Моя любимая лгунья - Каттен Лила

По какой-то причине их родные дети ревновали. Они делили между собой их любовь с рождения и потом не появлялись в родном доме чаще одного раза в год, и тут пришел я.

Я не винил ни Свету, ни Лену, ни Костю. Потому что дико сожалел о том, что не родился четвертым в их семье. Но благодарен за те годы счастья и тепла.

– Они умерли, Арсений, – сказала Света в трубку и заплакала.

Не огрызалась, как обычно, не грубила. Она заплакала и сказала, чтобы я скорее возвращался попрощаться.

И вот спустя шесть часов я здесь. В доме, который стал родным за те долгие пять лет, что я тут жил. Сейчас мне двадцать пять, а я плачу, как тот подросток, которому показали его собственную комнату, приведя за руку в новый дом.

Сегодня мы не чужие друг другу люди. Сегодня мы дети этих двух людей. Камилла и Роман Буровы, прожили долгую и счастливую жизнь. Они любили этот мир, а мир и люди в нем любили их в ответ.

Здороваюсь со всеми и ухожу в свою спальню, быстро закрываясь изнутри. Завтра похороны и неизвестность впереди.

Почему-то сейчас я чувствую еще большую потерянность оттого, что их не стало, чем когда шатался по улицам огромного и совсем негостеприимного города. Словно разрушили мой причал, о котором я не имел ни малейшего понятия.

Церемония прощания организована идеально. Камилла, любила, когда все по линии и четко во всем. Этот день она бы назвала идеальным.

Я сел подальше от толпы. И подошел прощаться к открытым гробам последним.

Там стояла какая-то девчонка и плакала. Видимо, одна из тех, кто знал обоих. Я не был с ней знаком и потому, стоял, ждал, когда смогу остаться с мамой и отцом наедине. Смирно ждал, когда она скажет им все, что не успела, как и все мы.

Повернулся в сторону выхода, откуда виднелось зеленое поле с надгробьями. Я не был готов прощаться, но мне пришлось.

– Мои соболезнования, – услышал тонкий всхлипывающий голос. – Вы ведь родственник, тети Камиллы и дяди Ромы?

Повернул голову и уставился в заплаканные карие глаза.

– Спасибо. Да.

Вытащил из кармана платок, вспомнив слова отца: «Носи его с собой всегда. Ты никогда не знаешь, когда ОНА появится рядом и он тебе может пригодиться».

– Возьмите, – протянул ей.

– О… Благодарю, – она коснулась своими прохладными пальцами моей руки, но даже не заметила этого, кажется.

Далее послышалось громкое высмаркивание.

– Думаю, вам он уже не понадобится, простите, – грустно уставилась в белую хлопковую ткань.

– Оставьте себе.

– Я такая бестактная, – вскинула руками и не успела представиться, как ее окликнул строгий голос:

– Таисия, нам пора.

– Да, папа.

– Увидимся.

– Ага.

Она ушла, опустив голову, а я встал напротив них ощущая ком в горле, от которого не мог избавиться до самого конца этого тяжелого дня.

***

– Завтра приедет адвокат читать завещание, – оповещает за ужином Костя.

– Меня здесь уже не будет. Все, что оставили они мне, забирайте.

– Мы знаем, что ты не рвался к их деньгам, – Лена кладет на мое плечо руку и тут же одергивает, когда веду им по воздуху, желая сбросить нежелательное соприкосновение.

– Ты не можешь отказаться услышать их последнюю волю, Арс, – с нажимом произносит Костя и я поднимаю глаза.

Я хочу поспорить, но не могу. Потому что он прав.

Я хочу их услышать не из-за того, что они хотят сказать. А потому что смогу ощутить их живыми.

Киваю им всем и принимаюсь за еду.

Мы расходимся по комнатам. Как всегда, в тишине. И не выходим из них до самого утра.

В десять приезжает адвокат. Мы входим в малую гостиную, которую отец называл кабинетом и сев в кресло, так как на диване не осталось места, слушаем пожилого мужчину, который держит в руках драгоценные для всех нас по-своему бумаги.

