Истории старой сосны (сборник) - Лидия Рыбакова

Неожиданно земля – действительно круглая! – мячиком катнулась под ноги. Сама, вроде бы даже помимо моего желания. Я только отметила эту, очередную, странность. Где-то на периферии зрения и сознания, ускоряясь, побежали назад деревья, и в лицо ударил воздух, неожиданно плотный и густой, как сироп или клей.

Потом – провал. Ничего не помню.

Острая боль и солёный вкус во рту. Хлопнулась, споткнувшись о корень. Не могу подняться! Нет сил, колет в боку и совсем запыхалась. Похоже, бежала долго.

Осторожно села и прислушалась: если не считать моего собственного шумного дыхания, всё тихо. Слава те, Господи! Никто не гонится. Можно спокойно возвращаться, ребята заждались, небось. Правда, миски с ягодами нет как нет, похоже, посеяла. Жалко. И беретка. Где любимая беретка? Чёрненькая, с хвостиком-торчочком посередине, заслуженная модель шестидесятых! Непромокаемо-непродуваемая, незаменимая! К тому же папина, между прочим. Ладно, надо подниматься. Больно-то как. Крепко ушиблась: колено ломит, плечо ноет, а скула так и пульсирует, горячо и щекотно. Зря не таскаю в кармане зеркальце, посмотрела бы, что с лицом. Потрогала щёку пальцем – липко. Кровь. Совсем хорошо. Ох, и влетит же мне.

Надо идти, однако…

Надо идти.

Надо!

А куда, собственно?

Однообразное, чуть холмистое, светлое редколесье тянулось во все стороны. Лагеря видно не было. Журчанье реки тоже исчезло. Никаких стёжек-дорожек. Здесь даже звериные тропы – наперечёт, их на карты наносят. Серое небо, серый ягель и свечки-деревья… Ягель – не мох, это лишайник, грибоводоросль. Если на него наступить, он примятым не остаётся. Будто резиновый, расправляется, выпрямляется – и опять новый. Никаких следов, по которым возвращаются назад герои Майн Рида и Джека Лондона. Очень некстати в голове зазвенел припев популярной песенки:

Мой адрес – не дом и не улица,Мой адрес – Советский Союз!

Я заблудилась.

Однажды, когда мне было шесть лет, отец принёс домой микроскоп. Он взял пипеткой каплю воды из аквариума, поместил её на небольшое тонкое стёклышко, добавил чуточку раствора марганцовки. Накрыл получившуюся лужицу вторым, ещё меньшим кусочком стекла. И, хитро блестя глазами, сказал: «Посмотри!» – Я послушно заглянула в окуляр. Там проворно кувыркались и ползали крохотные живые комочки. Изумившись, посмотрела на стёклышки без аппарата: никого! Просто розоватая раздавленная капля. Снова приникла к трубке: надо же! Они тут как тут. Помню, потрясла мысль, что они живут себе – и даже не подозревают о том, что их рассматривают…

Вот и сейчас возникло ощущение: опять смотрю в микроскоп. Только на себя. Из невыразимой дали абсолютного спокойствия. Страха не было. Вообще не было никаких чувств. Я даже подумала, что это странно. Но подумала опять же умом, без эмоций, как-то абстрактно и отвлечённо. Словно надо было решить задачку: что делать этому живому комочку, который потерял дорогу в огромной для него капле тайги? Как ему выбраться к своим?

На земле, снулой огромной рыбиной в зеленоватой чешуе лишайников, постепенно разрушался давно упавший ствол. Села на него. Больше всего хотелось прилечь и закрыть глаза. Не думать ни о чём. Зачем? Какое мне дело до этой задачи… Решения-то наверняка нет. Только устроиться надо поудобнее, разуться, что ли? Я взялась за шнурки, они были такие потёртые, совсем растрепавшиеся на кончиках. Отжили своё. Как и я? И неожиданной волной накатило возмущение: что же это получается? Я – как вещь, как пара дырявых кроссовок, что ли? Выбросить – и забыть? Ну уж нет! Шалишь, судьба, фиг тебе с маком! Так просто – не сдамся.

Вдох. Выдох.

В школе, получив задание, мы делили клетчатую тетрадную страничку вертикальной чертой. Слева – «дано», справа – «решение». Кто не разделил, тому пара, запись в дневник и родители в школу завтра же. Будь ты хоть гений. Ученики потихоньку роптали. Теперь я поняла: зря! Так и надо. Иначе непременно забудешь, что там у тебя есть. Тем более, если нет почти ничего.

Итак, что мы имеем?

