В канун Рагнарди - Федор Чешко

Некоторое время Хромой, напуганный замирающим эхом собственного вопля, стоял, втянув голову в плечи, тупо глядя на обломок рукояти, сжатый в руках. Потом уронил его и медленно закачался из стороны в сторону, прижав ладони к щекам. Какой плохой день! Как злы на него сегодня духи! Какой хороший был топор! Тяжелый, острый, удобный. Ни у кого такого топора не было, а у него — был. Был. Больше нету. Какой плохой день! Пропал топор, топор, которому завидовали все охотники Племени... И Кошка не пришла смотреть на закат...

А ветер крепчал. Порывистый, пронизывающий, он тихо свистел в метелках высоких трав, гнал по камням бесплотные тени перекати-поля, и тени эти падали с Обрыва и тонули в сгущающейся темноте.

А небо стало черным, только на западе дотлевали две тусклые красные полоски — агония умирающего заката.

Хромой посмотрел на небо и тихо заскулил — так неуютно и страшно стало вокруг, так жалко стало себя — одинокого, ненужного никому, даже Кошке — ведь не пришла! Пора уходить. Ночные убийцы скоро выйдут на равнину, а он безоружен и путь к Племени не близок.

Хромой сделал несколько осторожных шагов по едва различимой в сумерках тропинке, но передумал и вернулся к Обрыву. К Хижинам он придет уже в полной темноте, а вокруг них каждую ночь собираются стаи голодных трупоедов, которые сожрут и живого, если он один.

Лучше переждать ночь в пещере у Странного. Это совсем близко — над Обрывом до Древесного Трупа, спуститься к Реке, и еще немного вдоль Реки.

Правда, в начале ночи к Реке сходятся на водопой ночные убийцы, а Странный спросонок может принять за немого и убить. Но безопасны только пути по Заоблачным Пущам. И если Хромого этой ночью убьют, он будет видеть оттуда все, что творится под облаками. А Кошка пожалеет, что не пошла смотреть с ним на закат, и будет плакать и биться головой о камни, и он это увидит. Так что, если его убьют, ему тоже будет неплохо. Но только пусть убьет Странный или Желтый Убийца, который часто оставляет следы у водопоя, а не трусливые вонючие трупоеды.

Хромой бесшумно крался в высоких — по пояс — травах, метелки которых казались совсем белыми на фоне черного неба. Ветер переменился. Он дул теперь со стороны Обрыва, от Реки, и Хромой морщился, потому что речная сырость забивала остальные запахи. Где-то на равнине слышался протяжный вой: вышли на охоту Серые Тени. Далеко. Не страшно. Потом впереди, очень близко, вспыхнули два зеленых огонька, и Хромой приостановился. Глаза. Низко над землей. Маленький. Не страшно. Хромой сделал шаг вперед. Огоньки чуть отодвинулись с тихим рычанием. Хромой зарычал в ответ. Огоньки бесшумно метнулись в сторону и пропали.

И почти сразу, всего через несколько шагов, ноздри защекотал запах хранящей дневное тепло древесной трухи. Вот он, Древесный Труп. Могучие вывернутые из земли корни, огромный ствол рухнувшего дерева, уходящий в заросли трав. В трещинах великана, погибшего так давно, что самые старые старики не помнили его живым, любили ночевать ползучие, поэтому Хромой осторожно обошел Древесный Труп стороной.

Перед спуском к Реке Хромой надолго замер, затаившись, всматриваясь, вслушиваясь, внюхиваясь в предстоящую темноту. И она, темнота, тоже затаилась, тоже всматривалась в него невидимыми глазами — чьими? Чувства ничего не говорили Хромому, не указывали на опасность там, впереди. И в то же время какое-то смутное, лежащее за гранью ощущений предчувствие шептало: нельзя. Там смерть.

А Серые Тени все выли на темной равнине, за спиной, и вой их заметно приблизился. И вдруг совсем близкий голос Серого Убийцы затянул песню охоты, и остальные подхватили ее.

Дыбом встали волосы на голове и руках Хромого. В памяти замелькали картины бессонных ночей в охране у Хижин, когда дозорные, жмущиеся к огню, с дрожью слушают леденящую злобу тьмы — песню идущих по следу, и зыбкие серые силуэты проносятся по самой границе освещенного кострами, распластавшись в неистовой погоне.

Мысль о том, что порождения ночи запели песню охоты, наткнувшись на его след, была так ужасна, что Хромой, забыв обо всем, не разбирая дороги кинулся с Обрыва.

Он опомнился только на середине спуска. Постоял, перевел дыхание и двинулся дальше — плавно, бесшумно, чутко.

В конце спуска он снова остановился. Водопой — широкая полоса истоптанной стадами рогатых прибрежной грязи — был пуст. Не было даже маленьких. Странно.

Хромой нерешительно двинулся дальше. Было тихо. Только мерный плеск волн и вой наверху — то дальше, то ближе... Хромой старался держаться вплотную к Обрыву и жадно внюхивался в порывы сырого ветра, но они пахли только прелью, речной водой и гниющей тиной. Эти запахи были прилипчивы, вязки, и остальные тонули в них, как в болоте. Именно поэтому новый запах он ощутил только тогда, когда тот обрушился на него всей своей мощью.

И Хромой кинулся на землю — плашмя, всем телом: прижаться, слиться, исчезнуть... А ветер все налетал порыв за порывом, и порывы эти были, как выдохи огромной, щерящейся в лицо пасти — душный смрад и леденящий, парализующий мысли и волю ужас ожидания неотвратимой смерти.

Но ничего не происходило. Не было ничего угрожающего вблизи, кроме этого запаха — душного запаха крови, слившегося с острой тошнотворной вонью Желтого Убийцы и еще с чем-то, чему Хромой не знал ни имени, ни подобий...

Хромой не выдержал. С истошным воплем он бросился бежать, бежать от этого изводящего ужаса неизвестности, через хрупкие трескучие заросли прибрежных кустов, через гремучие каменистые осыпи; и в отголосках собственных воплей мерещился ему мягкий тяжелый топот неумолимо настигающих лап.

А потом он с маху налетел на что-то широкое, упруго-твердое, и сила удара отшвырнула его на землю, и он спрятал лицо в ладони и ждал конца. Но вместо новых ударов, вместо терзающих когтей и клыков на его беззащитную, потную от страха и бега спину обрушился ледяной водопад. Хромой взвизгнул и вскочил, дико озираясь вокруг.

А вокруг были каменные стены в призрачном свете дотлевающих в очаге углей, и черное пятно выхода загораживала широкая, бугрящаяся мышцами спина Странного, напряженно вслушивающегося в ночь, и алые отсветы играли на длинном широком лезвии Звенящего Камня, сжатом в его руке.

Странный обернулся, тяжело глянул в глаза:

— Ну?

Хромой медленно обмякал, осознавая.

Странный нетерпеливо дернул углом рта:

— Говори! Немые? Серые Тени?

Хромой встряхнулся всем телом, забрызгав пол; затравлено шарахнулся от затрещавших углей. Ткнул трясущейся рукой в темноту:

— Там, там... Запах, смерть. Очень сильный запах. Много смерти, много...

Странный все щурился ему в глаза, брезгливо кривил рот. Потом мотнул головой в угол, где, прислоненное к стене, стояло короткое, очень тяжелое копье с каменным наконечником: