Порция красивого яда (ЛП) - Клейтон Келси

Она смеется, и я знаю, что настанет время, когда я буду скучать по этому звуку.

Улыбаясь ей, я медленно выдыхаю и позволяю ухмылке сойти с моего лица, прежде чем произнести слова, которые причинят мне боль в миллион раз больше, чем ей. — Но, если ты хочешь просто остановиться и насладиться временем, которое у тебя осталось, это тоже нормально. Я пойму. Ты потратила свою жизнь, надрывая задницу ради нас. Вряд ли будет преувеличением сказать, что ты заслуживаешь отдыха.

Слеза скатывается по ее щеке, и я осторожно вытираю ее. Моя мама издает влажный смешок и делает то же самое для меня. Я даже не знал, что плачу. Но опять же, за последний год я сосредоточил все свое внимание на том, чтобы сделать ее счастье моим главным приоритетом.

Моего собственного даже нет в списке.

— Кто будет присматривать за тобой и Девин? — спрашивает она.

— У Девин есть я. Не беспокойся о ней.

Другая ее рука ложится на мою, которая держит ее. — Да, но кто будет беспокоиться о тебе?

В голове мелькают образы Лейкин, и я тут же отгоняю их. Когда она ушла, я не знал, что с собой делать. И рядом со мной была моя мама. Но она не знает, что часть меня винит себя в том, что рак был обнаружен так поздно.

Она была медсестрой. Она знала предупреждающие знаки подобных вещей. Но она была так озабочена заботой обо мне, что пренебрегала собой. И я был слишком погружен в собственное дерьмо, чтобы заметить, что что-то не так.

— Со мной все будет хорошо, — говорю я ей.

Она закатила глаза. — Пожалуйста. Я женщина. Мы, по сути, изменили определение слова «хорошо». Никому не бывает хорошо, когда он так говорит.

Ладно, может быть, она и права. Но я не настолько эгоистичен, чтобы заставлять ее проходить через новые муки ради моего счастья.

— Мама, — говорю я. — Все в порядке. Чем ты хочешь заняться?

Ее грудь опускается, когда она выпускает воздух из легких. — Я хочу увидеть восход солнца на пляже. И я хочу поужинать со своими детьми. И я хочу с нетерпением ждать следующего дня и не беспокоиться о том, что меня будет слишком тошнить, чтобы удержать в себе обед.

Вот оно. Я сдерживаю все эмоции, которые захлестывают меня при звуке ее слов. Если и есть время, когда мне нужно убедить ее, что со мной все в порядке, то это сейчас. И она выглядит напуганной, пока я не заставляю себя тепло улыбнуться.

— Хорошо, — соглашаюсь я. — Я подпишу документы. С сегодняшнего дня ты сможешь отдыхать без забот.

В ее глазах облегчение. Такое, какое можно увидеть у маленького ребенка, когда его наконец-то успокаивает мама. Это тот момент, когда они знают, что все будет хорошо. Они в безопасности. Им тепло. Они защищены.

И теперь я должен подписать бумагу, которая означает, что все это скоро закончится для меня, ради того, чтобы подарить это ей.

— Я люблю тебя, Хейс, — говорит она. — Я так сильно тебя люблю.

Я встаю и целую ее в лоб еще раз. — Я тоже тебя люблю, мама.

Как только я выхожу из ее комнаты, мне нужно ухватиться за перила, прислоненные к стене, для опоры. Когда я проснулся сегодня утром, я знал, что эта встреча будет трудной. Не нужно быть специалистом по ракетостроению, чтобы понять, к чему все это приведет. Для радостных новостей обычно не требуется конференц-зал. Но невозможно психологически подготовиться к тому, что придется подписывать документ, официально прекращающий все жизненно важные виды лечения для женщины, которая тебя вырастила.

Женщина, которая любила тебя, даже когда ты не чувствовал себя достойным этого.

Женщина, которая помогла тебе собрать осколки твоей разбитой жизни. Несколько раз.

Нет никакого способа пройти через это без того, чтобы это полностью не разорвало тебя на части.

Доктор Чен успокаивающе кладет руку мне на плечо, пока я ставлю подпись и инициалы во всех необходимых местах. Если честно, это очень похоже на поражение, но это не моя битва — как бы мне этого ни хотелось. После того как я закончил, нотариус ставит печать и возвращает мне водительское удостоверение.