В карманах отыскалось немного. Перочинный ножичек с зелёной пластиковой ручкой, самый дешёвый и простой, даже без штопора. Запаянный в полиэтилен коробок спичек. Кусочек сахара. Мда… Впрочем, спички могут пригодиться, молодец папочка, что заставил всех взять по такому сувениру на всякий пожарный – вот он, этот случай-то! А ножиком даже ветку не срезать, он сам раньше сломается. Игрушка, чтоб ему! Ладно. Сахар – за щёку. Надо съесть, он, говорят, умственные способности стимулирует. Утешительно то, что сейчас август месяц, ягоды, орехи, грибы – маслят здесь навалом – хоть с голоду не помру. Сразу, по крайней мере. Вчера вечером, у костра, проводник Серёга рассказывал: один геолог три недели по тайге блуждал, дарами леса питался. И ничего, отощал, правда, одичал, но вполне живого местные оленеводы нашли. Только умом тронулся немножко, ловить его пришлось, всё норовил вырваться и снова пойти, куда шёл. Причём в глубину леса, прочь от жилья. Эх, что-то не то вспоминаю, не утешает. На языке – сладенько, а на душе – гаденько…

С чего же начать? Неплохо бы хоть стороны света определить. Помнится, на природоведении классная дама рассказывала, что это не так уж сложно. Стволы деревьев обрастают мхом с северной стороны, а ветви гуще растут с южной. Как славно, что я это помню! Смотрим направо, смотрим налево. Вот и дерево подходящее, чин по чину. А вот ещё. И ещё. Да. Только, похоже, сама-то учительница сроду в лесу не бывала! Вот два кедра рядом, у одного ветки с одной стороны гуще, а у соседнего – с противоположной. И мох на всех лесинах – где придётся: то даже сучья затянул шубой, то вроде неряшливой шевелюры пятнами торчит в разных направлениях, а то и совсем его нет, кора как отмытая! Дерева вы мои, дерева… Качаются себе, словно кивают, насмехаются.

А можно сориентироваться по Солнцу и звёздам! У меня по географии – пятёрка! Твёрдая. Нет, и это мимо. Небо серое, какое там солнце… И необходимо знать точное время, а я без часов. Счастливая, блин!

В лагере, небось, уже переполох, ребята меня ищут. Отец смолит беломорину за беломориной и то и дело ерошит свою шкиперскую бородку, мучая полевой бинокль. Наша парочка влюблённых гидрологов – статная казачка Ольга-большая и хрупкий московский мальчик из хорошей семьи, Аркаша – во всю палят из ракетниц. Изящная блондиночка Оля-маленькая, физик-оптик, жжёт костёр – и наверняка плачет. А её муж, здоровяк-геодезист Колюня, вместе с неразлучными дружками, кудрявым метеорологом Шуриком и малорослым голубоглазым работягой-проводником чисто русских кровей по прозвищу Серёга-эвенок, прочёсывают лес в поисках следов.

Может огонь развести? Да зелени накидать, чтоб дыма побольше? Нет, не поможет, не степь всё-таки. Не настолько редок лес, чтобы можно было небосводом любоваться. Да и ветерок чувствуется, дым по земле пойдёт. Вот на речном берегу костёр был бы заметен издали.

Липкий сахарный кубик растаял, а я так ничего и не придумала.

Может, не всё учла в столбике «дано»?

Ведь не обязательно выходить к лагерю, сошёл бы и посёлок, кочевье или охотничья база. В любом населённом пункте – рация, так что моим сразу бы сообщили. Достижений цивилизации здесь не так много: пожалуй, кроме резиновых сапог, полиэтиленовой плёнки и современных средств связи даже и вспомнить нечего. И образ жизни не сильно изменился, разве что пьёт население больше. А так… Раньше охотники несли добычу на фактории, а теперь на охотничьи базы, раньше оленеводы пасли стада хозяина, а теперь эти стада называются колхозными. В сущности, были не свои и остались не свои. Был хозяин, стал председатель – и вся разница. Но вот рации – это прекрасно. Можно даже врачей вызвать, прилетят на вертолёте, если надо. Чур меня! Лучше бы обойтись без медицины!

Да, не обязательно лагерь. Только другого жилья поблизости нет. Перед внутренним взором развернулась карта плотности населения СССР: европейская часть оранжевая с красным, жёлтый Урал, от Свердловска к Новосибирску желтизна светлеет, а восточнее и севернее всё ровненько-блёкленькое. В частности, бассейн реки Нижняя Тунгуска, где я и пребываю, бледна до исчезновения цвета. Менее одного человека на квадратный километр. Негусто.

А хорошо, что представила карту. Сообразила одну важную вещь: до водораздела здесь далеко. Все ручейки и речонки выведут именно туда, куда нужно. Ведь на берегу проблем с поиском лагеря не будет. Это здесь кричать без толку: звук в тайге глохнет быстро. Говорят, что выстрела – уже в километре не слыхать. И услышишь, так направления не определишь. Над водой – другое дело. Даже утиное кряканье, не ахти, какое громкое, и то вдаль летит. Только вот где река, а где я… Хотя, если подняться повыше, может, её и видно?

Прямо передо мной тянется вверх красавица-лиственница. Ровный высокий ствол и горизонтально протянутые мохнатые ветви-лапы. Колышутся тихо. Как манят. Лестница в небо.