Час испытаний - Эдуард Ростовцев

Когда Галка объявила дома о своем решении, а заодно о том, что она уже зачислена в музыкальное училище, Алексей Семенович откупорил бутылку вина и выпил с дочерью за успех. Но через неделю, уходя в рейс, он сказал Галке:

— В молодости твоя бабушка тоже была актрисой. Она оставила сцену не потому, что на этом настаивал дед, а потому, что не обладала большим талантом. Искусство не терпит посредственности. И она вовремя поняла это.

В глазах дочери вспыхнули сердитые искорки.

— Не всем же быть капитанами, — с вызовом бросила она. — Нужны и матросы.

— Это хорошо, что ты не переоцениваешь своих способностей, — невесело усмехнулся отец. — Верно и то, что в искусстве должны быть свои матросы. Только я думал…

Он не сказал, что думал, а Галка не стала спрашивать — ее самолюбие было уязвлено.

После этого разговора Галка ходила хмурая, как море перед штормом. Бабушка — Валерия Александровна — вздыхала и жаловалась соседкам на тяжелый характер внучки.

Однако дело было не в плохом Галкином характере. В то лето, когда она окончила школу, противоречивые чувства боролись в ней. Она любила море. Не ту лазурную зеркальную гладь, что манила к себе приезжих курортников, а ту неудержимую стихию, что в штормы с ревом обрушивалась на молы, яростно билась у скал Корабельного поселка, рвала якорные цепи океанских лайнеров. Девчонкой она с тайной завистью провожала уходящие в море суда. Какими хрупкими казались рыбачьи баркасы, ныряющие в провалы водяных холмов; каким мужеством обладали те, кто вел эти суденышки навстречу волнам и ветру. Подростком она сама не раз ходила с рыбаками на лов кефали. Умела обращаться с парусом и рулем, ловко гребла и никогда не укачивалась. Бывало, волна сбивала ее с ног; приходилось ей глотать и горько-соленую воду. Но она не боялась моря, и море дружило с ней…

Однако с некоторых пор Галка видела сны, в которых не было ни парусов, ни моря. Притихший многоликий зал, дружный взлет смычков и яркий наряд Карменситы все чаще и чаще снились ей.

Оперу она полюбила сразу, с того первого раза, когда однажды пошла с бабушкой на «Русалку». Не бессмертная музыка Даргомыжского, не прекрасный бас приезжего заслуженного артиста, исполнявшего партию Мельника, поразили в тот вечер Галку. «Русалку» она еще до этого слушала по радио, а басовые партии вообще не любила и только, в виде исключения, признавала шаляпинские грамзаписи. В тот вечер Галку пленило удивительное единение музыки и драматического содержания оперы. Было ли то высокое актерское мастерство исполнителей, или сама музыка органически сливалась с каждой фразой либретто, но девушка забыла о том, что артисты поют. Музыка была неотделима от действия, звучала в каждом слове

Очарованная, девушка впервые увидела, как надо петь. Не услышала, а именно увидела…

Она стала завсегдатаем городского театра. Если днем ее по-прежнему тянуло к морю, к хорошо знакомым пристаням, на бетон Западного мола, то вечерами ее влекло к торжественному, красивому зданию театра, к огням рампы, к музыке. Как раньше морякам, теперь она завидовала артистам. Они казались какими-то особенными людьми. Им было дано завидное счастье рассказывать со сцены о больших чувствах и прекрасных мечтах…

В то лето, когда надо было решать — море или театр, Галка часто вспоминала дедушку: ей не хватало его совета. С отцом она не была откровенна. Бабушка ратовала бы за все, что угодно, даже за театр, о закулисной жизни которого у нее сохранились далеко не восторженные воспоминания, но только не за море, к которому она всегда ревновала мужа и сына. Галкины друзья со Второй Якорной улицы были детьми моря, и уже сама постановка вопроса «или — или?» оскорбила бы их лучшие чувства.

Впоследствии сама Галка не могла толком объяснить, почему она предпочла музыкальное училище мореходному. Бабушке она сказала:

— Когда я услышала Давыдову в «Кармен», то подумала, что я бездарность. Чтобы окончательно убедиться в этом, я пошла в музыкальное училище. Как ни странно, меня приняли.

Сашке Болбату она сказала:

— Некоторые и в море мелко плавают. А я попытаюсь на суше найти глубину.

Сашка, который был мотористом портового буксира, понял это как намек по его адресу и обиделся.

Осенью, когда вернулся отец, она сказала ему:

— Если я не сдам сольфеджио на пять, то уйду в кораблестроительный и никогда больше не буду петь. Даже дома.

