Алмазная пыль - Адива Гефен

— Что ты тут делаешь? — спросила мама.

— Ничего.

— Почему ты не на уроке?

— Не было урока.

— Тебе здесь не место! Иди наверх и займись уроками. А если ничего не задано, почитай книжку, как воспитанная девочка.

Я медленно побрела к выходу. Остановилась в дверях и посмотрела на них. Усевшись на диван, они рылись в его вещах, в тяжелых книгах, в рисунках его брата, который сейчас — ангел.

Тетя Рут подняла глаза и зло уставилась на меня. Она поднялась, чтобы догнать меня и схватить, но мама ее остановила.

— Не трогай ее, — сказала она. — Я с ней потом сама разберусь.

Убегая оттуда со всех ног, я знала, что до приезда дедушки у меня будет еще много времени, чтобы положить на место все вещи Якоба — лучшего дедушкиного друга.

1

Как меч самурая, рассек телефонный звонок ночную тишину, обрубив ласково опутавшую меня паутину сна.

Какое-то мгновение я не понимала, сон это или явь. Звонок не прекращался. «Тррррр…» — настойчиво пилил он тьму. Спящий рядом со мной мужчина лежал на спине, спокойно дыша, как свойственно мужчинам после бурной ночи любви.

«Габи», — мысленно сказала я себе.

«Что?»

Не отвечать. Зачем отвечать? Это только неприятности. Никто не станет звонить в такое время, чтобы сообщить тебе, что ты выиграла кругосветное путешествие или принята на роль немой певицы в сериале. Пусть подождут! Известия, приходящие ночью, — как черти, являющиеся из тьмы. Лучше отложить сражение с ними до дневного света.

Я с головой укрылась одеялом. Не слышать, не отвечать, не быть. Но любопытство разбирало. Может, это папа или дедушка Макс, может быть, опять случилось что-то ужасное. Я, как слепая, пошарила в поисках выключателя. Где я, черт побери? Это не моя комната!

Постепенно сознание прояснилось. Я в доме у папы, который опять уехал в свой «Париж». Я обещала ему присматривать за домом, поливать львиный зев, вынимать почту и выгуливать старушку Бой. Моя рука нащупала груду книг, затычки для ушей, серьги, стакан с водой и пепельницу, которая свалилась со стола в эту напряженную ночь, разметав свое серое содержимое во все стороны. Вот где ты прячешься, маленький невидимка… Щелчок выключателя — и комнату залил мягкий свет. Часы возле кровати показывали три часа и десять минут. Три часа ночи! Три!

В моем расписании такого времени нет!

На подушке покоилась красивая голова. Некто Арик — кибуцник из Маор-Даром, неплохой партнер для секса. Я подобрала его в кафе «У Брахи» в Яффо, в переулке за театром «Гешер».

Телефон не умолкал. Еще один звонок, и он утихнет, надеялась я, но он не переставал. Как голодный младенец, который не желает умолкнуть, не получив бутылочку с молоком или кончик соска.

И вдруг — тишина. Безмолвие завладело комнатой в один миг. «Вот и хорошо», — подумала я, и меня сразу же стали мучить дурные мысли. Может быть, кто-то в беде. В нашей семье всегда кто-нибудь в чем-нибудь нуждается. У папы неприятности, дедушка Макс забыл, как отключить сигнализацию, Мориц, жуткий пес, загрыз кого-то из соседей, Газета сжег свой домишко, тетя Рут беременна — что-нибудь наверняка произошло.

«Ерунда, всё в порядке, — попыталась я себя успокоить. — Ошиблись номером. Я сама взгромоздила целую башню беспокойства».

Слева от меня красавец Арик коротко всхрапнул, поворочался, сбрасывая одеяло, и свободно раскинул ноги. А вдруг это звонит брошенная им жена или любовница? Отчаявшаяся женщина выследила нас, сумела раздобыть номер телефона и решила выяснить отношения с Ариком именно сейчас? Но ведь до того, как мы перешли к практическим действиям, он рассказал мне, что он убежденный холостяк. Впрочем, кто знает — не ждут ли его где-нибудь четверо сопливых детишек, которые ищут пропавшего отца, забывающего посылать алименты.

Я собрала с пола окурки, укрыла Арика, потушила лампу и закуталась в одеяло. Поискала в подушке углубление, в котором прячутся сны. Мысли не покидали меня.

Если бы мой брат Лиор был здесь, он бы посмеялся: «Брось! Забудь про звонок. Это приказ! Помни, что плохие вести — как вши, от них надо держаться подальше. Стоит им найти хозяина — не отстанут. Только размножатся».

Как весть о твоей смерти. Будто бы можно было от нее убежать. Будто, если бы посланцы судьбы — двое смущенных солдат — не нашли бы нас и не сообщили бы нам, запинаясь, это известие, твое тело не было бы разорвано, и душа не покинула бы его.

