Химера - Джон Чивер

Ее звали Ольга. Я не могу изменить ее имя, как не могу изменить ничего в ее облике. Она была всего лишь праздной мечтой, и я это знал. На этот счет я никогда не обманывался. Я много чего воображал в жизни - что выиграл дубль на скачках, что поднялся на Маттерхорн, что отплываю первым классом в Европу, - и Ольгу я, вероятно, создал в своем воображении из той же тоски по свободе и нежности, но в отличие от других моих грез она явилась с запасом совершенно точных фактов. Разумеется, она была красива. Кому в таких обстоятельствах пригрезилась бы ведьма, мегера? Волосы у нее были темные, душистые, прямые. Лицо продолговатое, кожа оливковая, но черты лица я еле различал в темноте. Она только что приехала поездом из Калифорнии. Приехала не помочь мне, а искать моей помощи. Она искала защиты от мужа, который грозил последовать за ней. Она искала любви, поддержки, совета. Я держал ее в объятиях, упиваясь ее теплом и близостью. Она заплакала, когда заговорила о муже, и я словно увидел его воочию. Я и сейчас его вижу. Военный, сержант. На толстой шее шрамы от фурункулеза. Лицо красное. Волосы желтые. На тесном, в обтяжку, мундире двойной ряд нашивок. Дыхание отдает пивом и зубной пастой. Я так радовался ее присутствию, ее доверию, что подумал - конечно, в шутку, - уж не сошел ли я с ума. Есть ли у мистера Ливермора, когда он красит свою траву, столь же прекрасная подруга? А у мистера Ковача? Может ли быть, что потеря иллюзий до того нас сблизила? Неужели же в мире есть неведомое нам равновесие и милосердие, так что рано или поздно наши заветные желания сбываются? Потом пошел дождь. Ей пора было уходить, но мы прощались так долго и сладко, что в кухню я вернулся уже промокший до нитки.

Каждую среду мы с женой ходим вечером обедать в китайский ресторан в нашем пригороде, а оттуда в кино. Мы заказываем обед на двоих, но почти все съедает жена. Аппетит у нее отменный. Она тянется через столик и забирает себе мой рулет с яйцом, жареную утку выгребает себе в тарелку, отнимает у меня пирожок, а наевшись, глубоко вздыхает и говорит: "Какой же ты обжора!" По средам я всегда съедаю что-нибудь посытнее в городе, чтобы не проголодаться к ночи, беру телячью печенку с беконом или что-нибудь в этом роде.

Не успели мы в тот вечер войти в ресторан, как я подумал, что увижу здесь Ольгу. Я не знал, что она вернется, как-то не думал об этом, но если я в своих грезах столько раз стоял на вершине Маттерхорна, так почему бы и ей не появиться вновь? Я предвкушал нашу встречу. Был доволен, что надел новый костюм и не забыл постричься. Мне хотелось произвести на нее впечатление, и ее хотелось увидеть при более ярком свете, чем в тот дождливый вечер. Вдруг я заметил, что по радио передают тот же изящный и грустный вальс, что донесся тогда ко мне из телевизора Ливерморов, и подумал, что это, может быть, просто колдует музыка, что какая-то нехитрая игра памяти обманула меня, как в тот раз, когда запах дождя вызвал обманчивое ощущение юности.

Никакой Ольги нет. Искать утешения негде. Я был потрясен, удручен, раздавлен. Я заметил, как жена, причмокнув губами, грозно воззрилась на меня, как бы говоря: "Попробуй только отведать фуйонга с креветками!" Но мне нужна была Ольга, и чувство это было так сильно, что она как бы снова стала реальностью. Как может не быть реально то, чего так страстно желаешь? А музыка - это просто совпадение. Я распрямился и храбро огляделся по сторонам, ожидая, что она вот-вот войдет в зал. Но она так и не пришла.

Встретить ее в кино я не надеялся - я знал, что она не любит кино, - но все еще верил, что нынче вечером увижу ее. Повторяю, я не обольщался, я знал, что она нереальна, и все же угадывал в ней какую-то пунктуальность, сознание долга, привычку держать слово, а главное - она была мне нужна. Когда Зена легла спать, я уселся на край ванны почитать газету. Жена не любит, чтобы я сидел в гостиной или в кухне, поэтому я ухожу читать в ванную, там и лампа ярче. И пока я читал, вошла Ольга. Не было ни дождя, ни музыки вальса, объяснить ее появление можно только моим безысходным одиночеством.

- О моя радость, - сказал я, - я думал, мы увидимся с тобой в ресторане.

Она ответила что-то в том смысле, что не хотела, чтобы ее видела моя жена. А потом села рядом со мной на край ванны, я обнял ее, и мы стали обсуждать ее планы. Она ищет квартиру, живет пока в дешевой гостинице и никак не подыщет работу. Помню, я говорил ей:

- Жаль, что ты не умеешь писать на машинке и стенографировать. Пожалуй, есть смысл поступить на курсы... Я поразузнаю, может быть, что и подвернется. Иногда требуются регистраторы, с этим ведь ты справишься? Ни служить гардеробщицей, ни танцевать в ресторане я тебе не позволю. Нет, этого я не допущу. Лучше уж сам буду платить тебе жалованье, пока не набежит что-нибудь получше...