— Существуют различные уровни ухода, — говорит представитель хосписа. — Я оставлю вам эти документы. Я выделила тот вариант, который, по моему мнению, подходит ей больше всего, но просмотрите это и дайте мне знать.

Я качаю головой. — Нет необходимости. Просто делайте все, чтобы ей было максимально комфортно.

Она и директор обмениваются взглядами, но объясняет именно он. — Мистер Уайлдер, каждый уровень медицинской помощи имеет определенную ценовую категорию. И ее страховка не будет покрывать его после тридцати дней.

Конечно, этого не будет. — Я понимаю, но мой ответ остается прежним. Ее комфорт — это то, что сейчас для меня важнее всего. Делайте то, что нужно.

Они оба кивают. Вопрос, поднятый в разговоре, висит в воздухе, но я его не задаю. Я не хочу знать, сколько времени ей осталось, и когда мне придется с ней прощаться. Все, чего она хочет, — это наслаждаться тем временем, которое у нее есть, и я собираюсь дать ей это.

— Спасибо вам за все, что вы делаете для моей матери, — говорю я всем в комнате. — А теперь, если вы меня извините, я должен приступить к работе.

Пожимая каждому из них руку, я чувствую, как рвота подступает к задней стенке моего горла. Я выхожу из комнаты со всем возможным спокойствием, но как только скрываюсь из виду, отправляюсь в ванную.

Если я думал, что кофе в целом отвратительный на вкус, то невозможно объяснить, насколько он отвратителен, когда его подают обратно. Но когда я падаю на пол после опорожнения желудка, это беспокоит меня меньше всего.

Есть кое-что, что можно сказать о тех, кто может нести бремя мира на своих плечах. Те, чьи колени не подгибаются под давлением всего этого. Я пытаюсь быть таким парнем — для моей мамы и для Девин, — но иногда я не могу не задумываться об одной вещи, о которой никогда не должен думать.

Было бы легче, если бы она все еще была здесь?

Если бы у меня была она, на которую я мог бы опереться ночью, была бы эта агония не такой мучительной?

Проблема в том, что я никогда не узнаю. Итак, я снова отгоняю мысль о ней, как опытный профессионал, которым я и являюсь, и поднимаюсь с пола.

Потому что, если я этого не сделаю, никто другой этого не сделает.

С наступлением летних месяцев бар начинает набирать обороты. Не то чтобы в остальное время года здесь было мало посетителей. Непринужденная обстановка и пляжная атмосфера, царящая здесь, позволили нам в прошлом году получить звание лучшего бара в округе. Хотелось бы, чтобы это было причиной нашего успеха, но это не так.

Наша барменша, Райли, опубликовала в TikTok видео с Кэмом, которое стало вирусным. Видимо, есть что-то привлекательное в бармене, который умеет смешивать напитки и наливать пиво, и все это при том, что соленая вода все еще остается в его волосах, а гидрокостюм наполовину свисает с его тела. С тех пор люди приезжают отовсюду, только чтобы взглянуть на Кэма.

И хотя можно было бы подумать, что он будет наслаждаться этим вниманием, он больше сосредоточен на бизнесе, чем на флирте, особенно после того, что произошло между ним и Мали.

Но это не моя история.

Когда я вхожу, Кэм стоит за барной стойкой, готовя ее к открытию. Он на секунду поднимает на меня взгляд.

— Привет, — протягивает он. — Как все прошло?

Я пожимаю плечами, на самом деле не желая говорить об этом. — Хорошо, я думаю. Ничего по-настоящему нового.

Ладно, может быть, это глупо. Если на кого я и могу положиться в этом дерьме, так это на него. Он всегда был рядом со мной, даже когда причиной моих страданий была его собственная сестра. Но какая-то часть меня любит жить в отрицании. Я могу не замечать всего того дерьма, которое происходит в моей жизни, и притворяться, что все в порядке.

Как будто мой мир не держится на скотче.

И речь идет не о прочной изоленте. Я говорю о ленте, которая с трудом удерживает плакат на стене, потому что она предназначена для того, чтобы не оставлять следов.