Отпущение грехов - Марина Серова

И вот – четырнадцать лет спустя ему повезло снова. Причем весьма крупно: он выиграл в лотерею больше миллиона рублей. Или больше двух миллионов – я так и не успела узнать точную цифру.

И вот в связи с чем.

Ранним воскресным утром, когда я, по обыкновению, нежилась в постели, предполагая таким образом проводить время часов до двенадцати дня, раздался звонок. Нет, даже не телефонный, хотя и это было бы для меня целым стихийным бедствием – особенно если учесть, что тетя Мила уехала погостить к одной старинной подруге.

Звонок был в дверь: кто-то пожаловал с возмутительно ранним визитом.

Я повернулась на другой бок и попыталась вообразить, что этот звонок всего лишь обрывок нелепого сна. Мне это почти уже удалось, когда он прозвучал снова. Потом еще и еще.

Кто-то определенно горел нешуточным желанием лицезреть госпожу Охотникову Евгению Максимовну. То бишь меня.

Такая настойчивость рано или поздно должна быть вознаграждена – хотя бы из соображений собственного спокойствия. Кому приятно слушать трезвон на протяжении нескольких минут? Тем более, что это мог быть особо нетерпеливый клиент, которому буквально позарез требовались услуги высококлассного телохранителя или, боже упаси, детектива, которым мне нередко приходилось работать.

Простонав короткое, но в высшей степени содержательное ругательство, я накинула халат и, мазнув сонным взглядом по огромному зеркалу в прихожей, постаралась придать своему лицу выражение максимальной бодрости и свежести.

Поколебавшись, я открыла дверь.

И тут же замерла в потрясении.

Первое, что я увидела, был просто чудовищный по размеру букет алых роз. Правда, стоит заметить, что розы были несколько вялые, и, по всей видимости, их всучил раннему визитеру какой-то ушлый продавец, вознамерившийся впарить подувядший просроченный товар особо тупому покупателю. И это удалось.

Самого гостя не было видно до тех пор, пока букет не дернулся в сторону и половина его с легким издевательским шелестом не осыпалась на пол.

Моим глазам открылось лицо человека, от которого я меньше всего могла ожидать цветов. Тем более роз, пусть даже и слегка некондиционных.

Это был маленький, низенький, бесформенный мужичонка с нелепо торчащими во все стороны редкими волосами и простеньким личиком неотесанного деревенского увальня, которого неизвестно зачем угораздило дорваться до города. С этого-то личика смотрели подслеповатые водянисто-голубенькие глазки за стеклами круглых очков, широко, по-детски раскрытые и периодически выдающие серии конвульсивных частых-частых морганий. Непомерно длинный, горбатый, изрядно скошенный набок нос с шевелящимися ноздрями крутился во все стороны, отчего его счастливый обладатель сильно смахивал на обнюхивающую углы и стены крысу.

На затылке этого писаного красавца лихо – а-ля «собака на заборе» – сидел котелкообразный головной убор, вероятно, скопированный со шлема преславного идальго Дон Кихота Ламанчского.

Ко всему прочему в тот момент, когда я открыла дверь и остолбенело уставилась на почтившее меня визитом чудо в перьях, «чудо» втянуло ноздрями аромат роз и чихнуло так, что остаток букета рухнул прямо к моим ногам, а очки соскочили на кончик носа нежданного гостя.

– Будь здоров, Коля, – произнесла я. – Чего это ты в такую рань? И розы… это что, мне?

– Т-тебе, – отозвался тот и начал подбирать их с пола. Потом меланхолично сунул их мне и, пробормотав под нос что-то маловразумительное, буквально ввалился в прихожую, пребольно отдавив мне левую ногу. Правда, тотчас же он исправил свою оплошность, отдавив вдобавок и правую.

– Ох! – воскликнула я, сжимая обеими руками благоухающее нагромождение цветов, и попятилась. – Ты, Коля? Что-то… случилось?

– Ага! – гордо произнес он и, сняв свой чудный котелок, пригладил ладонью затылок. По всей видимости, Николай долго причесывал и прилизывал свои непослушные белесо-серые волосы, но на макушке тем не менее непокорно топорщился фрондирующий вихор, а челка представляла собой нечто до плачевности смахивающее на старую щетку. – Случилось! Разве… разве ты не видишь?

И, не давая мне опомниться, тут же вывалил на меня сообщение о своем счастливом выигрыше. Пока он вещал, я пристально рассматривала его оказавшуюся совершенно новой одежду (а надо упомянуть, что до этого г-н Докукин несколько лет ходил в одном и том же сереньком плаще и брюках времен развитого социализма).