Слова соболезнования, слова приветствия. Зачитывание основных финансовых распоряжений. Он говорит механическим голосом. Будто это статья в журнале. Уверен, когда составляли они это завещание, вокруг стояла другая атмосфера, нежели сейчас.

Становится противно, но я сижу и молча пропускаю мимо то, что мне неважно.

Кому, сколько денег они отдали? Поровну, до последнего рубля из многомиллионного состояния.

Только мне не нужно ничего.

– Могу я попросить оставить мне только этот дом, а деньги отдать Косте, Свете и Лене?

– Простите, но боюсь, что это невозможно. Камилла Аристарховна попросила передать каждому из вас письма. В них вы найдете многое из того, что она хотела вам сказать лично. То, о чем порой говорить сложно, но можно написать.

Наступила тишина. И взяв в свои руки желтый конверт, я встал и ушел.

Мои ноги принесли меня на наш пруд.

Место, которое я любил в этом доме. Сел на скамью и дрожащими руками открыл конверт, слово ощутив их рядом, и тот же цветочный аромат матери.

«Дорогой мой, потерянный сынок, Арсений. Мне так жаль, что я не набралась смелости сказать тебе многое из этого в лицо, когда ты был дома в последний раз еще при моей жизни. Сказать, как сильно ты был нам с Ромой дорог и как тяжело мне было отпускать тебя раз за разом.

Уж очень мое материнское сердце истосковалось по тебе.

Пригляди за моими цветочками. И за домом тоже. Не продавай его. Он был дорог нам с папой и подойдет для твоей семьи. А вокруг много красивых и хороших девушек, ты обязательно найдешь ту самую… Или она тебя.

Живи в нем. Заботься. А если твоя дорога ляжет далеко от него, тогда продай его тем, кто заслужит. Кто отзовется в твоем сердце, как когда-то отозвался ты в моем.

Мы тебя очень любим, и с первой секунды ты стал нашим родным сыном.

Не отказывайся от денег. Они тебе пригодятся. Даже если ты не пойдешь учиться. Пусти их в хорошее дело. Ты знал, что Рома не получил высшего образования, кроме школьного? И посмотри на него?

Мы в тебя верим.

Не сбивайся с пути и береги себя.

С любовью твои мама и папа!

Спасибо, что стал нашим сыном…»

Закончив читать, я обернулся на этот огромный дом, который казался теперь пустым и опустив голову, уже знал, что не смогу уехать из него ни сегодня, ни завтра… никогда.

Глава 2

Я не любила несколько вещей: приезжать домой, похороны и жужжащих над ухом подруг.

Но я снова в этом доме и на этот раз, отцу важно, чтобы я была тут этим летом. Вчера были похороны двух хороших людей, которых я, к сожалению, не видела с момента отъезда в школу-интернат для девочек. А еще надо мной склонились подруги, которые, не прекращая ни на секунду, обсуждают сплетни последней недели.

– Говорю же, он вчера был на их похоронах. Спроси у Таи, она с ним даже говорила.

– О чем вы? – снимаю очки и смотрю на Дашу с Миленой.

Мы лежим под солнцем и пытаемся загореть. Погода отличная, а порывы ветра то что надо. И это в конце мая. К сожалению, я белая, как снег и загар мне может только сниться.

– Сын Буровых. Что ты о нем скажешь?

– Костя? Ну я видела его. Ему же сейчас больше тридцати, он женат и имеет детей, так что…

– Приемный.

– Как это приемный?

– Вот так. Ты в своей школе вообще не интересовалась жизнью в родной России?

– Если честно, наши с мамой разговоры заканчивались, да и начинались тоже с претензий. Я старалась не возвращаться домой даже мысленно.

О том, что с ними мы тоже особо не общались, я умолчала, нет смысла говорить об очевидном.

– Тогда слушай. Камилла и Роман, усыновили пятнадцатилетнего пацана, Арсения. Круглый сирота, всю жизнь по приютам. Дали даже фамилию и отчество свои. Отписали все деньги ему и дом оставили, а родным ни черта.

– Не ври, Даша. Никто не знает, что было в завещании, – перебивает ее Милена.

– А я слышала, что родные дети остались ни с чем и завтра уже уедут отсюда.