Шиповник - Ирина Жеребина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ширится конец света – бром-ля-ля – не утихал диктор. – Тайфун зловещим шлейфом разметал города и веси, Торнадо распылил поля и огороды. Наши доблестные войска держат круговую оборону в десяти километрах от линии фронта. Кин-буксель, бромсель, упсель.
– А в Иллинойсе у меня сын старший, вслед за отцом подался. Женился, детей наплодил. Большие уже. Сколько раз звали – приезжай, приезжай, мама. А что я поеду? Картошку окучивать надо, скотину, опять же не бросишь!
– Неноррррмальная – обрадовано прокаркал попугай.
– Да где уж нам быть нормальными в нашем околотке – проворчала Изида.
– Надо бы вату в окнах подоткнуть, из щелей дует – зябко повела плечами она.
На полу уже высилась большая горка картофельной кожуры. Кастрюля была наполовину заполнена ровными эллипсоидами чищеной картошки.
– На Канаду упал ужасно большой, весь из металла, метеорит, а на острове Яве – оп-ля-ля – произошло небывалое извержение вулкана – вам налево, а мне направо, трое сзади, ваших нет – нараспев гундосил диктор.
– А младший поехал в Канаду, в Торонто. Преподает в университете. Тоже неплохо устроился. И там внуки растут. Второй-то муж ласковый был, но пьющий. Напился однажды, пошел куролесить, я его кочергой по башке огрела да выгнала из дома. В чем был, в том и пошел родимый.
– Неверрроятно – недоверчиво, склонив голову набок, проворковал попугай.
Кот подошел к Изиде, прижался боком и улегся прямо на ноги.
Вода в котле закипела. Изида, тихонько отодвинув кота, встала и высыпала картошку в котел, потом кинула туда же горсть крупной соли.
– Капусты бочонок наквасила, огурцов 30 банок насолила, грибов насушила, сало в бочонке замариновалось.
– А дочка любит в Индию ездить. По полгода там живет в Ашраме. Семью бы завела, мужа ласкала бы, как все бабы. Бабья доля она наполовину горькая, наполовину соленая. Сейчас все умные стали – не торопятся хомут на шею надевать.
– Верррно, верррно – вздохнул попугай, а кот начал лизать себе промежность.
– Восток – дело непредсказуемое, он не останется в долгу, хррр, хррр – захрипел диктор. Потом продекламировал необычайно ясно и понятно.
– Скажи мне, кудесник, любимец богов, что сбудется в жизни со мною?
И патетически добавил: мы начинаем нашу последнюю передачу перед концом света! Нет пророка в своем отечестве! Были пророки у племени индейцев майя! Они нам много чего напророчили, а теперь нужно все исполнять! Уды, вуды, крудо, студо, кады, мады, песь, выйди кабы есть. Тем временем наши войска не сомкнули ряды, а уткнулись в последнюю черту. Ни шагу назад! Никто не пройдет!
Голос диктора замолк, а потом заговорил милый женский голос.
– В канун Рождества мы передавали инсценировку пьесы под названием «Великие пророчества» из цикла передач «Забытые имена».
Когда по дому разнесся запах вареной картошки, послышался радостный лай собаки, приветствующий своих.
Первым подъехал на такси старший сын Изиды, с женой и детьми, за ним младший, а следом – дочка. Трезвый муж, бывший алкоголик, пришел пешком из соседней деревни.
Со всех сторон в доме слышалось:
– Мамочка, где у тебя тарелки? – пора на стол накрывать.
– Дорогая, а где ты хранишь инструменты? – табурет шатается, нужно его починить.
– Бабушка, бабулечка, где елочные игрушки? – папа елку поставил.
Помолодевшая Изида сновала из погреба в залу, нося разносолы.
Утром за широким дубовым столом, накрытым вышитой скатертью, сидела большая галдящая семья.
– Хорошо у тебя тут, мама, спокойно, как в детстве, будто и не было вчера никакого конца света! – сказала младшая дочка.
– Вместе всегда хорошо – ответила Изида, гладя дочку по руке.
– Как своевременно Майя придумали этот конец света! А то когда бы мы тут все вместе собрались! – Глядя на всех любящими глазами, проговорила Изида.
– Старррая ведьма, старррая ведьма – орал попугай из чулана.
– Колдунья – шипел кот из-за угла, яростно вылизывая бок.
– Пррриехали дарррмоеды на нашу голову – снова надрывался попугай из клетки.
Но их никто не слушал.
Девки-бабы
– Смотри, смотри, что это с ней? Стонет и побелела вся. Губами шевелит, будто стихи читает.
– А помнишь, она говорила нам: «Что-то мне не по себе, девки! Как будто кто за грудь взял и давит, давит… но не так, чтобы сильно, а осторожно».
– А может это у нее от любовной тоски приключилось? Сколько она без мужика-то мается!