На сей раз он был в новом костюме-тройке, который несколько мешковато сидел на его нескладной фигуре, но тем не менее выглядел довольно сносно. Да и легкое пальто, которое он нахлобучил на вешалку так, что та едва не рухнула, было довольно приличным и, по всей видимости, не самым дешевым.

– Ну и ну, – подвела я итог его рассказу. – Это ты неплохо устроился. А ко мне что – похвастать явился?

– Не только. – Он улыбнулся с загадочно-нахальным видом и сделал значительное лицо. Впрочем, на его физиономии важная мина смотрелась довольно смехотворно, и я еле сдержала смех.

– Хороший костюм, – не найдя ничего лучше, произнесла я. – Хороший…

И тут Коля, не дожидаясь, пока я закончу свою в высшей степени содержательную мысль, выписал такой словесный пируэт в сочетании с рядом телодвижений, что мне едва не стало дурно. По крайней мере, дар речи я утратила на минуту, как минимум.

Он встал передо мной на одно колено, при этом вляпавшись в грязную лужицу, натекшую с его собственных ботинок, и торжественно – его крысиная мордочка приобрела прямо-таки апокалиптическую важность – произнес:

– Евгения Василь… в-в-в… Евгения Максимовна, я долго, очень долго… со вчерашнего вечера размышлял над этим решением и наконец… уф-ф-ф!.. и наконец пришел к выводу, что этого… такого… одним словом, я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж! – выпалил он и, в высшей степени довольный тем, что ему удалось-таки произнести сакраментальную фразу, уставился на меня прищуренными – и без того не самыми большими! – подслеповатыми глазками.

Пораженная оказанной мне великой честью, я оперлась на стену и некоторое время бессмысленно смотрела на скромно ухмыляющуюся докукинскую физиономию. Когда же ко мне вернулся дар речи, первое, что удалось вытащить из себя, было растерянно-неопределенное:

– М-м-м… эта-а… спасибо, Коля, только… а чего это ты вдруг?

И тут это чудо природы, не сходя с места, все с тем же довольно-застенчивым видом выложило мне историю про то, как преславная тетушка Олимпиада Кирилловна говорила обо мне с моей тетушкой Милой. Обе они пришли к уничтожающему выводу, что я, как говорится, засиделась в девках и что пора бы такой интересной, красивой и не самой глупой молодой женщине найти достойного мужчину, чтобы он, как говорилось в старину, «составил мое счастие».

Во всех этих разговорах не было ничего кардинально нового, только свидетелем одного из них стал господин Докукин. Он принял выкладки дражайших тетушек близко к сердцу, и, перебрав историю наших отношений и придя к выводу, что к многим людям я отношусь куда хуже, Николай Николаич решил этаким прекрасным принцем на белом коне ввалиться в мою квартиру с утреца и огорошить нежданными идеями и огромным букетом цветов.

– Та-а-к, – протянула я, дослушав его рассказ. – Ну что ты толчешься в дверях? Проходи уж… жених!

Мои слова изрядно порадовали почтенного Докукина. Впрочем, порадовали – сказано мягко. Он буквально накинулся на меня с неловкими объятиями, чмокнул куда-то в ухо и, едва не навернувшись все через того же многострадального кота, рухнул в кресло.

Я присела напротив.

– Я, конечно, понимаю, что все это несколько неожиданно…

Несколько неожиданно! Какая детская непосредственность! Да это не просто неожиданно… это… это как снег – с обледеневшей сосулиной и лопатой чистильщика крыш в придачу – на голову!!

– …несколько неожиданно… да и профессор Клинский Сергей Сергеич говорил… но все-таки раньше никогда… потому что… сейчас, в общем, я хотел сказать, что сейчас я как-то больше соответствую. Кстати, я купил себе машину и теперь вот… без общественного транспорта.

– Ты нормально доехал? – услышав о машине, на полном серьезе поинтересовалась я – водительские качества Докукина были мне прекрасно известны.

– Да, конечно! – воскликнул он. – К-конечно! Разве на такой машине можно куда-то врезаться?!

– А какая марка? – без особого энтузиазма спросила я.

Коля быстро-быстро заморгал короткими ресничками, и его глаза стали похожи на коровьи.

– Не помню, – пробормотал он, – в-в-в… этот… как его…

Он покрутил в воздухе пальцем, в результате чего тетушкина любимая ваза свалилась на пол – к счастью, не разбилась, а лишь придавила хвост коту. Тот взвыл неимоверно фальшивым дискантом и убежал в соседнюю комнату, а Докукин, по всей видимости и не заметив этих взаимосвязанных эксцессов, вдруг радостно воскликнул: