Теплые рукавицы - Юрий Мартынов

— Я ойрат.

— Что за ойрат, — спрашиваю, — народа такого даже не знаю.

— Мы, — отвечает, — монгольского племени.

— Как же сюда лопал?

— Мать рассказывала, с отцом. А вы что же, на комбинате?

— Да, на строительстве. Как догадался?

— Шапки, — говорит, — у вас одинаковые и пальто тоже.

Ну разговорились понемногу, хотя Иван оказался не очень болтливым вроде меня. Он на зимовье с матерью жил, а мать у него, представьте себе, охотник. В этот вечер ушла к тетке в поселок Новый год встречать. Отца нет, погиб в тайге. Паренек оканчивал десятилетку и будущей осенью собирался в Иркутский университет.

В двенадцать мы, понятно, встретили Новый год, Москву послушали. Стол Иван приготовил отличный: и рыба копченая, и мясо, и грибы, и водка нашлась. Хозяин был трезвенником, но я свое взял...

Перед сном порешили мы с Иваном, что утром он меня проводит до поселка. Ну, а к утру нога моя распухла, валенок не лезет. Вывих ли, трещина, тут только гадать можно, И сел я, так сказать, окончательно на мель. Мой ойрат вытаскивает из-за печи санки здоровые, сажает меня на них, утепляет, как может, а вместо моих перчаток выдает теплые рукавицы на лисьем меху. «Это что же, — спрашиваю, — подарок Деда Мороза?» «От него, — говорит, — чтобы руки не мерзли». Ну снял я свои часы — и ему на память. Обменялись сувенирами. А потом потащил он мою тушу — я около ста килограммов весил — до поселка, далее отвез с шофером на станцию, посадил в поезд и проводил до самого Ангарска, где сдал врачам. Пролежал я недолго, вернулся на комбинат и все подумывал на праздники навестить Ивана, да так и не собрался. Все лень, все черствость душевная! Но рукавицы сибирские до сих пор, между прочим, храню...

Думаю, напрасно говорят, — заключил свой рассказ Гнатюк, — с кем Новый год встретишь, с тем не разлучишься.

— Правильно говорят! — раздалось за спиной Гнатюка. Рассказчик повернул голову. На него, улыбаясь, смотрел зять.

— Лицо ваше сразу показалось мне знакомым, — сказал Иван Черных, — но как-то не связалось с зимовьем, хотя встречу нашу я не раз вспоминал, а часы ваши — вот они...

Приподняв рукав пиджака. Черных протянул руку навстречу встающему Гнатюку.

— Постой, постой. Неужели ты, и часы те самые... — неуверенно произнес Гнатюк. — Ты и есть тот самый Иван, что подобрал меня полуживого?

— Ну, силы у вас было достаточно. Портфель свой, помню, держали мертвой хваткой.

— Так ведь в нем ботиночки парадные лежали! — подхватил Гнатюк. — И портфель помнишь... Да, вижу теперь — Иван, он самый! Слушай, я еще тогда хотел спросить, да забыл: как же ты, совсем молодой, меня, матерого мужика, не испугался?

— Мы с матерью никого не боялись. Однако вышел я с ружьем, только вы его не заметили...

— Не стал стрелять в будущего тестя! — сострил Гаврилов.

В комнату вошла хозяйка. Она несла поднос с заново наполненными чайниками. Увидев ее, Гаврилов предостерегающе поднял руку.

— Ну нет! — решительно сказал он. — У нас здесь событие, которое грешно не отметить. Мы снова будем пить шампанское!

Совещательный голос

Центр по изучению сверхновых проблем моховедения буксовал. От учреждения, набитого современными приборами и аппаратурой, в течение долгого времени не поступало открытий и разработок, которых ждали заинтересованные министерства и ведомства. Идеи не возникали, опыты не давали результатов, вопросы не получали ответов.

Обеспокоенный директор Центра доктор наук и непременный участник международных симпозиумов В.П.Проничкин призвал на помощь коллег из Центра универсальных социологических исследований. Дело происходила в восьмидесятых годах XX столетия, обошлось без бумажной волокиты, по одному звонку. Социологи, душевный народ, откликнулись с охотой и вскоре прибыли к Проничкину с проектом анкеты на сорок четыре пункта. С помощью анкетирования и обработки материалов на вычислительных машинах предстояло установить причины творческого застоя и наметить пути ренессанса, то есть, проще говоря, подъема моховедения.

Учитывая значимость предстоящего разговора, директор вызвал к себе заместителей по научной части и по кадрам. Началось совещание.

Вопросник, предложенный социологами, осмыслялся с трудом. Пункты вроде: «В чьем окружении вы предпочитаете работать — в мужском, женском или наедине с собой?», или «Все ли в порядке у вас дома?», или «Предпочитаемые вами цвета интерьера?» — составителям пришлось разъяснять с присущей их профессии скрупулезностью.

Взять хотя бы роль цвета. Если сотрудник работает на стенде, установленном на фоне мрачной коричневой стены, через полчаса жизнь ему начинает казаться подобием этого унылого фона и эффективность труда неминуемо падает. Администрация, обнаружив это, навешивает на стену декоративную композицию в жизнерадостных желто-голубых тонах, напоминающих морской пляж. И что же? Вопреки ожиданиям трудовые показатели не стремятся вверх. Пестрота красок отвлекает сотрудника, он уже в иной сфере, мечтает об иных материях и охладевает к поставленной задаче. Таким образом, резюмировали социологи, роль цвета переоценить трудно. Всякий раз надобно подобрать единственно верный вариант: цвет должен стимулировать, но не отвлекать, успокаивать, но не тянуть ко сну, внушать оптимизм, но не превращать работника в несерьезного бодрячка...

На третьем часу совещания дверь директорского кабинета открылась, и на ковровую дорожку вступила гардеробщица тетя Нина. «Очень вовремя», — подумал Проничкин: он был утомлен новизной вопроса и жаждал паузы.

— Здравствуйте, товарищи! — бодро произнесла она, степенно приблизилась к столу Проничкина и, протягивая ему лист бумаги, сказала: — Уж извините, Валентин Павлович, но и вас пришлось побеспокоить, от кадров мне одни отказы идут...

— Ради бога, ради бога! — воскликнул Проничкин, подал ей стул и, попросив извинения у социологов, приготовился слушать незваную посетительницу.

— Прошу перевести в уборщицы по собственному желанию.

— А у нас вы, простите, кем?

— В гардеробе я, левая сторона.

-— Левая сторона... Так, так. А почему, собственно, решили уйти? Что вас не устраивает?

— Носить тяжеловато, Валентин Павлович. Мне ведь шестьдесят пятый, на пенсии я. Подрабатываю у вас внучке на приданое. Но в гардеробе никакой передышки, целыми днями взад-вперед, взад-вперед...

— Это почему же взад-вперед? — изумился заместитель по кадрам.

— А как же? — удивилась, в свою очередь, тетя Нина. — Некоторые сотрудники не успеют в кабинет зайти, как тотчас обратно. Мало ли какие дела находятся. У нас промтовары, химчистка рядом, в молочную творог привозят отличный... Я вот тут таблицу приложила за двадцать первое число. Взгляните, если нетрудно. Пятеро выходили за день по четыре раза, пятнадцать номеров — по три раза, а сорок — по два... Ну и так далее.

— Интересно, интересно! — Проничкин придвинул таблицу поближе.

— Так сколько же у нас получается выходов в неположенное время? — попросил уточнить заместитель по научной части.

— Вы уж сами посчитайте, — обиделась тетя Нина, будто ее упрекнули в недоработке.

— А посчитать нетрудно! —оживился Проничкин и погрузился в цифры. — У меня получилось двести сорок два!

— Некоторые, вероятно, в счет обеда, — попытался подрессорить результат заместитель по кадрам.

— Не понимаю, — возразил директор. — А в столовую когда? В Центре неплохая столовая. Надеюсь, голодом себя наши товарищи не морят...

Возникла пауза.

— В Центре два гардероба, — продолжал Проничкин. — Если помножить результаты, кои мы имеем здесь, на два, выходит... Число впечатляющее — 484! Предположим, каждый покинувший пределы Центра товарищ отсутствует в среднем один час. 484 рабочих часа. У нас, если память мне не изменяет, восьмичасовой рабочий день. Делим на восемь, и выходит; что, по самым радужным подсчетам, более шестидесяти человек, или каждый пятый, ежедневно выключаются из деятельности Центра! Поистине впечатляюще! Я поздравляю нашу коллегу из гардероба! Это на грани открытия, не правда ли, товарищи?

Возникла продолжительная пауза.

— Нужна авторитетная проверка, — прервал молчание заместитель по кадрам. — Кроме того, хотелось бы знать мнение наших гостей.

— Гм... Названные цифры, безусловно, заслуживают интереса, но концептуально... Я позволил бы себе напомнить вам о концепции предложенных исследований. Психологический настрой коллектива, как известно, есть совокупность индивидуальных состояний...

Опасаясь, что за серьезным разговором забудут про резолюцию насчет перевода на другую должность, тетя Нина встала и бесшумно, но решительно придвинулась к Проничкину.

—- Извиняюсь, Валентин Павлович, а резолюция мне будет?

— Конечно, конечно! —сказал директор. — Против вашей аргументации возразить трудно.

Тетя Нина степенно, как и вошла, удалилась с заявлением в руке.