Случайно - Али Смит

Астрид зевает. Есть хочется.

Если честно — она умирает с голоду.

Время запредельное, до завтрака еще сто лет, даже если бы она и захотела перекусить в этой антисанитарной обстановке.

Можно бы лечь поспать. Но, как назло, даже обидно — она сейчас как огурчик. На улице уже совсем светло. Видимость — почти до горизонта. Одно «но»: смотреть тут не на что; деревья, луга и т. д. и т. п.

На часах отстойного радио 5.16 утра.

Спать не хочется.

Можно встать и пойти поснимать место погрома. Она обязательно сегодня это сделает. Пойдет попозже в ресторан и спросит у индийца разрешения. А может, просто снимет без спросу, а то вдруг откажет. Зато, если она пойдет сейчас, там точно никого не будет, полная свобода. А если кто и окажется на месте в такую рань (конечно, там не будет ни души, она одна не спит во всей округе, но мало ли что, — допустим, кто-то будет), то скажет: глядите, какая-то девчушка балуется с видеокамерой! Может, этот кто-то заметит, что это одна из последних моделей, — если, конечно, он что-то в этом понимает. Если ее спросят, то она расскажет, что приехала на лето (это правда) снимать пейзажи (тоже правда) или материал для школьного проекта (правдоподобно) о различных зданиях и их использовании (неплохо придумано!). А потом, когда она вернется домой, окажется, что на ее камере запечатлено ключевое свидетельство, и на каком-то этапе расследования погрома кто-то из властей вспомнит: стойте, там же ходила девочка лет двенадцати с камерой, — может, она случайно сняла что-то дико важное для следствия, и они придут к ним, в этот дом; но что, если они не останутся на все лето, а будут уже дома, ведь некоторые расследования тянутся бог знает сколько; ну тогда власти узнают их адрес по компьютеру, набрав имя Майкла или расспросив владельцев этого отстойного дома, и тогда благодаря ей всё наконец встанет на свои места и полиция выяснит, кто же устроил погром в «Дворце карри».

Уникальное место. Мама постоянно твердит об этом, каждый вечер. Однако, несмотря на его уникальность, других приезжих здесь, похоже, не много; может, потому что сейчас вообще-то неотпускное время. Местные так и глазеют, даже когда Астрид ничего особенного не делает, просто гуляет. Даже когда она ничего не снимает. Но погода класс. И здорово, что ей не надо ходить в школу. Солнце появляется почти на всех записях рассветов. Это и называется — отличное лето. Давно, еще до ее рождения, климат был лучше, судя по рассказам, прекрасная погода стояла с мая по октябрь. Давно — это в прошлом веке. Пожалуй, из всех живущих сейчас в этом доме — мамы, Магнуса, ее самой и Майкла — ей удастся прожить в новом веке дольше всех. Все, кроме нее, принадлежат скорее прошлому веку. Но и большая часть ее жизни — пока — прошла в том столетии; в процентом соотношении она прожила в новом 25 % своей жизни (если считать с 2001 года до середины этого года, как раз пошел июль). Итак, она на 25 % новая, на 75 % старая. Магнус прожил в новом веке три года из своих семнадцати, что равняется… Астрид считает. Магнус на 17 % новый, на 83 % старый.

Мама и Майкл соответственно в гораздо меньшей степени принадлежат новому столетию и в гораздо большей — старому. Точнее она подсчитает потом. Сейчас ей не до того.

Она ворочается в своей отстойной кровати. Кровать немилосердно скрипит. Но вот скрип прекращается, и она отчетливо слышит, как тихо во всем доме. Никто не знает, что она не спит. Все такие доверчивые простаки. Простак — звучит как персонаж из Средневековья. В 1003 году до Р.Х. (рок-хитов) Астрид идет в лес к отшельнику, Простаку, который на самом деле благородных кровей, он король, но по каким-то причинам решил стать отшельником и вести жизнь аскета, и вот он живет в хижине, нет — в пещере, и отвечает на вопросы людей, которые приходят к нему со своим бедами издалека (кстати — Простак мог быть только мужчиной, ведь у женщины в то время было два пути: либо в монастырь, либо на костер). Люди, пришедшие, чтобы услышать ответы на свои вопросы, должны постучать в дверь пещеры, ну, то есть в камень у входа, и Астрид подбирает камень и стучит по большому камню, так Простак узнаёт, что его кто-то ожидает. Я принесла подношение, громко произносит Астрид в темноту пещеры. Это круассаны! Наверное, тут в лесу вряд ли есть свежие круассаны, как, впрочем, и в их деревне. И мать и Майкл хором жалуются на отсутствие круассанов с первого дня, как они поселились в этой дыре, это просто смешно, ведь именно им пришло в голову свалить сюда и ее с Магнусом притащить, и теперь она выглядит еще более «странной» и «не такой, как все», но будем надеяться, что к началу нового учебного года Лорна Роуз, Зельда Хауи и Ребекка Каллоу забудут о том, что ее забрали из школы на два месяца раньше, чем остальных.