Дверь распахнулась, в ванную вошла Зена. Мне кажется, женские бигуди, так же как краска для газона и шуточные плакаты, лишь напоминают о том, что высказывать свое мнение следует о предметах более серьезных и возвышенных, и потому я скажу лишь одно: моя жена закручивает такое количество бигуди и торчат они так агрессивно, что всякий, кто решился бы за ней поухаживать, рискует остаться без глаза.

- Разговариваешь сам с собой! - загремела она. - Все соседи слышат, подумают, что ты спятил. И меня разбудил. Я так крепко спала, и ведь знаешь отлично, меня если что с вечера разбудит, я больше не засну. - Она подошла к аптечке и достала таблетку снотворного. - Если хочешь разговаривать сам с собой, иди на чердак, - заключила она, ушла и заперлась в своей спальне.

Прошло несколько дней, и вот как-то вечером, поджаривая во дворе шницели, я заметил, что небо на юге затягивают дождевые тучи. Я решил, что это добрый знак - может быть, будет какая-нибудь весточка от Ольги. Перемыв посуду, я вышел на заднее крылечко и стал ждать. В сущности, никакое это не крылечко, а просто маленькая деревянная площадка с четырьмя ступеньками, под которой мы держим помойное ведро. Мистер Ливермор стоял на своем крыльце, мистер Ковач на своем, и мне вдруг пришло в голову, а что, если они, как и я, ждут химеру? Если я, скажем, подойду к мистеру Ливермору и спрошу: "Ваша какая, блондинка или брюнетка?" - поймет он меня или нет? Была минута, когда мне ужасно хотелось поделиться с кем-нибудь моей тайной. А потом зазвучал тот вальс, и едва музыка смолкла, как она взбежала ко мне по ступенькам.

О, сегодня она счастлива. У нее есть работа. Это я знал, потому что сам же нашел для нее место. Работала она регистратором, в том же здании, что и я. Чего я не знал, так это что она нашла квартиру - не то чтобы настоящую квартиру, но меблированную комнату с отдельной кухонькой и ванной. Пожалуй, оно даже и лучше, ведь вся ее мебель осталась в Калифорнии. Поедем туда сейчас? Мы еще поспеем на последний поезд, а переночевать можно там. Я согласился, сказал, что только сбегаю наверх проведать детей. Я заглянул в детскую, дети спали, Зена уже заперлась у себя. Я зашел в ванную вымыть руки и на раковине увидел записку, написанную моей старшей дочкой Бетти-Энн: "Милый папочка, не бросай нас".

Это смешение реального с нереальным было абсурдно. Дети ведь ничего не могли знать о моих бреднях. Их ясные глаза никого не увидели бы на заднем крылечке. А записка всего лишь говорила о том, что они не могли не почувствовать, как мне плохо. Но внизу ждала Ольга. Я словно ощущал ее нетерпение, видел, как она, свесив с крылечка длинные ноги, курит и поглядывает на свои часики (подарок к окончанию колледжа), и однако же мольба моих детей словно пригвоздила меня к дому. Я не мог сдвинуться с места. Мне вспомнился парад в нашем поселке, на который я недавно водил младшего сынишку. Устроило парад какое-то местное братство. В нем участвовали два оркестра в старинных костюмах и пять или шесть отрядов. Членами братства, судя по всему, была в основном мелкая сошка телеграфисты, парикмахеры. Погода не могла повлиять на мое состояние - я отлично помню, что день был солнечный, прохладный, - но впечатление у меня осталось гнетущее, точно я стою у подножия виселицы. В рядах марширующих я видел лица, изнуренные пьянством, измученные тяжелым трудом, иссушенные заботами и все как одно с печатью разочарованности, словно целью этого веселого шествия было доказать, что жизнь - сплошная цепь пагубных компромиссов. Музыка звучала бравурно, но лица и фигуры выдавали рабов компромисса, и я, как сейчас помню, встал со своего места на трибуне и вглядывался в последнюю шеренгу, в надежде найти хоть одно ясное лицо, которое опровергло бы мои невеселые выводы. Нет, не нашел. Сейчас, сидя в ванной, я словно сам очутился в рядах той колонны. Впервые в жизни я ощутил то, что было, очевидно, давно знакомо этим людям, снедаемым неистовым желанием вырваться на волю и накрепко пригвожденным к своей темнице чьей-то мольбой. Я сбежал вниз, но Ольги уже не было. Красивая женщина никогда не станет ждать долго. Она была фикцией, однако вернуть ее я не мог, как не мог изменить того, что часы ей подарили к окончанию колледжа и что зовут ее Ольга.