Дневники мэтра Шабли - Вера Камша

19 день месяца летних Молний 392 года круга Скал.

Сегодня капитан Арамона не отпустил унаров в Кабитэлу. Объяснить причину он счел излишним. Я не собирался покидать Лаик, но одно дело остаться по собственному желанию, а другое по приказу наглого безграмотного солдафона. Запретив нам покидать поместье, капитан куда-то уехал, а вслед за ним отбыл и отец Герман. Я стоял на крыльце, когда туда подвели серого в яблоках коня, без сомнения, стоящего больше, чем мое годовое жалование. В средствах наш скромный клирик не стеснен, что лишний раз заставляет задуматься, что ему здесь нужно. Олларианец вышел из дома в черном костюме для верховой езды, причем цвет был единственной уступкой сану. У меня не было ни малейшего желания разговаривать с этим человеком, но аспид поздоровался, и мне пришлось ответить.

- Вы, вероятно, гадаете, что случилось? – вопрос, как и все вопросы Германа нес в себе скрытую издевку, но я и впрямь хотел знать.

- Разумеется, - ответил я, - господин Арамона оставил нас всех в неведении.

- Арамона – дурак, - равнодушно произнес олларианец, - но чрезвычайно усердный. Его никто не просил отменять отпуска и уж тем более делать из заурядного события тайну. Вчера стало известно, что герцог Окделл и несколько других дворян внутреннего Надора подняли мятеж. Это не повод лишать юнцов прогулки и раздувать совершенную Окделлом глупость до размеров серьезной угрозы.

Я промолчал. Во-первых, потому что был потрясен и, во-вторых, чтоб не выдать своего отношения к восставшим. Семейство Окделлов всегда было жемчужным зерном в навозной куче нашего дворянство. Надорские герцоги не думали ни о богатстве, ни о должностях, ни о славе. Франциску Оллару не удалось ни запугать, как Рокслеев или Приддов, ни купить, как Эпинэ, Савиньяков, Дораков, фок Варзов. Они остались верны своему королю и своей чести, как они ее понимали. Я ненавижу эсператистов, но, причислив Алана Окделла к лику святых, они отдали должное настоящему мужеству и благородству. Я знал, что земли Окделлов за четыреста лет пришли в запустенье и древнейшие вельможи Талига живут немногим лучше своих крестьян, но они не просят подачек у потомков марагонского бастарда. В юности я написал венок сонетов, посвященных Алану и его несчастной жене, у тела мужа отданной приспешнику победителя.

- Вижу, вы поражены, - усмехнулся отец Герман и я постарался запомнить эту усмешку, чтобы перенести ее на бумагу, - но, уверяю вас, беспокоиться не о чем.

- Мне неприятна мысль о любом насилии, - с трудом выдавил я, - но вы куда-то едете, а господин Капитан ясно дал понять, что никто не должен покидать Лаик.

- Я уже говорил и готов повторить. Арамона – дурак, и мне нет до него дела. Если вам надо в Кабитэлу, я готов взять вас с собой.

В Кабитэле мне делать было нечего, разве что навестить приемную сестру, вышедшую замуж за перчаточника с Желтой улицы, к тому же я не езжу верхом. Я поблагодарил и отказался.

- Как вам будет угодно, - клирик сбежал с крыльца, вскочил в седло и ловко подхватил поводья. И это смиренный служитель Создателя? Я - человек неверующий, но подобное поведение для священника предосудительно, чтобы не сказать больше. Я проводил всадника взглядом и спустился в парк, но сегодня мне не суждено было оказаться в одиночестве. У пруда я встретил Тристана Кваретти. Если не было занятий, наш уважаемый астроном днем спал, а по ночам сидел в своей башне, но весеннее солнце выманило из норы и его. Мы немного поговорили о восстании и Арамоне, а потом я спросил старика об отце Германе и узнал, что тот весьма сведущ в астрономии и интересуется положением светил на Изломах Эпох.

Кваретти явно не спешил со мной расставаться, пришлось задать вопрос о его расчетах. Заклинание сработало, почтенный магистр прикладных наук забубнил о шестнадцати созвездиях, которые солнце проходит за год, а луна за месяц и о пяти блуждающих звездах, которые могут двигаться не только вперед, но и назад, то обгоняя солнце, то отставая от него. Много лет назад меня оставили без ужина, так как, отвечая урок, я спутал названия и свойства прямой и попятной ипостаси небесных странниц. Урок оказался действенным, я на всю жизнь запомнил, что самая яркая из блуждающих звезд, идя впереди солнца именуется Фульгат, а идущая за ним – Фульгой, голубоватую звезду называли то Эвротом, то Эвро, зеленую - Найер и Найери, а желтую - Литтэн и Литто. Не представляю, как можно убить всю жизнь на изучение крохотных небесных огоньков и еще меньше понимаю, как можно верить в то, что они что-то предрекают, но я мог быть спокоен. Начав говорить о звездах, Кваретти не останавливается и я мог думать о своем. Разумеется, из моей головы не выходил Надор.

Я искренне желал повстанцам удачи, хотя понимал, что успех вряд ли возможен. Не прошло и трех лет, как молодой генерал Алва меньше чем за месяц подавил восстание Борна, почитавшегося опытным военачальником. Слухи об этом наводняли Академию, но я только что увидел Ортанс, сменившую короткие детские юбочки на длинные платья, и земля ушла из-под моих ног. Я забросил даже мои занятия, чего уж говорить о мятеже на границе Придды и Надора, зато теперь моя голова холодна, а мое сердце исполнено сочувствия к храбрецам, поднявшим меч против тирании.

16 день месяца Весенних Молний 393 года круга Скал.

Все сходятся на том, что весна в этом году непривычно жаркая. Почки лопнули на две недели раньше обычного срока, из-под цветущих одуванчиков почти невидно травы. Я всегда любил это время года, но весну 393 года омрачает тревога за повстанцев. Затворникам Лаик известно мало. Ходят слухи, что к восстанию примкнули наследник герцога Эпинэ, графы Килеан ур-Ломбах и Кавендиш, а вчера я слышал, что на каданской и дриксенской границах сосредоточены войска, готовые выступить на помощь повстанцам, как только подсохнут дороги. Кажется, на стороне свободы сама весна, пришедшая раньше отпущенного ей срока. Весна, но не озабоченные своей мошной глупцы. Я все-таки навестил своих родичей и был потрясен их скудоумием и приземленностью, а ведь пока меня не отправили в школу при королевской Академии, мы были очень дружны.

Приютивший подкидыша торговец шерстью беспокоился о подрастающих дочерях. Зря, я очень привязан и к Жанне, и к Мадлен, и к Марион, но они с их румянцем во всю щеку и глупым смехом никогда мне не нравились, хотя среди жителей нашего городка почитались красотками. Точно так же мне всегда претили развлечения сестер и их подруг, так что я был рад, когда меня отправили постигать науки. Это лучшее, что могли сделать приютившие меня торговцы.