От этой вести нельзя было убежать. Она немного задержалась в пути, но, в конце концов, добралась до нас, когда ты уже четыре или пять часов был мертв.

В тот далекий четверг в семь часов и семь минут, в тот самый миг, когда тебя разметало во все стороны силой взрыва, я читала «Трое в лодке». Эту книгу рекомендовал мне ты. Ты посоветовал перечитать ее в подробно комментированном издании, не пропуская ни одного комментария или дополнения. Я вижу себя, сидящей на твоем деревянном белом стуле с ногами на зеленой подушке, хранящей твой запах. Меня пьянит путешествие этих троих с собакой по английским каналам, и мне не приходит в голову, что в эту самую минуту закончилось твое путешествие по жизни.

Мама и папа — тогда еще мама и папа, объединенные в одно, как и положено родителям — ушли в оперу. В театре давали «Бориса Годунова», и папа весь день волновался. Он и она любили оперы, хотя и знали, что они всегда плохо кончаются, и герои всегда умирают. Они ушли из дому нарядные и веселые, пообещав принести мне подарок из музыкального магазина при театре, и не знали, что это в последний раз они будут так сидеть — мамапапа — ее кудрявая голова рядом с его головой, ее рука в его руке. Он, закрыв глаза от удовольствия, напевает арии героя и героини. Она мысленно планирует новую выставку или думает о художественной ярмарке, где сможет представить свои расписанные шелка.

Откуда им было знать?..

…А когда опера закончилась, они, довольные, вышли из театра, сели в машину и поехали домой.

Я снова и снова мысленно рисую эту картину. Мама и папа выходят из машины, стоя на пороге, роются в карманах или сумке в поисках ключа, может быть, спорят о дирижере или о декорациях — и не представляют себе, что ждет их через пару минут. И всё это время солдаты сидят в армейской машине и смотрят на них. Ждут, чтобы они вошли в дом.

Я услышала, как открылась входная дверь и через минуту — крик. Я вышла из комнаты. Стояла на лестнице и смотрела на них. Он поддерживал ее, обнимая ее так, будто боялся, что если уберет руку, она исчезнет. Она не плакала, только повторяла: «Злая земля, злая и мстительная земля, земля без любви, это злая земля…»

Сразу же появилась тетя Рут — губы напряжены, волосы затянуты туже обычного — готовая принять на себя внезапно возникшую боль. Позвонили из части и попросили ее прийти (не представляю, как они ее нашли). Кто-то говорил мне, что есть инструкция, предписывающая присутствие кого-нибудь из близких, который мог бы плести чепуху о том, что погибший солдат теперь ангел, что он рядом с богом, или что-то вроде этого.

На соседней подушке всё так же спокойно похрапывал Арик. Образ Лиора рассеялся. Я закрыла глаза, пытаясь удержать его. Подожди, братик, просила я. Еще минутку. Только ночь возвращает тебя к жизни. Дай мне еще пару мгновений… Он улыбался и дергал меня за косы, звал меня на урок шахмат, пел о сапожнике и сапожнице: «Ловко гвоздик я забью, посмотри на мой шнурок. Лишь в убытке молоток…» А потом, как всегда, уходил, равнодушный к моим мольбам. Его лицо уменьшалось, становясь прозрачным, размытым, пока совсем не исчезало в сером облаке.

Я закуталась в одеяло и попробовала посчитать — неважно, что. Что-нибудь посчитать, чтобы опять заснуть. Прищепки, бананы, кошек, взрывающиеся джипы. И тут вновь затрезвонил телефон. Кто-то очень хотел меня найти. На этот раз я приняла решение мгновенно. Сбросила одеяло, вышла и сняла трубку телефона в соседней комнате.

— Алло, кто говорит?

— Габриэла? Данке гот, что ты здесь делаешь? Где папа?

Дедушка Макс. Всего лишь дедушка Макс. Мне следовало догадаться. Папа рассказывал, что в последнее время ему трудно заснуть, и он звонит ему в самое неподходящее время.

— Ты забыл, дедушка? — Облегченно вздохнула я. — Он в Париже, на конференции. Тебе что-нибудь нужно?

Про конференцию в Париже мы рассказывали дедушке, когда папа ложился в больницу на горе Кармель.

Дедушка не ответил. Я подозревала, что он прекрасно знает, что такое этот папин «Париж». Но, выполняя папины указания, продолжала разыгрывать комедию.

— Папа же сам сказал тебе, что уезжает, — поторопилась я оправдать ложь. — Очень важная конференция хоровых дирижеров. Я присматриваю за его домом. Что-то случилось?

— С кем ты?

— А что такое?

— Отвечай — ты одна?

Ну, дает дед!

Из другой комнаты донесся храп.

— Зачем тебе?