с костяными наконечниками. С рома не совладать. Идем на другое племя. Нам нужно доказать, что мы воины. Получится — орда примет нас во взрослые.

Вон оно как, Петрович! То-то мне показалось… Сани — молодец. Незаметно подъехала и частит с седла:

— На что вы рассчитывали?

— Угнать отару.

— А дальше?

— Продать овец рома, на вырученные деньги купить оружие.

— Сколько овец в отаре?

— Какая попадется. Две или три сотни.

— Почем хотели продать?

— По серебряной монете овца. Рома хорошо платят.

Ну, по денарию за овцу — это вы размечтались. Столько заплатят в Роме. В Малакке дадут половину — это в лучшем случае. Тамошним купцам нужен гешефт. Прикинемся, что поверили.

— Хочешь пятьсот монет?

— За что?

Глазки загорелись — купилась. Ребенок Даже неловко.

— Проводи меня к Балгасу.

Почему бы и нет, в самом деле? На хрен нам те сармы? Повезут, как пленника, а тут хозяин. Пятьсот денариев — это двадцать ауреев. В моем кошельке их сто.