Частный случай из жизни атлантов - Леонид Панасенко

Он ступил было к ней, но из горна вдруг взвилось пламя, преградило дорогу.

"Луи, Раймон, - позвал он друзей, - погасите огонь. Скорее. Меня зовут".

В ответ - хохот. Хохотали стены, черный потолок, смеялось и плясало пламя.

"Поторопись же, Делабар! - топнула ножкой Натали. - Я - судьба твоя".

"Она смерть твоя, - возразило пламя. - И вечная мука".

Делабар отстранил его, решительно шагнул к возлюбленной.

Пламя прыгнуло ему на грудь. Делабар вскрикнул и проснулся. Лицо жгло, будто крапивой, тело сладко ныло, и никак нельзя было понять: объединил или разъединил их во веки веков грешный и ясный пламень.

С утра зарядил нудный дождь. В мастерской стало еще темнее, а на южной стене проступило пятно от сырости. Ругая на чем свет стоит мадам Боннэ, Жюль собрал по углам щепки и разный хлам, разбил один из ящиков, в которых хранил эскизы, и с помощью Делабара растопил печку.

- Ты заметил вчера, какие у нее глаза? - спросил скульптор, устраиваясь на колченогом табурете. - У этой гранд-особы. Не заметил? Черные у нее глаза, приятель. Нехорошие! У меня теперь вся работа из рук валится. - Он глянул на Делабара, улыбнулся. - А ты чего такой хмурый? Может, "Шейка приснилась, а? Да ты не красней, не красней. Я за показ деньги не беру. Любуйся, коль есть охота, но что толку? Вот моя Луиза...

Звякнул колокольчик. Жюль, тотчас забыв о своей Луизе, побежал открывать дверь.

Наверное, этот ненастный день графиня из прихоти посчитала солнечным. Она не только заметила Делабара, но даже поздоровалась с ним. Делабар просиял. Он смотрел на нее, будто пес, преданно и влюбленно. Может, и вправду их души встречались во сне?

- Господин Жюль, - деловито заявила графиня, поправляя корону прически. - Я сегодня сокращаю сеанс. У меня ожидаются гости, кроме того, мне надоело позировать. Весьма бессмысленное занятие. Я думала, что это будет интересней.

- Смысл есть, - хмуро возразил Жюль. - Разве вас не радует мысль, что ваше изображение украсит ратушу?

- Ах, - сказала госпожа Натали, - когда это еще будет. Да и кто будет знать, что Кариатида - это я!

"Я! Я буду знать! - едва не воскликнул Делабар. - Вместо церкви я буду ходить теперь к ратуше, госпожа!"

Графиня заметила его пылкий взгляд, холодно кивнула в сторону Делабара:

- Ваш подмастерье, господин Жюль, изнывает от скуки. В моем доме слуги всегда при деле и не пялят глаза на гостей. Тем более на дам.

Делабару от обиды свело скулы.

- Вы ошибаетесь, сударыня, - с ехидцей сказал Жюль. - Господин Делабар, правда, беден, но он не подмастерье и не слуга. Он свободный человек. И так же, как и вы, позирует для ратуши.

- Вы шутите?! - воскликнула графиня. На ее щеках зажегся гневный румянец. - Чтобы этот мужлан - и рядом со мной? В кошмарном сне - это еще куда ни шло. - Она на миг смутилась. - Но на площади, рядом со мной?! Ни за что! Вы просто шут, господин Жюль! С меня довольно. Прощайте!

Делабар замер.

"Она сказала - сон! Значит, было! Был огонь! Ведь только любящим сердцам провидение посылает одинаковые сны".

Хлопнула дверь.

- Вот и кончилась твоя любовь, приятель. - Жюль пожал плечами. - По этому поводу я схожу к мадам Боннэ за бутылочкой вина. Помянем все святое.

Сырое полотно с шумом полетело на землю.

- Надо отойти дальше, - посоветовал скульптор.

