Новый Мир ( № 5 2011) - Новый Мир Новый Мир

вроде к месту — и вот те на,

вроде дурью дурь — и ну ты даешь,

вроде речь и та и ина.

Вдруг дичает родной с младенства словарь,

вдруг напев, хоть не слышно лир.

Потому как язык не царство, а царь,

римский Август, чья мыза — мир.

Потому как слов гангренозную связь

грубо синтаксисом прошил —

и она, содрогнувшись, без шва сошлась.

И, как бог, он ожил. Ожил.

                  За

Что попадалось на глаза:

сирени мусор, зернь сирени

при мачт и жерл садовом крене

в шторм, по секстану к ПИ -арене

пруда — хотя и ни аза

не смысля, я был только за.

Не мне, зеваке, что , а тем,

в чьем сердце пламя, в зренье влага,

не различавшим зла и блага

ни сокровенного, ни нага

и не сбивавшим время в крем,

как я, слабак: давлюсь и ем.

Мне попадались жизнь и смерть,

и чудо, и подделка чуда,

всего с добром, добро без худа,

и люди — врозь и дробью люда,

и тракт со стрелкой на Сысерть-

курорт, в Сибирь, в Боярь-и-Смердь.

Был неразборчив, все берег:

бессрочный пропуск, жалкий юмор

евреев, лица тех, кто умер,

родство и с унтерменш и с юбер.

Сирень кивала. Ветерок,

как рок, к ней льнул. Все было рок.

Его я на себе ношу,

как метку зрелища, что выжег,

когда из тьмы утробы вышел

и, захлебнувшись светом, выжил.

Как родинку. Как малышу

нянь утешенья и шу-шу.

Что даром, без труда, что в дар,

еще б не за! Но ведь не за же,

что выдох-вдох — и нет. Что кражи

в спектакле тень и столько лажи.

Что сам театр — воздушный шар.

В морщинах. Выцветший. Что стар.

Зрачок, прощай — привет, слеза!

Ты линза, лезвие, ты что-то

с бельмом пруда и садом флота.

Глазного дна слепое фото.

Зонд бытия. И то, что за :

невидимого образа.

                  *    *

                     *

Сотня стихотворений, выписанных как пример,

к ним сотен семь отрывков по строчке-две пояснений,

вот и весь фокус с книгой, ее натянутый нерв —

и поясной на обложке, с пером, как дротиком, гений.

Не устоять против одури выдернутых цитат,

флейт их, под чей ноктюрн извиваюсь коброй,

с языком во хмелю — проспав под кустом в цветах,

с тремоло гласных рассветных, с писанной ими торбой.

Разве поэзия слов не гуща садов? Не корней

давка? Не листьев и крылышек шелест горячий?

Разве не метр — иволг и волн прибрежный хорей?

Бунты подолов и ног? Клятвенный график безбрачий?

Пусть весь и опус — филолога жадный бубнеж,

выкладки чувства из сколотых рифмой секретов,

выводы судеб из спину сутулящих нош —

лишь бы пригубливать нам алкоголи поэтов!

Будь безответно влюблен, пышногруд, златокудр

этот филолог, будь женщиной в кружеве связей,

тычь в алфавит он пуховкой, как в коробы пудр,

лезь в словари, как мизинчиком в баночки мазей,

ври, выдавай он убожество за колдовство —

в свет не зазорно мещаночке выйти, как даме,

только бы сотня сошлась эта в книге его,

только бы теми губу щекотнуть семьюстами.

                  *    *

                     *

Сложился взгляд, сложился слух,

и переучиваться некогда.

Надежда вся на шалый дух,

что сложит жизнь из дыр хэнд-секонда.

Цель — не Геракловы столбы,

не бал под сфер небесных пение,

а суета, двутакт ходьбы

и между ребер средостение.

А там и речь. Какая есть.

Бубнеж и что со свалки вынесла.