Уроки сольфеджио были для Галки настоящей пыткой. Она не переносила эти бессмысленные «до», «ре», «ми», «соль», которые ей часами приходилось тянуть до изнеможения. К тому же преподаватель сольфеджио — Альберт Иванович Логунов раздражал ее. Он был такой же нудный, как его предмет. Трудно было поверить, что этот суетливый, вечно брюзжащий чело век возглавлял городской театр. Но Логунов был не только директором театра. Он являлся неизменным и, пожалуй, самым неумолимым членом экзаменационной комиссии. И Галка, скрипя зубами, тянула по вечерам «ми», «ля», «до», «си»… В ту зиму она узнала, как трудно быть упрямой с самой собой.

…И снова отец уходил в рейс. Накануне у Ортынских собрались гости, среди которых была молодая, нарядно одетая женщина с рыжеватыми волосами.

— Нина, — запросто представилась она Галке.

Нине было не больше двадцати пяти лет, но с Алексеем Семеновичем и его друзьями она веля себя как равная: многим из них говорила «ты», называла по имени. Галке она не понравилась: не понравились ее громкий, деланный смех, развинченная походка, чересчур открытое платье и свободный, даже несколько развязный тон, которым молодая женщина разговаривала с Алексеем Семеновичем. Галке было обидно, что отец не замечал этого и весь вечер не сводил с Нины глаз.

Во время ужина, когда содержимое стоящих на столе бутылок уменьшилось наполовину, Нина подсела к Галке и обняла ее.

— Надеюсь, мы станем друзьями. Я тоже певица. Галка вежливо, но решительно отстранилась.

— Где вы поете? — спросила она Нину.

— На эстраде.

— А точнее — в ресторане «Прибой», — буркнул сидящий напротив старший помощник Алексея Семеновича Шахов.

— Что ты хочешь этим сказать? — вспыхнула Нина.

— То, что уже сказал, — отрезал Шахов.

Алексей Семенович покраснел, заерзал на стуле. Галке стало неловко за него.

— Разве важно, где кто работает? — вступилась она за Нину, чтобы прекратить неприятный для отца разговор.

Шахов усмехнулся и, прищурясь, посмотрел на Галку.

— Как сказал поэт: «Мамы всякие нужны, мамы всякие важны»…

— Почти остроумно, — Галка громыхнула стулом и встала.

Она ушла к себе в комнату и уткнулась в книгу. Вскоре к ней заглянул Леонид Борисович Гордеев — давнишний приятель отца.

— Я тебе не помешаю? Там собираются танцевать, а меня это занятие не прельщает.

— Заходите, дядя Леня, — пригласила Галка и, заметив, что он гасит свою трубку, сказала: — Да вы курите. Окно открыто.

Гордеев сел и принялся сосредоточенно раскуривать трубку.

— Нехорошо получилось, — наконец сказал он. — Нехорошо. Шахов выпил лишнее.

Он посмотрел на Галку из-под густых косматых бровей, ожидая, что та скажет. Но Галка молчала.

— Послушай, Галина, сколько тебе лет?

Он отлично знал, сколько ей лет, но спросил для того, чтобы как-то начать разговор, ради которого — и девушка чувствовала это — зашел к ней.

— Восемнадцать.

— Это уже много, — подхватил он. — Это значит, что ты уже взрослая. Поэтому я буду говорить с тобой как со взрослой. Видишь ли, мы дружим с твоим отцом много лет, и эта дружба дает мне право…

— Зачем так длинно, дядя Леня, — нетерпеливо перебила его Галка. — Давайте по существу.

— По существу так по существу, — согласился Леонид Борисович. — Речь пойдет о твоем отце…

— …и о Нине? — снова перебила его Галка.

Косматые брови Гордеева сошлись на переносице.

— Может, ты помолчишь немного?

— Но речь все-таки пойдет о ней? — не унималась Галка.

— О ней.

— Она мне не нравится.

— Но дело в том, что она нравится твоему отцу.

— Он собирается на ней жениться? — в упор спросила Галка.

Леонид Борисович несколько смутился.

— Не знаю. Он не говорил со мной так определенно.

— Тогда поговорите с ним вы. Скажите, чтобы он не делал этого. Нет, нет, я все понимаю. Я даже хочу, чтобы он женился. Но только не на Нине. И не потому, что она поет в ресторане, а потому, что отец лучше, понимаете, в тысячу раз лучше ее! Вы тоже так думаете — я знаю. И Шахов так думает. Все так думают! Прошу, поговорите с ним. Поговорите как секретарь партийного комитета. Он вас послушает.

Гордеев невесело усмехнулся.

— Во-первых, твой отец беспартийный, а во-вторых, партком такими делами не занимается. Все это не так просто, Галя. Не так просто, как тебе кажется. Но в чем-то ты права. Обещаю, когда Алексей вернется из рейса, я поговорю с ним…

Но разговор не состоялся — капитан Ортынский не вернулся из рейса…