Мэр города рассмеялся:

- Ничего, господин Жюль. Перспективу мы позже посмотрим. Наверное, недаром говорят: художники показывают свои работы издали, чтобы скрыть изъяны и недостатки. Ну, ну, не обижайтесь. С заказом вы справились. Право, как живые.

Он запрокинул голову, всматриваясь в фигуры Атланта и Кариатиды.

- Мне нравится! - заключил мэр. - Вон какая она воздушная да капризная: ишь, отвернулась, не подступись, будто знатная дама.

- А как вам Атлант? - спросил скульптор, и довольная улыбка озарила его лицо.

- Глаз с нее не сводит, - засмеялся мэр. - А ему следует балкон поддерживать.

- Значит, поймал я их линию, - загадочно сказал скульптор и повернулся к мэру: - Означают ли ваши слова, сударь, что я могу получить вознаграждение?

- Сполна, мой дорогой, - ответил тот, любуясь Кариатидой. - И дополнительное тоже. За высокое умение, которое оживило сей камень.

Над черепичными крышами катилась полная луна. Часы, расположенные слева от балкона, который поддерживали Атлант и Кариатида, ударили с тупой и мертвой силой, возвещая полночь.

Низкий тугой звук толкнул Атланта и разбудил его. Тихий ток жизни вошел в каменное тело, и белый мрамор чуть-чуть порозовел. В следующий миг он увидел Кариатиду и вздрогнул от неожиданности - от уступа, на котором он стоял, откололся кусок штукатурки и обрушился вниз. Вне всяких сомнений, мастерство господина Жюля скрыло ток жизни и в изваянии Натали. Вне всяких сомнений, ее каменному сну тоже пришел конец, но - гордая и надменная она не подала и виду. Серебристый свет луны нерешительно касался ее обнаженной груди (господи, Жюль, зачем ты открыл ее всему миру?), струился по складкам мраморной одежды. Атлант поспешил отвести взор и впервые ощутил окаменелость своего нового тела, увидел нелепые бугры мускулов. Мысли его двигались крайне медленно. Прошла не одна неделя после пробуждения, пока он почувствовал и осознал свет и мрак, собственную неподвижность и многоликую жизнь города, которая протекала где-то там внизу - непостижимая и мучительно знакомая. Но то, что Натали по-прежнему не замечает его, презирает даже тень Атланта, он понял сразу, как только увидел ее рядом, с другой стороны балкона.

В этой жизни все было иначе. Время текло по улицам, здесь же, на уровне крыш, оно дремало, угадывалась только смена времен года - по наряду деревьев да еще по тому, что пролетало мимо балкона - дождь или снег. Годы здесь менялись чаще, чем дни. Настоящая жизнь измеряется событиями, сюда же только птицы залетали да иногда, весной, собирались на балконе кошачьи компании - петь серенады.

Атланту эта медленная жизнь нравилась. Медленная жизнь предполагала вечное занятие, и оно у него было. Он смотрел на свою Натали, и каменное существо его наполнялось обожанием.

Теперь он часто вспоминал свой сон. Им в самом деле назначено быть вместе. Вместе, да не совсем. В той, настоящей, жизни он не сказал ей ни слова - так вышло, говорил всегда Жюль, - а нынче уста и вовсе немые. Но это не пугало Атланта. Он видит Натали, и рано или поздно ей надоест притворяться камнем, она оценит его верность и терпение. Неважно когда через десять лет, через тысячу... Нет конца их странной жизни, и нет конца его терпению.

Так думал Атлант. Но иногда, в морозные ночи, обычная выдержка изменяла ему. Появлялось желание перешагнуть, перепрыгнуть пространство, разделявшее их, прижать Натали к себе, прикрыть ее от стужи своим большим телом, согреть. Еще тоскливее было Атланту в метели. Снег разрастался, слепил глаза, его белая пелена скрывала Натали, и ему мерещилось самое невероятное: вдруг украдут ее или сама уйдет - гордячка, недотрога.