Всё о Кыше, Двухпортфелях и весёлых каникулах - Юз Алешковский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так я сказал вслух, выглянул в окно, и мне тоже захотелось на улицу.
Глава 2
Как я и думал, мамы не было дома. Она давно-давно, когда ещё была жива бабушка, договорилась с папой, что воскресенье до обеда — её день. Мы с папой на это время были предоставлены сами себе.
Папа лежал на диван-кровати так же, как только что лежал я, и размышлял.
— Дождя нет. Надо вставать и куда-нибудь идти, — сказал я.
Папа скосил на меня глаза и ничего не ответил.
— Ну, как прошла неделя? — (Папа молчал.) — Больше было плохого?
— Было и хорошее, и плохое, — наконец откликнулся папа. — Но в общем вся неделя была серой. Серость — это самое худшее из всего, что может быть. По-моему, не случайно пауки и крысы… брр… серые…
— А слоны? — возразил я.
— Слоны — серебряно-серые. Это совсем другое дело. И дирижабли и самолёты тоже серебряно-серые, — уточнил папа.
Хороших недель в жизни у меня было много, плохих, вроде первой школьной, мало, но серая неделя — это уже что-то новое. Когда мы пошли умываться, я спросил:
— Значит, всё-всё было серым? И дела тоже?
— Раз мысли серые, значит и дела серые.
— Ну а погода?
— Я, кажется, сказал, что серым было всё!
Папа взял мои ладони в свои, взбил густую розовую пену. Мне самому никогда не удавалось так намыливать руки.
— Ты что-то путаешь, — заметил я, — погода на этой неделе была солнечная. Ни тучи, ни дождинки.
— Будем стоять здесь и беседовать? Хочешь, чтобы и воскресенье было серым? Смывай быстрей мыло!
— А может, ты сам виноват, что всё было серым? — догадался я.
Папа что-то промычал, потому что у него во рту уже была зубная щётка, сделал страшные глаза и свободной рукой вытолкнул меня из ванной.
Пока он брился, вскипел чай. Яичницу с салом и с луком мы сделали сами. Папа знал, когда нужно накрывать сковородку миской и какой сделать огонь, чтобы яичница получилась высокой и пышной.
— А у тебя какая была неделя? — спросил папа. — Ведь она не простая. Её на всю жизнь запомнить надо.
— Запомнил, — сказал я, набив полный рот.
— А с кем ты сидишь за партой?
— С Тегой, — сказал я.
— Странная фамилия! — удивился папа. — Может, он француз? Тогда правильно не Тега, а Дега́. Был такой художник Дега.
— Правильная фамилия Теги — Гусев. А почему Тега, и не знаю.
— Конечно Гусев! Те́га-те́га! Так гусей зазывают в деревне, — смеясь, сообразил папа. — Ну а тебя как прозвали?
Я ничего не ответил, глотнув чая. А про учёбу папа, наверно, решил меня не расспрашивать в выходной день.
Позавтракав, он решительно сказал:
— Я понял, что мы должны сделать! Даже не сделать, а совершить! Что-нибудь необычное! Что-нибудь из ряда вон выходящее! И тогда вся серость исчезнет.
— Слушай, а я тебе тоже всю неделю казался серым? — спросил я.
— Ты мне казался фиолетовым! У тебя даже уши были в чернилах, — сказал папа.
— А мама?
— Мама всегда прекрасна, — строго заметил папа.
— А может, у тебя фамилия Сероглазов, — вдруг сообразил я, — из-за того, что ты всё видишь серым?
— Фамилия не имеет отношения к настроению человека, — сказал папа. — Быстро собирайся.
«Ещё как имеет! — подумал я. — Посмотрел бы я, какое у тебя было бы настроение от прозвища Двапортфеля!..»
Глава 3
Мне собираться было нечего. А вот папа зачем-то надел свой хороший костюм, белую рубашку, чёрные туфли, и мы вышли из дома.
Если бы не горьковатый дымок над газоном — это на нём всю ночь тлела куча опавших листьев, — я бы ни за что не поверил, что уже осень. Так на улице было тепло и солнечно.
На нашей очень шумной по обычным дням улице стояла тишина. И было совсем мало людей и машин. А грузовики вообще не попадались нам с папой по дороге. Выходной — значит, выходной.
И воробьи вовсю чирикали на ветках тополей, но среди них нельзя было узнать того, которого я мог бы взять в плен, но не взял, а, наоборот, помог спастись.
Папа положил мне руку на плечо.
— Ну, давай думать. Что необычного ты можешь предложить?
— Прокатимся на такси, — предложил я.
За нами медленно ехала «Волга». Видно, шофёр надеялся, что нам надоест идти пешком.
— Ну что это такое? — Папа даже поморщился. — Нашёл необычное! Нет у тебя фантазии.
Тут над нами пролетел реактивный лайнер.
— Тогда слетаем хотя бы в Крым и обратно!
— Вот это уже интересней такси. Это прекрасно! Два часа — и мы у моря! — воскликнул папа. (Я замер от радости и волнения.) — Искупаемся, потом наберём камешков, съедим шашлык и опять из моря — в небо! — Вдруг папа грустно цокнул языком. — Ничего не выйдет. Очень жаль.
— Почему?
— Я забыл дома купальные трусики.
— Давай возвратимся! Мы же недалеко ушли!
— Пути не будет, — сказал папа. — Ты придумывай необычное в пределах возможного. Не бросайся в крайности. На Азорские острова тебе не хочется?
— Хочется! — сказал я.
— А мне хочется взять отпуск за свой счёт и с недельку пожить в космосе. Подумать. Подвести итоги. Вдали от всего человечества.
— Тебе на второй день будет скучно, — сказал я.
— Это верно, — подумав, согласился папа, — и опять же дорого.
— Тогда выпей пива с дядей Сергей Сергеевым.
Папа при упоминании имени своего лучшего друга, который почему-то не заходил к нам дней десять, нахмурился и ничего не ответил.
Мы сели на лавочку в сквере перед метро и задумались.
Папа не хотел ни в цирк, ни на пароход, ни в кафе-мороженое, ни на футбол. Он не хотел купить мяса и пойти в зоопарк кормить тигров, потом слетать на вертолёте в аэропорт. Нырнуть солдатиком с моста он тоже отказался. И многое другое предлагал я.
— Ничего во всём этом нет необычного, — сказал папа.
Я уж и не знал, что придумывать дальше. Мне самому посмотреть мультипликации и киножурналы и то показалось бы необычным.
— Понимаешь, почему мне неохота в зоопарк? Зверей и птиц там полно, а купить — ну хотя бы змею — нельзя, — сказал папа. — Поэтому мы поедем на Птичий рынок. Да-да! Там необычней всего! Я не был там целый век! Вот оно! Едем!
— Что же необычного на рынке? — спросил я.
— Всё! — крикнул папа.
Глава 4
Мы доехали на метро до Таганки. Мимо нас