– Да есть у нее мужик, есть, она его только прячет ото всех. Зачем бы ей по пятницам в город ездить? Что она там забыла? Она Нинке рассказывала, что мужик ее необразованный и лицом не вышел. Но думаю, он просто женатик. Может с кем из общих знакомых путается?
– Да что ты! Она ведь принципиальная. Наверное, он и впрямь страшила какой-нибудь с тремя классами образования. Вроде пастуха нашего.
– Да где его сейчас найдешь образованного? Хорошо, хоть такой притулился! А что женатик – ничего, лишь бы не твой и не мой.
– А пастух-то наш как красиво на гармонике играет! Заслушаешься! Но у него вроде своя баба есть в Неглиновке. А может мужик ее беглый и прячется от правительства? А она ему в лес суп в баночке носит? Никто не рассказывал, может, она в лес шастает?
– Да не слыхала. Ой, а может он и сотворил с ней это? Поэтому она спит сейчас с открытыми глазами? Может он у нее деньги выманивает на водку? Не купишь, мол, мне бутылку, тогда зарежу!
Девки притихли и разом натянули одеяла под подбородок.
– А смотри, какая она лежит, как невеста в гробу – красивая и неприступная, вся одетая в белое.
«Прости меня, мама, прости меня, папа, без него мне жизнь не хороша!» Не знаешь, почему молодые так легко с жизнью расстаются, а старики за нее обеими руками держатся?
– Смотри, кажется, она шевелится – вон, вон нога дергается!
– Ааааааа! – раздался удвоенный визг испуганных девок.
За окном тут же залилась лаем собака. Следом волна лая покатилась по всей деревне.
– Что вы орете, как оглашенные! Приснилось чего? – спросила проснувшаяся Катя, садясь на кровати.
Окошко комнаты, где на трех кроватях сидели три девки, одетые в светлые ночные рубашки, было открыто настежь. Запахи летнего сада, травы, жасмина, шиповника лились сквозь тонкую занавеску. Воздух еще не остыл от дневного тепла, но был свеж и напоен ароматами.
– Глядите, лунища-то какая – махнула рукой в сторону окна Наташа. – Никакой лампочки зажигать не надо. Все видно, только ты, Катька, бледная, как русалка, а ты, Лялька, пожелтела, будто желтухой болеешь.
– А я принцесса полей и лугов – вскочила Наташа на ноги и задрала подол рубахи, обнажая длинные худые ноги. – Эх, такую бы красоту миру показать – ни один мужик не устоял бы!
– Твоя красота у мужа в кулаке – показала кулак подруге Ляля.
– Подумаешь, сегодня он мне муж, а завтра – посторонний прохожий – села на кровать Наташа.
Луна поднялась выше и к окну приникла тень ветвистой сливы. Летняя ночь с птичий носок – не успеет начаться, уже кончается. Небо из темного стало серым и только там, куда проник лунный свет, оставалось цвета старинной бронзы.
– А мы, Кать, тебя испугались: смотрим, лежишь бледная, загадочная, сама с собой разговариваешь. Думали, что ты с духом Наполеона беседуешь или того хлеще, померла нечаянно и с того света нам приветы шлешь.
– Эх, девки, вы мне такой сон перебили! Вещий! Будто иду я по зеленой траве…
– Зеленое снится к богатству.
– Значит, по траве иду я зеленой и вижу озеро, а на озере лодочка качается….
– Озеро снится к разлуке.
– Ну вот, качается на воде лодочка, а в ней сидит мужчина.
– А мужчина молодой?
– Ничего так, моложавый. Вот смотрит он на меня внимательно и говорит: а я тебя, женщина, знаю. Тебя Катей зовут.
– Ух, ты! А ты его узнала?
– Нет, я его в первый раз видела.
– Да, – говорит он мне, а голос такой глухой, – мы с тобой были знакомы много-много лет тому назад. Только тогда тебя не Катей звали, а Марусей.
– Голос глухой, потому что он оборотень. А как его зовут, спросила?
– Да нет, он на меня ласково-ласково смотрит, а мне от этого плакать хочется. Так сердце щемит, как тогда, когда я Валерку Панова в армию провожала.
– Это ты чувствовала, наверное, что его Тамарка на свою сторону переманит.
– Ну так смотрю я на того дядьку и чуть не плачу…
– А он тебе Валерку не напомнил?
– Да нет, Валерка рыжий, а этот чернявый и волосы у него прямые, а у Валерки вьются. А глаза, кажется, зеленые…
– Как у кота. Точно оборотень.
– Да нет, у котов они желтые. «Хочу тебе открыть, Катя, секрет» – говорит он мне. «Давным—давно была ты мне женой, а я тебе мужем».
– Врет он, Кать, не верь. Нельзя оборотням верить.
– И утаил я от тебя сокровища.
– Вот подлый! Все они, мужики, подлючие.