Астрид усилием воли вытесняет их лица из сознания. Она сидит у входа в пещеру. Она принесла круассаны. Простак очень обрадовался. И кивком приглашает Астрид войти.

Глазеет на нее из темного угла; он стар и мудр. Отеческое выражение лица. Дай ответ на мой вопрос, о мудрейший старец и пророк, начинает Астрид.

Но больше она не может выдавить из себя ни слова, ибо у нее нет вопроса. Она не знает, что ей спросить у Простака и зачем. Она не способна придумать вопрос да еще ясно сформулировать его даже для самой себя, не то что задать его вслух незнакомому человеку, пусть он и плод ее фантазии.

(Астрид Смарт. Астрид Беренски.)

Она садится в кровати. Берет камеру и поворачивает объективом к себе. Выключает изображение, вынимает кассету с записью, вставляет ее в специальное отделение и устанавливает камеру на столе. Сразу вставляет в камеру чистую кассету. Немного полежав на спине, Астрид переворачивается на живот. К концу этой поездки у нее в коллекции будет аж шестьдесят один рассвет — правда, смотря когда они уедут, в пятницу, субботу или воскресенье. Шестьдесят один минус девять. Т. е. все равно впереди еще пятьдесят две штуки. Астрид вздыхает. Вздох какой-то неожиданно громкий. Да, здесь ведь не слышно шума машин. Может, именно из-за такой непривычной тишины она никак не может заснуть. Совершенно не хочется спать. Вот сейчас встанет и пойдет снимать погром в ресторане. Она закрыла глаза. Она словно внутри ореховой скорлупки; ей там так удобно, словно она с рождения в ней находится. Голова у нее теперь будто в шлеме; колени идеально лежат в изгибе. Полная герметичность. Комната-мечта. Она в абсолютной безопасности. Никто не сумеет сюда проникнуть. Вдруг Астрид подумала, а как же дышать, если в скорлупке нет щелей. Интересно, а сейчас-то она дышит? Непонятно. Конечно, здесь, внутри, совсем ограниченный запас воздуха — если он вообще там есть. И тут она заволновалась — если Лорна Роуз, Зельда Хауи и Ребекка когда-нибудь случайно узнают, что ей в голову пришла эта мысль про то, как она оказалась внутри ореха, они будут ржать над ней, как над идиоткой… Лорна Роуз и Зельда Хауи играют на корте в парке в большой теннис. Астрид с Ребеккой идут мимо. Они еще как бы подруги. Лорна Роуз бежит через корт к ограде и говорит, пусть, мол, сыграют партию на соседнем корте, рядом с ними, а потом победительницы сразятся между собой, и так они выяснят, кто из них четверых — лучший игрок. Астрид смотрит на площадку, где должны играть они с Ребеккой: вся площадка засыпана битым стеклом. Она хочет сказать «нет», но Ребекка уже согласилась. Глянь, там же стекло, говорит Астрид, это бред какой-то. Ага, слабо, говорит Зельда Хауи. Мы знали, что ты не сможешь. Они нарочно насыпали туда стекла — это проверка. Только последняя дура будет играть среди осколков, обращается Астрид к Ребекке. Но та заходит на корт и с хрустом идет по битому стеклу. Тут к ограде подходит мужчина. Он отец одной из девочек. Астрид хочет рассказать ему про стекло на площадке, но не успевает: он громко зовет всех, кроме нее; он уже разделил на четыре равные части «Фрут энд нате». И раздает девчонкам по ломтику. Астрид силится рассмотреть, ест ли он четвертый сам, но с такого расстояния не может различить его лица, далеко. Она чувствует, что держит что-то в руке. Это камера. Можно снять все на видео, и тогда все узнают, что тут произошло. Но она не может поднять камеру. Какая тяжесть. Рука отказывается подчиняться. Где-то в страшной дали раздается звонок в дверь. Это дома. А дома, кроме нее, никого нет. Прихожая огромна и пустынна. Астрид бежит через нее к двери. Кажется, бежать сто лет. Когда она все же добегает, то сгибается пополам — дыхание сперло, и она жутко боится, что человек, звонивший в дверь, из-за ее медлительности уже ушел. Она открывает дверь. На пороге мужчина. У него нет лица. Ни носа, ни глаз — ничего, сплошная бледная кожа. Астрид бросает в пот. Мама будет в ярости! Это ты виновата, что он пришел. Сюда нельзя, уходите, хочет сказать она — но не может выдавить из себя ни слова. Нас нет дома, сипит она. Мы уехали! Уходите. Астрид пытается закрыть дверь. Тут на «лице» возникает рот, и оттуда вырывается оглушительный рев, словно она подошла слишком близко к самолету. Дверь от этого открывается настежь. Глаза Астрид распахнулись, и она скатилась с постели, сразу встав на ноги.