Ледовый барьер - Дуглас Престон

После четвёртой попытки он принялся разговаривать сам с собой низким, быстрым однотонным голосом. Вернувшись к мулам, он опустил сканер на мешок и дрожащими руками развязал второй вьюк. Из-за спешки один из контейнеров упал на землю, из него посыпались ледорубы, лопаты, геологические молотки, свёрло и связка динамита. Масангкэй схватил ледоруб и лопату и побежал обратно, к центру плато. Швырнув лопату на землю, принялся лихорадочно махать ледорубом, разламывая грубую поверхность. Затем он выковырял лопатой поддавшийся гравий, отбрасывая его далеко в сторону. И дальше продолжал в том же духе, чередуя лопату с ледорубом. Мулы, с поникшими головами и наполовину закрытыми глазами, безучастно наблюдали за ним.

Масангкэй работал, а дождь всё усиливался. Мелкие лужицы собирались в самых низких местах плато. Холодный запах льда медленно смещался к северу от моря, от пролива Франклина. Слышался отдалённый раскат грозы. Любопытные чайки прилетели и кружились у него над головой, издавая крики одиночества и отчаяния.

Дыра углубилась на фут, затем на два. Под слежавшимся слоем гравия наносной песок был мягок, и его было легко отбрасывать в сторону. Холмы исчезли, спрятались за надвинувшейся завесой дождя и тумана. Масангкэй продолжал работу, постепенно избавляясь от куртки, затем от рубашки, а потом и от футболки. Одежда летела прочь из ямы, в которой он трудился. Грязь и вода смешивались с потом, который струился по его спине и груди, стекая по выпуклостям и впадинам мускулатуры. Борода промокла насквозь.

Затем Нестор с криком остановился. Припал к земле, смахивая песок и грязь с твёрдой поверхности, покоившейся под его ногами. Он позволил дождю смыть с неё последние остатки грязи.

Внезапно мужчина вздрогнул в шоке и замешательстве. Затем упал на колени, будто собираясь молиться. Благоговейно протянул свои потные руки к поверхности. Дыхание стало прерывистым, глаза дикими от изумления, пот и дождь стекали месивом с его лба. Сердце молотом билось в груди — от напряжения, возбуждения и невыразимой радости.

В этот миг взрывная волна яркого света вырвалась из продолбленного отверстия. За ней последовал необычайный гулкий рокот, который прокатился по долине, отражаясь эхом — и умирая среди далёких холмов. Оба мула на шум подняли головы. Они увидели, как небольшой клочок тумана разделился на части и медленно исчез под дождём.

Привязанные мулы безучастно отвернулись от этой сцены. На остров Одиночества спускалась ночь.

Длинное кожаное каноэ рассекало воды пролива, стремительно продвигаясь вперёд с приливным течением. Человек, стоявший в нём на коленях, небольшого роста и напряжённый, опытными движениями орудовал веслом, направляя каноэ поперёк зыби. Тонкий хвост дыма поднимался от коптящего костра, разложенного на влажном глиняном щитке посередине лодки.

Каноэ обогнуло чёрные рифы острова Одиночества, направилось в спокойные воды небольшой бухты и причалило к каменистому берегу. Человек выпрыгнул из лодки и подтянул каноэ выше отметины, оставленной самым сильным приливом.

Не так давно, мимоходом, он услышал новости от бродяги-рыбака, который жил в одиночестве в этих холодных морях. Известие о том, что мужчина, судя по всему, иностранец, посетил этот удалённый и негостеприимный остров, и в самом деле было необычным. Но ещё более странным было то, что прошёл месяц — а иностранец, очевидно, так его и не покинул.

Он замер, поймав что-то в поле зрения. Продвинувшись вперёд, поднял кусочек разбитого вдребезги стеклопластика, затем ещё один. Глянул на обломки повнимательнее, смахнул и отбросил прочь волокна с обломанных краёв. Останки лодки, недавно потерпевшей крушение. Возможно, объяснение было простым.

То был очень своеобразный мужчина — старый, темнокожий, с длинными серыми волосами и тонкими усиками, которые сникали на подбородок и ниже, наподобие нитей паутины. Несмотря на холод, он был одет лишь в грязную футболку и мешковатые шорты. Деликатно поднёс палец к носу, высморкал сопли: сначала из одной ноздри, потом из другой. Затем он вскарабкался на риф, охраняющий вход в бухту.

Замер на его краю, и чёрные глаза внимательно осмотрели землю в поисках следов. Усыпанная гравием почва в оспинах мха была рыхлой, ноздреватой от бесконечных циклов замерзания и таяния снега. Она замечательно сохраняла отпечатки ног — и копыт.

Старик пошёл по следам. Те окольным путём поднимались к снежной равнине. Там они поворачивали вдоль обрыва и, в конце концов, спускались в долину. На самом краю, откуда открывался вид на долину, отпечатки останавливались и беспорядочно толпились. Человек замер, пристально глядя вниз на бесплодный пейзаж. Там что-то было: цвет отличался от остального ландшафта. Слабый отблеск солнечного света отражался от гладкого металла.

Человек принялся торопливо спускаться.

Первым делом добрался до мулов, всё ещё привязанных к камню. Те уже давно были мертвы. Его глаза жадно бегали по земле, загораясь алчностью при виде припасов и оборудования. Затем он увидел мёртвое тело.

Двигаясь внимательно и осмотрительно, старик подошёл ближе. Труп лежал на спине, в сотне ярдов от недавно вырытой ямы. Мертвец был обнажён, лишь обрывок обгоревшей одежды прилип к обуглившейся плоти. Его чёрные, обожжённые руки были подняты к небу, наподобие когтистых лап мёртвой вороны. Обе вывихнутые ноги поджаты к раздавленной груди. Дождевая вода набралась в глазницы, и в двух маленьких лужицах отражались небо и облака.

Старик попятился, как кот — осторожно, шаг за шагом. Затем остановился. Довольно долго он казался приросшим к месту, наблюдая и размышляя. А потом — медленно, не поворачиваясь спиной к почерневшему телу — перенёс своё внимание на сокровища, рассыпанные по земле.

Павильон аукциона «Кристис» представлял собой большое помещение, обрамлённое в светлое дерево и освещённое прямоугольниками люстр, свисавших с потолка. Хотя его паркетный пол был выложен прелестной «ёлочкой», последняя была почти незаметна под бесчисленными рядами заполненных до отказа кресел — и ногами репортёров, опоздавших и просто зрителей, которые толпились в дальнем конце помещения.

Когда председатель «Кристис» взгромоздился на подиум, в комнате воцарилась тишина. Длинный кремовый экран позади него, который в день обычного аукциона оказался бы заполнен картинками или фотографиями, оставался пустым.

Председатель стукнул молоточком по подиуму, осмотрелся, вытянул карточку из кармана пиджака и сверился с ней. Бережно положил карточку на край подиума и поднял голову.

— Полагаю, — сказал он, и хорошо поставленный голос резонировал с небольшим усилением, — некоторые из вас догадываются, что мы предлагаем вашему вниманию сегодня.

По залу прокатилось деланное изумление.

— Сожалею, что мы не могли принести предмет на помостки, чтобы вы его увидели. Должен признать, сегодняшний лот слегка великоват.

Смешок прокатился по аудитории. Председатель явно наслаждался важностью того, что должно произойти.

— Но я готов показать вам небольшую его часть — чисто символическую, так сказать — в качестве гарантии того, что вы будете сражаться за истинную ценность.

Сказав это, он кивнул, и на сцену вышел стройный молодой человек с грацией газели, обеими руками придерживая небольшую вельветовую коробочку. Отпер замок, открыл крышку и повернул к аудитории полукруглую подушечку, чтобы все увидели скрытое внутри. Тихий гул пронёсся по аудитории, а затем снова смолк.

На белом атласе лежал кривой коричневый зуб. Он был около семи дюймов в длину, зловеще пилообразный с внутренней стороны.

Председатель прочистил глотку.

— Владельцем лота номер один — единственного сегодняшнего лота — является племя навахо, в доверительном соглашении с правительством Соединённых Штатов Америки.

Он оглядел аудиторию.

— Сегодня продаётся окаменелость. Замечательная окаменелость. — Сказал председатель и снова сверился с карточкой, лежащей на подиуме. — В тысяча девятьсот девяносто шестом году пастух из племени навахо, по имени Уильсон Атцитти, потерял несколько овец в горах Лукачукай. Это случилось на границе штатов Аризона и Нью-Мексико. Блуждая в поисках овец, он увидел большую кость, торчащую из песчаной стены удалённого каньона. Геологи называют такой слой песчаника «Чёртовой греческой формацией», и он датируется меловым периодом. Информация о находке дошла до Музея естественной истории города Альбрукерке. Договорившись с племенем навахо, сотрудники музея взялись откапывать останки. По мере раскопок они поняли, что у них в руках не один, а целых два переплетённых скелета — Tyrannosaurus rex и Triceratops. Тираннозавр своими челюстями захватил шею трицератопса, прямо под холкой — практически откусив тому голову громадными зубами. Со своей стороны, трицератопс пронзил рогом грудь тираннозавра. Оба зверя умерли вместе, заключив друг друга в смертельные объятия.