Башня преступления - Поль Феваль

Мадам Сула встала и подошла к столу, чтобы поправить приборы – полдюжины тарелок, у каждой из которых стояло по бутылочке, накрытой салфеткой, сложенной колпачком.

За этим столом ждали гостей.

Кто-то постучался и вошли два завсегдатая: месье Мегень, получивший уже характеристику гуляки, и месье Шопан, во всех отношениях серьезный мужчина.

Пришло время сказать, что с самого начала повествования вы знакомитесь только с полицейскими. Мадам Сула держала дешевую столовую для господ полицейских инспекторов. Бадуа был инспектором, месье Мегень, блистательный жуир[1], был инспектором, так же, как и месье Шопан, с повадками рантье и душой бухгалтера.

Поль Лабр, пока не известный нам, был единственным человеком в этой компании, который мог увести нас от прозы жизни в мир поэтических грез.

Эта загадочная лестничная площадка находилась в доме, так или иначе связанным с различными историческими событиями. Так, мы с вами на Иерусалимской улице, в самом центре квартала, занимаемого сыскной полицией. Трактир и кабаре, откуда доносился звон бокалов, принадлежали папаше Буавену, хозяину двух домов и башни на самом берегу Сены. Ее называли башней Тардье или башней Преступления.

Комната номер 9, из которой доносился приглушенный стук, находилась на последнем этаже этой башни.

На господине Мегене был синий сюртук с черными пуговицами. Ну просто Дон Жуан, отдаленно напоминавший служащего бюро похоронных услуг. Месье Шопан был одет в наглухо застегнутый редингот военного покроя. Он был маленького роста, сухощавый, с болезненным лицом серо-желтого цвета и отличался спокойствием и очень низким голосом.

– Рад приветствовать прекрасную даму, – сказал Мегень, грациозно приподняв на два дюйма над головой свою шляпу. – Не знаю, почему вас заинтересовал генерал, граф Шанма, но могу сообщить, что его доставили из Мон-Сен-Мишеля в Париж, где он предстанет свидетелем по делу о политическом заговоре.

– Где он предстал свидетелем, – уточнил Шопан. – Суд уже начался.

– Генерал был очень добр к моей семье, – как бы вскользь заметила мадам Сула и продолжила: – Какие такие таинственные дела привели вас всех в движение?

– Ах, вот как! – возмутился Мегень. – Этот Бадуа уже успел что-то выболтать! Да нет никакого дела, ни начала, ни конца, ерунда, несколько слов, да к тому же подслушанных жандармом! А жандармы, они ведь мастера все переиначить.

Шопан рассмеялся. Всем известно, что в те времена ни о какой священной дружбе между жандармами и полицейскими инспекторами и речи быть не могло.

– Во время путешествия из Мон-Сен-Мишеля в Париж, – продолжил Мегень, – дай Бог памяти, на какой же почтовой станции… к генералу подошел какой-то мужчина в рабочей робе и что-то сказал ему. Ну, а наш бравый жандарм уловил, конечно, только обрывок фразы: «…Готрон, помеченный желтым мелом».

– Вот и угадай! – перебил Шопан. – Тут же все мудрецы из сыскной полиции бросились на поиски! «Готрон, помеченный желтым мелом»! Вот это ребус, так ребус!

– «Готрон, помеченный желтый мелом»! – повторил господин Мегень, пожимая плечами. – А может это условный сигнал?

– Или способ разделаться с Готроном? – вставил Шопан. – Кто-то хочет уничтожить Готрона.

– И вот наш драгоценный Бадуа спешит на дело! – подхватил месье Мегень. – Он везде хочет быть первым! Его осведомитель, малыш Пистолет, которому только котов душить да слоняться по городу, все утро проторчал у дворца! Рыщет наш Бадуа! А я так скажу: будь Готрон под желтым крестом или под белым соусом, мы должны правительству ровно столько, сколько оно нам дает. Нужно же уважать профессию! И главное – никогда не нервничать! Вот мое мнение.

Когда пробило шесть часов, пятеро гостей сели за стол. Два места пустовали, не было месье Бадуа и соседа из восьмой комнаты, Поля Лабра, которого уже несколько раз приглашали к столу.

На лестничной же площадке, где стало еще темней, что-то бесформенное зашевелилось в нише справа от лестницы, а в левом углублении безмятежно раскинулся кот, который к тому времени уже завершил свой туалет.

– На-ка, выкуси! – сказал кто-то скрипучим, но тонким голоском. – Чтоб я не разделался с кошкой, быть такого не может! Месье Бадуа мне ничего не даст за то, что я услышал здесь эти удары, рядом или чуть дальше, черт его знает, где это скребут. И никого, и ничего. А мне нужно двадцать су. Меш, моя албаночка, ждет меня в Бобино со своими красотками. Хоть бы любимчик мамаши Терезы пробежал! Я могу и потерпеть несколько дней, если есть настоящее дело. А так, впустую, зачем лишать себя удовольствий в моем возрасте.

Нескладная тощая фигура медленно выплыла из темноты. В сумерках уходящего дня еще можно было разглядеть под выцветшей рабочей блузой появившегося незнакомца его угловатое, костлявое тело; на его узкой голове красовалась пышная белокурая шевелюра.

Незнакомец сделал один шаг и потянулся. Это был Клампен по кличке Пистолет. Свободный, как ветер, юноша, но при деле: он работал на месье Бадуа, на трактирщиков острова Ситэ и на многих других.

Кот насторожился на своей куче хвороста. Он почувствовал врага.

Могло показаться, что Пистолет был босиком, так беззвучно обогнул он лестничную клетку. В руках он держал предмет, похожий на крючок старьевщика. Это была самоделка, он смастерил ее из толстой хворостины и гвоздя.

– Кис-кис-кис! – нежно позвал он, подражая голосу мадам Сула.

В куче хвороста послышался шорох: кот пятился, чтобы глубже запрятаться.

– Ты ни в чем не виноват, – сказал ему Пистолет. – Ни к чему волноваться. Ты даже и заметить ничего не успеешь. Я ведь выжидал, ты не можешь этого отрицать. Мамаша Сула, добрейшая душа, готова приютить любого подзаборного кота… Увы, такие вот дела. Не все коту масленица! А знаешь, какой шум бывает, когда опаздываешь в Бобино… Ни с места!

Глаза кота горели в темноте, как два уголька, и точно указывали местонахождение его головы.

О, эти великие охотники! И почти у каждого из них есть что-то от хирурга. Клампен по кличке Пистолет прицелился и нанес удар своим гвоздем. Угольки сразу потухли.

– Ну вот и все, – буркнул он. – Я же говорил, что это пустяки.

Он не успел договорить, как за дверью номер 9 послышался скрип. За несколько секунд до этого удары прекратились.

Пистолет забрался за кучу хвороста, не обращая внимания на еще теплый труп своей жертвы, и насторожился.

Дверь под номером 9 открылась и то, что увидел Пистолет, показалось ему очень странным.

В комнате было светло. Когда дверь полностью распахнулась, то на ее обратной стороне Пистолет заметил прибитый матрац.

«Чтобы не было слышно ударов кирки, – подумал он. – Не глупо!»