А все-таки кому-то весть.

Нежданная. Из снов и вымысла.

Медведки

Галина Мария Семеновна родилась в Калинине. Закончила Одесский государственный университет, кандидат биологических наук. С 1995 года — профессиональный литератор, автор нескольких книг стихов и прозы. Лауреат поэтических премий “Anthologia” и “Московский счет”. Живет в Москве.

МАРИЯ ГАЛИНА

*

МЕДВЕДКИ

Лягу не благословясь, стану не перекрестясь, стану будити усопших. Станьте, умершии, розбудите убитых. Станьте, убитые, розбудити усопших. Станьте, усопшие, розбудите з древа падших. Станьте, з древа падшие, розбудите заблудящих. Станьте, заблудящии, розбудите зверии подемущих [зверем поеденных?]. Станьте, зверие подемущии, розбудите некрещеных. Станьте, некрещеныи, розбудите безымянных.

Наговор

Насекомое ведет преимущественно подземный образ жизни. На поверхность выбирается редко, в основном в ночное время суток. Учитывая великолепную приспособляемость медведок, следует отметить, что чаще всего они выступают в роли вредителя, так как быстро и в больших количествах размножаются.

Каждый вечер я обхожу комнаты и обметаю паутину. Не имею ничего против пауков, но паутина неприятна. К тому же в ней запутываются высохшие тушки ночных бабочек. Когда я тыкаю веником в паутину, вращая его, словно ключ в замке, то отворачиваю лицо или смотрю за окно. С листьев стекает свет далекого фонаря, и где-то далеко, в море, надрывается ревун.

В последнее время паутины все меньше и меньше.

Скоро ее не станет совсем.

Растворимый кофе кислый и воняет жженой пробкой, но я выпиваю чашку до дна. Это как лекарство — неприятно, но необходимо.

Надо купить в зернах. Но я сегодня так и не смог заставить себя выйти из дому.

Мне хочется соорудить бутерброд с колбасой и луком, но я терплю. Нельзя дышать луком на заказчика.

Когда я жду заказчика, то просто хожу по комнатам и бесцельно перелистываю книжки. Я даже прилечь не могу — от нервов сразу засну, а когда проснусь, сделаюсь тупой и вялый. И разговаривать с посторонним человеком мне будет совсем невмоготу, а люди это чувствуют. По микродвижениям, по взгляду, уходящему вбок, по… Чувствуют, сами не сознавая, в чем дело.

Включил “министерскую” зеленую лампу. Свет лег уютным кругом, за его пределами комната сделалась чужой и чуточку враждебной.

Оторвал от бумажного полотенца лоскут и стер со столешницы круг от кофе. Как ни старайся, всегда будет круг от кофе — от тепла расширяются микроскопические канальцы в фаянсе кофейной кружки. Вообще-то специально для этого придумали блюдца, но чашка с блюдцем — другая эстетика.

Переоделся в джинсы и свитер с норвежским узором. Треники и майку скатал в комок и забросил в спальню.

Что я еще забыл?

Вроде ничего.

Ага, вот и телефон звонит.

Мелодия звучит приглушенно, куда я его на этот раз сунул? Приподнял диванную подушку. Нету. Потом сообразил, что он в кармане треников. Пока шел в спальню, пока извлекал его из кармана, телефон замолчал. Пропущенный вызов. Вот зараза.

Отзвонился обратно.

— Это… куда подъезжать?

Деловой человек, серьезный. По голосу чувствуется. С деловыми труднее работать. С одной стороны. С другой — они всегда знают, чего хотят.

Он заехал на Дачную улицу вместо Дачного переулка. Обычная история.

Я объяснил, как проехать, при этом все время боялся, что телефон посреди разговора отключат за неуплату. А это плохо сказывается на имидже.

Но он оказался толковым. С толковыми опять же, с одной стороны, легче, с другой — сложнее. В общем, все как всегда.